Страны Африки пали жертвой заговора британо-американских империалистов, использовавших рекомендации комитета как предлог для поставки вооружений Нигерии, чей марионеточный неоколониалистский режим доживает последние дни…
– Так и есть! – сказал Оденигбо, наскоро застегивая рубашку.
Малышка заворочалась в кроватке. Личико ее осунулось, стало недетским – изможденное, с тонкой кожей. Оланна задержала на ней взгляд.
– Малышке не выжить, – проговорила она едва слышно.
Оденигбо замер, выключил радио, подошел и прижал к груди голову Оланны. Его долгое молчание подтверждало, что Малышке не миновать смерти. Оланна отпрянула.
– Ей нездоровится, вот она и не ест ничего, – сказал он, но голосу недоставало привычной твердости.
– Ты только посмотри, как она исхудала!
– Нкем, кашель проходит, а значит, вернется и аппетит.
Он не сказал тех слов, что она ждала от него, не взял на себя роль доброго вестника, не заверил, что Малышка поправится, а продолжил спокойно собираться на работу. На прощанье он поцеловал ее не обычным долгим поцелуем, а небрежно, на ходу, – тоже повод для недовольства. Слезы застилали Оланне глаза. Вспомнилась Амала. Она не подавала вестей с того самого дня в больнице, но теперь Оланна задумалась, надо ли будет дать ей знать, если Малышка вдруг умрет.
Малышка зевнула и проснулась.
– Доброе утро, мама Ола. – Даже голосок ее будто совсем истаял.
– Малышка, ezigbo nwa[82], как себя чувствуешь? – Оланна взяла девочку на руки, прижала к себе, и к горлу подступил комок – до чего исхудала, стала легче пуха. – Будешь кашку, детка? Или хлеба? Что ты хочешь?
Малышка мотнула головой. Оланна упрашивала ее выпить хоть капельку молочного коктейля, когда появилась миссис Муокелу с мешком из рафии и победной улыбкой.
– На Бишоп-роуд открылся центр помощи, и я туда помчалась с утра пораньше. Пусть Угву принесет миску.
Угву принес миску, и миссис Муокелу отсыпала туда желтого порошка.
– Что это? – удивилась Оланна.
– Яичный порошок. – Миссис Муокелу повернулась к Угву: – Пожарь для Малышки.
– Пожарить?..
– Ты что, глухой? Плесни туда воды и пожарь, osisol Говорят, детям нравится.
Угву, смерив ее долгим взглядом, пошел на кухню. Яичный порошок, поджаренный на пальмовом масле, вышел мокрым, противно-желтым. Малышка съела все до капли.
Центр помощи располагался в здании бывшей женской школы. Глядя на обнесенный стеною и поросший травой школьный двор, Оланна пыталась представить, каким он был до войны, как спешили по утрам на занятия старшеклассницы, а по вечерам бегали к воротам на свидания со студентами из правительственного колледжа неподалеку. Теперь же, на рассвете, ржавые ворота были заперты. Снаружи толпился народ. Оланна смущенно стояла среди мужчин, женщин и детей, которые, казалось, давно привыкли ждать, когда их впустят и дадут продукты, присланные из-за границы неизвестно кем. Возникло чувство, что она поступает безнравственно, получая продукты задаром. За оградой суетились люди, стояли столы с мешками провизии, видна была табличка: «Всемирный совет церквей». Женщины в очереди, сжимая корзины, заглядывали за ограду и ворчали, что люди из центра тянут время. Мужчины переговаривались между собой; самый древний старик был в красном головном уборе вождя, украшенном пером. Громче всех говорил какой-то юноша – выкрикивал тарабарщину, лепетал, как младенец.
– Контуженный, – шепнула миссис Муокелу.
Все остальное время миссис Муокелу молчала, потихоньку протискиваясь ближе к воротам, ведя за собой Оланну. Позади них кто-то начал рассказ об одной из побед Биафры. «Ей-богу, все солдаты-хауса как один развернулись и побежали – поняли, что перед ними грозная сила…» Голос рассказчика оборвался, когда из глубины двора к воротам вышел инспектор – стройный, в просторной футболке с надписью «Земля восходящего солнца», с пачкой бумаг в руках. Выступал он важно, широко развернув плечи.
– Тихо! Тихо! – скомандовал он, открывая ворота.
Стремительный натиск толпы застал Оланну врасплох. Ее чуть не сбили с ног. Толпа словно выпихнула ее одним выверенным движением, почуяв, что она здесь чужая. Стоявший рядом старик больно ткнул ее локтем в бок и устремился в ворота. Миссис Муокелу бросилась к одному из столов. Старик в шапке с пером упал, но тут же поднялся и, спотыкаясь, побежал занимать очередь. Охранники с длинными бичами рявкали: «Тихо! Тихо!» Женщины за столами с суровыми лицами опускали продукты в протянутые сумки и говорили: «Все, следующий!»
– Переходите туда! – приказала миссис Муокелу, когда Оланна встала за ней. – Там очередь за яичным порошком, идите туда. Здесь дают вяленую рыбу.
Оланна встала в очередь и едва удержалась, чтобы не толкнуть женщину, которая старалась оттеснить ее. Оланна пропустила женщину вперед. Стоять в очереди за подачками было неловко, стыдно. Почти у самого прилавка она заметила, что в сумки и миски насыпают не желтый порошок, а белый – кукурузную муку. Яичный порошок раздавали в следующей очереди. Оланна поспешила туда, но женщина за столом встала и крикнула: «Желток кончился!»
У Оланны сжалось сердце, она бросилась следом за женщиной.
– Послушайте, – молила она.
– Что вам? – спросила женщина. Стоявший неподалеку инспектор обернулся и устремил взгляд на Оланну.
– Моя дочка больна… – начала Оланна.
Женщина перебила ее:
– Вон очередь за молоком.
– Нет, нет, она ничего не ест, только омлет из яичного порошка. – Оланна схватила женщину за руку: – Biko, пожалуйста, мне нужен порошок.
Женщина отпихнула ее, влетела в здание школы и хлопнула дверью. Оланна осталась снаружи. Инспектор, по-прежнему не спуская с нее глаз и обмахиваясь стопкой бумаг, сказал:
– А я вас знаю.
Оланна обернулась. Плешивый, бородатый. Нет, она такого не знала. Наверняка один из тех, кто говорит «мы знакомы», чтобы приударить за женщиной. Оланна пошла прочь.
– Ну, вспомните, – сказал инспектор. Он подошел ближе, улыбнулся дружески; лицо у него было открытое, радостное. – Несколько лет назад, в аэропорту Энугу, когда я встречал брата – он возвращался из-за границы. Вы говорили с моей мамой. Вы ее успокоили, когда самолет приземлился, а остановился не сразу.
С тех пор прошло лет семь. Оланна смутно припоминала тот день в аэропорту, его простонародный говор, волнение от предстоящей встречи с братом. Тогда он выглядел старше, чем сейчас.
– Так это вы? – спросила она. – Но как вы меня узнали?
– Да разве ваше лицо забудешь? Моя мама всем рассказывает о красавице, что держала ее за руку. Эту историю знает вся наша семья. Если кто заговаривает о возвращении брата, мама ее рассказывает.
– Как поживает ваш брат?
Инспектор просиял от гордости.
– Он большой человек в директорате. Это он устроил меня в центр помощи.
Оланна тотчас же подумала, не поможет ли он ей достать яичный порошок. Но вслух спросила:
– Как ваша матушка, здорова?
– Здорова. Живет в Орлу, у брата. Она сильно хворала, когда моя старшая сестра не вернулась из Зарии. Мы все думали, эти дикие звери сделали с ней то же, что и с остальными, но сестра вернулась – друзья-хауса ей помогли, – и мама поправилась. То-то обрадуется она, когда я расскажу, что видел вас!
Он замолчал, глянул в сторону – возле одного из столов сцепились две девчонки, одна кричала: «Я говорю – рыба моя!» – а другая: «Тогда нам обеим не жить!»
Инспектор вновь обратился к Оланне:
– Схожу посмотрю, что там стряслось. А вы подождите у ворот. Я к вам пришлю кого-нибудь с яичным порошком.
– Спасибо. – Оланна обрадовалась, что он предложил, и все же было неловко. У ворот она притаилась в укромном уголке, чувствуя себя воровкой.
– Я от Окоромаду, – сказала ей в ухо молодая женщина, и Оланна подскочила на месте. Сунув ей в руку пакет, женщина повернула вглубь двора.
– Передайте от меня спасибо!
Если женщина и услышала, то виду не подала. Пакет приятно оттягивал руку, пока Оланна дожидалась миссис Муокелу. Дома Малышка съела все, оставив на тарелке только жир, и Оланна диву давалась, как не противен ребенку пластмассовый вкус сухого желтка.
Когда Оланна снова пришла в центр помощи, Окоромаду у ворот разговаривал с людьми. Некоторые из женщин держали под мышками свернутые циновки; они провели ночь у школы.
– Сегодня ничего нет. Грузовик, который вез нам продукты из Авомамы, ограбили по дороге, – говорил Окоромаду. Таким сдержанным тоном политические деятели обращаются к своим сторонникам. Окоромаду знал, что от него зависит жизнь людей, и явно наслаждался властью. – У нас вооруженная охрана, но грабят нас солдаты. Перекрывают дороги и обчищают грузовики, даже бьют водителей. Приходите в понедельник – может быть, мы откроемся.
К Окоромаду подскочила женщина и сунула ему в руки младенца:
– Тогда забирайте моего сына! Кормите, пока не откроетесь! – И двинулась прочь. Малыш был худенький, желтушный и вопил во все горло.
– Вернись, женщина! – Окоромаду держал ребенка на вытянутых руках, подальше от себя.
Остальные женщины накинулись на мать: «Родное дитя бросаешь? Побойся Бога!» – но не кто-нибудь, а миссис Муокелу подбежала к Окоромаду, забрала малыша и отдала матери.
– Берите ребенка, – сказала она. – Он не виноват, что продуктов сегодня нет.
Толпа разошлась. Оланна и миссис Муокелу тоже медленно пошли прочь.
– Неизвестно, вправду ли солдаты ограбили грузовик, – говорила миссис Муокелу. – Откуда нам знать, сколько эти самые инспекторы припрятали? Соли здесь никогда не дают – вся идет на продажу.
Вспомнив, как миссис Муокелу вернула матери младенца, Оланна сказала:
– Вы мне напоминаете мою сестру.
– Чем?
– Она очень сильная. Ничего не боится.
– На фотографии, что вы мне показывали, она курит. Как проститутка.
Оланна, застыв на месте, уставилась на миссис Муокелу.