– Сейчас все забито, совсем забито, – покачал головой профессор Эзека. – Просьбы сыплются отовсюду. – Он сел нога на ногу, положил папки на колени. – Но я посмотрю, что можно сделать.
– Спасибо. И еще раз спасибо за продукты.
– Попробуйте торт, – вставила госпожа Эзека.
– Спасибо, не хочу.
– Может, после обеда?
Оланна поднялась:
– Я не могу остаться на обед. Надо бежать. Я учу детей, через час урок. Мы собираемся во дворе.
– Ах, какая прелесть! – восхитилась госпожа Эзека, провожая Оланну до дверей. – Если б я не уезжала за границу, мы вместе потрудились бы для победы.
Оланна заставила себя улыбнуться.
– Шофер вас отвезет, – сказал профессор Эзека.
– Спасибо.
Перед тем как распрощаться, госпожа Эзека позвала ее на задний двор посмотреть новый бункер, построенный по распоряжению мужа, – прочный, цементный.
– Подумать только, до чего эти варвары нас довели! Мы с Памелой, бывает, спим прямо здесь, когда нас бомбят. Но мы выстоим.
– Да, – ответила Оланна, разглядывая гладкий пол и две кровати: хоть и под землей, но жилая комната с мебелью.
Вернувшись, Оланна застала Малышку в слезах. Из носа у нее текло.
– Бинго съели, – рыдала Малышка.
– Что?
– Мама Аданны съела Бинго.
– Угву, в чем дело? – спросила Оланна, обняв Малышку.
Угву пожал плечами:
– Так соседи говорят. Мать Аданны куда-то увела собаку и на вопросы, где Бинго, молчит. А суп только что сварила с мясом.
Кайнене приехала знойным днем. Оланна замачивала на кухне маниоку, когда тетушка Оджи крикнула: «Там женщина в машине спрашивает вас!»
Оланна выбежала во двор и застыла, увидев возле банановой рощи сестру. Песочного цвета платье по колено очень ей шло.
– Кайнене! – Оланна протянула руки робко, неуверенно, и Кайнене шагнула к ней; они обнялись коротко, едва коснулись друг друга, и Кайнене отступила.
– Я приехала в ваш бывший дом, а меня послали сюда.
– Хозяин нас вышвырнул – что взять с нищих?
Оланна посмеялась своей неудачной шутке, Кайнене без улыбки заглянула в комнату. Оланна пожалела, что сестра не приехала чуть раньше, пока они жили в отдельном доме, – ей не было бы так стыдно их бедности.
– Проходи, садись.
Оланна притащила с веранды скамью, и Кайнене, глянув на нее с опаской, села, зажав в руках кожаную сумочку, коричневую, под цвет завитого парика. Оланна отодвинула занавеску, отделявшую закуток для сна, села на кровать, одернула подол. Они не смотрели друг на друга.
– Как жизнь? – спросила наконец Оланна.
– До взятия Порт-Харкорта дела шли неплохо. Я поставляла продукты в армию, у меня была лицензия на поставку вяленой рыбы. Сейчас живу в Орлу, заведую лагерем беженцев.
– Вот как.
– Осуждаешь меня за то, что я наживалась на войне? Кто-то же должен ввозить вяленую рыбу. Многие поставщики брали деньги, но заказов не выполняли. Я хотя бы выполняла.
– Я ни о чем таком не думала.
– Думала.
Оланна отвела взгляд. В голове вихрем вертелись мысли.
– Мне было так страшно, когда взяли Порт-Хар-корт. Я тебе писала…
– Я получила твое письмо через Маду. – Кайнене теребила ремешки сумочки. – Ты писала, что учишь детей. А сейчас? Все так же стараешься для победы?
– Школу превратили в лагерь для беженцев. Иногда я учу соседских ребят прямо во дворе.
– А как поживает муженек-революционер?
– Служит все там же, в Директорате труда.
– Где же ваша свадебная фотография?
– В день свадьбы нас бомбили. Фотограф уронил аппарат.
Кайнене кивнула, не посчитав нужным выразить сожаление, и открыла сумочку:
– Вот, привезла тебе. Мама передала через одного англичанина-журналиста.
Оланна взяла конверт, колеблясь, стоит ли открывать при Кайнене.
– А еще я привезла Малышке два платья. – Кайнене указала на сумку возле ног. – Одна женщина из Сан-Томе возит на продажу детские вещи.
– Ты привезла Малышке одежду?
– Чему ты удивляешься? Кстати, давно пора девочку называть Чиамакой. А то все Малышка да Малышка!
Оланна засмеялась. Подумать только – сестра приехала ее навестить, сидит с ней рядом, привезла одежду для ее дочки!
– Хочешь воды? Больше пить нечего.
– Спасибо, не надо. – Кайнене встала, шагнула к стене, где был прислонен матрас, опять села. – Ты знала моего слугу Икеджиде?
– Которого привез с собой Максвелл?
– Да. – Кайнене снова поднялась. – Он погиб в Порт-Харкорте. Нас бомбили, и осколком ему снесло голову, начисто снесло, а он все бежал. Бежал, но уже без головы.
– Господи…
– На моих глазах.
Оланна пересела на скамью рядом с сестрой, обняла ее. От Кайнене пахло домом. Они долго просидели молча.
– Я подумывала поменять твои деньги, – нарушила молчание Кайнене. – Но ты можешь поменять их в банке и положить на счет, так?
– Видела вокруг банка воронки от бомб? Мои деньги лежат под кроватью.
– Смотри, как бы тараканы до них не добрались. Им тоже тяжко живется. – Кайнене усмехнулась, прижалась к Оланне и вдруг, будто опомнившись, подскочила, одернула платье. На Оланну нахлынула смутная грусть – сестра еще не уехала, а она уже скучала по ней. – Совсем забыла о времени! – спохватилась Кайнене.
– Приедешь еще?
Кайнене помедлила, прежде чем ответить:
– Я с утра до вечера в лагере беженцев. Приезжай лучше ты посмотреть, как я живу. – Она порылась в сумочке, достала клочок бумаги и написала, как добраться до ее дома.
– Хорошо, приеду. В следующую среду.
– На машине?
– Нет, ведь всюду посты. Да и бензина у нас мало.
– Привет бунтарю! – Кайнене села в машину, завела мотор.
– У тебя новый номер. – Оланна разглядывала буквы «БДИ» на табличке.
– Я доплатила за патриотический номер. «Бдительность!» – Кайнене подняла брови, махнула и тронулась. «Пежо-404» быстро исчез из виду, но Оланна постояла еще немного; на душе было светло, будто она проглотила солнечный лучик.
Оланна приехала в среду рано утром. Харрисон открыл дверь и вытаращился на нее, от изумления даже позабыв отвесить свой обычный поклон.
– Мадам, с добрым утром! Давно вы у нас не были!
– Как дела, Харрисон?
– Все хорошо, мадам. – Харрисон поклонился.
Оланна примостилась на одном из двух диванов в светлой полупустой гостиной с распахнутыми настежь окнами. Где-то в глубине дома орало радио, и, заслышав шаги, Оланна с трудом сложила губы в улыбку, не зная, что скажет Ричарду. Но к ней вышла Кайнене – в помятом черном платье, с париком в руке.
– Эджимам, – сказала она, обнимая Оланну. – Вовремя ты подоспела – вместе съездим в научный центр, а оттуда в лагерь. Хочешь рису? Мне на прошлой неделе в центре помощи дали пачку – только тогда я поняла, как давно не ела рис.
– Нет, попозже. – Оланне хотелось долго-долго не выпускать сестру из объятий, вдыхать родной запах дома.
– Я на днях слушала нигерийское радио. Лагос передает, что китайские солдаты сражаются за них, а Кадуна – что каждую женщину-игбо следует изнасиловать, – рассказывала Кайнене. – Богатая у них фантазия.
– Я их никогда не слушаю.
– А я слушаю Лагос и Кадуну чаще, чем Радио Биафра. Врага надо знать в лицо.
Вошел Харрисон, снова поклонился:
– Мадам, принести выпить?
– Послушать его, так у нас здесь целый винный погреб, в этом-то недостроенном доме, – буркнула Кайнене, взбивая пальцами парик.
– Мадам?
– Нет, Харрисон, не надо. Мы уезжаем. Не забудь, обед на двоих.
– Да, мадам.
У Оланны мелькнула мысль о Ричарде – где он может быть?
– Харрисон – самая церемонная деревенщина на свете, – сказала Кайнене, заводя машину. – Знаю, ты не любишь слово «деревенщина».
– Не люблю.
– Но ведь он такой и есть.
– Все мы здесь деревенщины.
– Неужели? Слышу голос Ричарда.
У Оланны пересохло в горле.
Кайнене метнула на нее взгляд.
– Ричард сегодня уехал ни свет ни заря. На будущей неделе он собирается в Габон, в центр лечения квашиор-кора, и сказал, что нужно сделать кое-какие приготовления. Но по-моему, он улизнул так рано от тебя.
Оланна поджала губы.
С уверенной беспечностью Кайнене вела машину по рытвинам, мимо пальм со срезанными листьями, мимо крестьянина с козой на веревке – оба кожа да кости.
– Тебе когда-нибудь снится тот калебас с головой ребенка? – спросила Кайнене.
Глядя в окно, Оланна вспоминала узор из косых линий на калебасе, закатившиеся детские глаза.
– Я не помню своих снов.
– Дедушка так говорил об испытаниях, выпавших на его долю: «Что меня не убило, то сделало мудрее».
– Помню.
– Есть вещи настолько непростительные, рядом с которыми все остальное – пустяки, – сказала Кайнене.
В наступившей паузе что-то давно, казалось, окаменевшее ожило в сердце Оланны.
– Ты меня поняла?
– Да.
Возле научного центра Кайнене остановила машину и попросила Оланну обождать. Через минуту вернулась и завела мотор – нужного ей человека на месте не оказалось. Оланна молчала до самого лагеря беженцев, расположенного в бывшей начальной школе. Стены корпусов, некогда белые, теперь облупились. Беженцы во дворе подошли поздороваться с Кайнене и поглазеть на Оланну. К машине приблизился молодой стройный священник в линялой сутане.
– Отец Марсель, это моя сестра-двойняшка, Оланна, – представила Кайнене.
Священник явно был удивлен.
– Добро пожаловать, – сказал он и зачем-то добавил: – Вы совсем не похожи.
Стоя под огненным деревом, он рассказывал Кайнене, что в лагерь прислали мешок креветок, что Красный Крест приостановил доставку продуктов самолетами, что заезжал Инатими с кем-то из Союза освобождения Биафры и обещал вернуться чуть позже. Кайнене что-то отвечала, а Оланна почти не слушала, наблюдая за сестрой, дивясь ее энергии и уверенности.
– Пойдем на экскурсию, – сказала Кайнене, когда ушел отец Марсель. – Начнем, как всегда, с бункера. – Показав Оланне бункер – наспех вырытую яму, крытую бревнами, – Кайнене двинулась к зданию в дальнем конце двора. – А теперь – к точке невозврата.