упком, а Угву было нестерпимо больно, словно ему вырывали зубы, один за другим.
– Пойду уберу со стола, – сказал он холодно. Он не нуждался в опеке ее любовника.
Эберечи выпила еще чашку воды и попрощалась.
Угву перестал заходить к Эберечи. Он не отвечал на ее приветствия, его выводили из себя ее непрестанные расспросы: «Что с тобой, Угву? Чем я тебя обидела?» Мало-помалу она перестала обращаться к нему. Ну и ладно. И все-таки Угву выбегал на каждый шорох колес – не «пежо» ли это с надписью «Армия Биафры»? Он видел, как Эберечи куда-то уходит по утрам, и думал, что на свидания к майору, пока однажды вечером она не зашла к ним с вяленой рыбой для Оланны. Угву отворил дверь и взял сверток без единого слова.
– Такая славная девочка, ezigbo nwa, – сказала Оланна. – В центре помощи она на своем месте.
Угву не ответил. Восхищение Оланны задело его, как и расспросы Малышки, когда тетя Эберечи снова придет с ней поиграть. Лучше бы они тоже возмущались ее предательством, думал Угву, надо рассказать обо всем Оланне. Вообще-то Угву никогда еще не говорил с ней о чем-то интимном, но чувствовал, что мог бы. В пятницу Хозяин после работы отправился с Чудо-Джулиусом в бар «Танзания», Оланна с Малышкой пошли проведать миссис Муокелу, а Угву, поджидая их, полол грядку и мучился тревогой, что история его пустяковая. Вдруг Оланна только посмеется над ним снисходительно? Эберечи ведь ничего ему, Угву, не обещала. Впрочем, ей ли не знать о его чувствах? Даже если она не может ответить взаимностью, какой надо быть бессердечной, чтобы ткнуть ему в физиономию своим любовником-офицером!
Услыхав голос Оланны, он собрался с духом и зашел в дом. Они были в гостиной, Малышка сидела на полу и разворачивала какой-то газетный сверток.
– Здравствуйте, мэм, – сказал Угву.
Оланна обернулась, остановила на нем невидящий взгляд, и Угву похолодел. Что-то случилось. Может, она узнала, что он стащил для Эберечи сгущенку? Но глаза Оланны были совсем пустые – значит, дело не в мелкой краже месячной давности. Случилась большая беда. Неужто Малышка опять больна? Угву глянул на Малышку, та возилась с газетной оберткой. Сердце у него сжалось от дурного предчувствия.
– Мэм! Что-нибудь случилось?
– Погибла мать твоего хозяина.
Слова ее будто застыли, повисли в воздухе. До Угву не сразу дошел их смысл.
– Нам сообщил двоюродный брат Хозяина, – продолжала Оланна. – Ее застрелили в Аббе.
– Ох… – Угву попытался вспомнить Матушку, какой он видел ее в последний раз, когда она стояла под деревом кола и ни в какую не хотела бросать дом. Не получалось. Вспоминался лишь смутный образ – Матушка в Нсукке, на кухне, со стручком перца в руках. На глаза Угву навернулись слезы. О каких еще бедах предстоит узнать? А вдруг вандалы-хауса заняли и его родной поселок? Вдруг его маму тоже убили?
Вернулся Хозяин и ушел к себе в спальню, а Угву задумался, как быть – постучаться к нему или подождать, пока он выйдет сам? Решил подождать. Зажег керосинку, стал мешать Малышкину кашу. Сейчас он жалел, что злился на Матушку за ее пахучие супы.
В кухню зашла Оланна.
– Зачем ты включил керосинку? – закричала она. – I па ezuzu-ezuzu?[87] Совсем спятил? Я велела не жечь зря керосин!
– Но, мэм… – изумился Угву, – вы просили готовить Малышке еду на керосинке.
– Ничего я такого не говорила! Ступай во двор, разжигай костер!
– Простите, мэм.
Нет, он ничего не перепутал, это были ее собственные слова. Теперь одну Малышку кормили три раза в день, остальные только завтракали и ужинали, и Оланна просила Угву готовить Малышке обед на керосинке, потому что от дыма костра Малышка кашляла.
– Знаешь, сколько стоит керосин? Раз ты живешь на всем готовом, значит, можешь все транжирить? У вас в поселке даже дрова роскошь, разве нет?
– Простите, мэм.
Оланна опустилась на бетонную плиту. Угву развел огонь, доварил Малышкину кашу. Он чувствовал на себе взгляд Оланны.
– Твой хозяин со мной не разговаривает, – прошептала она и снова умолкла.
Угву сделалось неуютно: никогда еще Оланна не говорила с ним о Хозяине так откровенно.
– Очень жаль, мэм. – Угву присел с ней рядом, хотел положить ей на плечо руку, чтобы утешить, но не смог, рука повисла в воздухе.
Оланна со вздохом поднялась и ушла. Из дома вышел Хозяин.
– Мадам сказала мне, что случилось, – проговорил Угву. – Ндо. Соболезную.
– Да, да, – ответил Хозяин и быстро зашагал к ветхой постройке с душем и уборной.
Угву растерялся: что это за разговор? Смерть Матушки требовала совсем иных слов и гораздо больше времени. А Хозяин едва взглянул на него. Позже, когда зашел Чудо-Джулиус выразить соболезнования, Хозяин был столь же краток и сух.
– Без жертв не обойтись. Смерть – цена нашей свободы, – сказал он, резко встал и скрылся в спальне, оставив Оланну в слезах наедине с Чудо-Джулиусом.
Угву думал, что на другой день Хозяин не пойдет на работу, но тот с утра принял душ даже раньше обычного. Он не притронулся ни к чаю, ни к вчерашнему ямсу, что разогрел Угву. И рубашку в брюки не заправил.
– Туда не попасть, Оденигбо, – твердила Оланна, торопясь за Хозяином, пока тот шел к машине.
Хозяин убрал с крыши автомобиля пальмовые листья. Оланна говорила без остановки, но слов было не разобрать. Хозяин молча склонился над открытым капотом. Потом он сел в машину и тронулся, коротко махнув на прощанье. Оланна пустилась следом. У Угву мелькнула шальная мысль, что она помчалась вдогонку за машиной Хозяина, но Оланна вскоре вернулась.
– Он сказал, что должен похоронить ее. Но ведь все дороги захвачены, все дороги захвачены… – твердила Оланна. Она не сводила глаз с ворот. При каждом звуке, будь то грохот грузовика, птичий щебет, детский плач, она вскакивала со скамьи на веранде, летела к воротам и глядела на дорогу. Мимо прошагал с песней отряд добровольцев, вооруженных мачете. Вел их однорукий….
– Госпожа учительница! Так держать! – крикнул один из них, завидев Оланну. – Мы идем на вылазку! Идем бить диверсантов!
Оланна встрепенулась:
– Поищите моего мужа на синем «опеле»!
Однорукий обернулся и помахал ей с озадаченным видом.
Полуденное солнце жгло даже сквозь тростниковую крышу веранды. Малышка резвилась босиком во дворе. В ворота въехала длинная американская машина Чудо-Джулиуса, и Оланна вскочила:
– Вы его не видели?
– Ну кто сказал Оденигбо, что можно прорваться через дороги, захваченные врагом? Кто? – обеспокоенно спросил Чудо-Джулиус, не выходя из машины.
Угву хотелось заткнуть Чудо-Джулиусу рот. Не ему судить Хозяина. Чем щеголять тут в своем дурацком кителе, отправлялся бы искать Хозяина.
Когда Чудо-Джулиус уехал, Оланна опустилась на пол веранды, уронив голову на руки.
– Принести воды, мэм?
Оланна мотнула головой. Угву смотрел на закат. Тьма наползла быстро, внезапно, без постепенного перехода от дня к ночи.
– Что же мне делать? – всхлипнула Оланна. – Что делать?
– Хозяин вернется, мэм.
Но Хозяин не возвращался. Оланна просидела на веранде до полуночи, прислонившись лицом к стене.
27
В дверь позвонили. Ричард приглушил радио, сложил листы бумаги в стопку и пошел открывать. На пороге стоял Харрисон: голова, шея, руки, ноги ниже шорт цвета хаки – все было в кровавых бинтах.
От вида крови Ричарду сделалось дурно.
– Боже, Харрисон! Что с вами?! На вас напали?
– Здравствуйте, хозяин.
Харрисон вошел в дом, поставил на пол потрепанную сумку и расхохотался. Ричард смотрел на него в изумлении. Харрисон принялся снимать окровавленный бинт с головы, но Ричард воскликнул:
– Что вы, не надо! Я сейчас вызову шофера, отвезем вас в больницу.
Харрисон сдернул повязку. Голова была цела – ни раны, ни царапины.
– Это свекла, сэр. – Харрисон снова рассмеялся.
– Свекла?
– Да, сэр.
– То есть… не кровь?
– Нет, сэр.
Харрисон шагнул в гостиную и хотел встать в уголке, но Ричард предложил ему сесть, и Харрисон примостился на краешке стула. Улыбка сошла с его лица, когда он заговорил.
– Я бежать из моя поселка, сэр. Я никому не сказать, что наша поселка скоро захватить. А то люди подумать, что моя диверсант. Но все уже знать, что враг не сильно далека. Два дня назад мы слыхать огонь, но городской совет говорить, что это наша войска учится. И я увозить мой семья и коза на далека-дале-ка ферма. А сам начать бежать в Порт-Харкорт, потому что не знай, что случилось с хозяин. Многа неделя назад я вам передать письмо с шофером профессора Блайден.
– Никакого письма я не получал.
– Он глупец, – буркнул Харрисон и продолжал: – Я намокать тряпка в свекольна сок, повязать как бинт и всем говорить, что я попадать под бомба. Только так ополченцы меня пустить в грузовика. Они пускать только женщина, дети и раненый.
– И что там в Нсукке? Как вы бежали?
– Прошло уже многа месяц, сэр. Когда с неба начинать падать бомба, я услыхать бах-бах и собрать ваша вещи, а рукписон прятать в коробка и зарывать в саду, рядом с тот маленький цветочка, который Джомо садить в прошла раз.
– Вы закопали рукопись?
– Да, сэр, чтобы на дорога никто не отнять.
– Правильно, – кивнул Ричард. Глупо было надеяться, что Харрисон привезет с собой «В век оплетенных сосудов». – Как же вы жили все это время?
– Голодать, сэр. Моя семья смотрят на коз.
– Зачем?
– Смотрят, что козы кушать, а потом заваривать этот самый травка и поить детей. Чтобы не было квашиоркора[88].
– Ясно, – кивнул Ричард. – Ступайте во флигель для слуг, примите душ.
– Да, сэр. – Харрисон поднялся.
– И что вы теперь собираетесь делать?
– Что, сэр?
– Хотите вернуться домой?
Харрисон теребил повязку на руке, пропитанную свекольным соком.
– Нет, сэр. Я ждать, пока война кончится, а пока стряпать для хозяин.