Я отправил тебе столько писем, но не знаю, какие из них дошли. Моя сестра Хадиза в июне вышла замуж. Я все время о тебе думаю. Я стал намного лучше играть в поло. У меня все хорошо, и не сомневаюсь, что у вас с Оденигбо тоже. Очень прошу, постарайся ответить.
Оланна повертела в руке шоколад, глянула на надпись «Сделано в Швейцарии». И швырнула плитку через комнату. Письмо Мухаммеда оскорбило ее, настолько не вязалось оно с ее жизнью. Впрочем, откуда ему знать, что у них в доме нет ни крупинки соли, что Оденигбо каждый день пьет кай-кай, что Угву забрали в армию, а она продала свой парик? Откуда ему знать? И все-таки Оланну разозлило, что Мухаммед верен своим прежним привычкам, верен настолько, что спокойно пишет об игре в поло.
Постучала тетушка Оджи. Оланна медленно сосчитала про себя до десяти, отворила дверь и протянула ей кусочек мыла.
– Спасибо. – Тетушка Оджи схватила мыло, поднесла к носу, понюхала. – Но посылка-то была немаленькая.
Больше вы ничем со мной не поделитесь? Разве консервов не прислали? Или вы их бережете для своей подружки-диверсантки Элис?
– Ну-ка, верните мне мыло, – возмутилась Оланна. – Отдам матери Аданны, она умеет быть благодарной.
Тетушка Оджи приподняла блузку и сунула мыло в дырявый лифчик.
– Я тоже благодарна.
С улицы донеслись крики, и Оланна с Оджи выбежали во двор. Отряд ополченцев с мачете в руках гнал двух женщин. Те с плачем ковыляли по дороге; одежда их была изодрана, глаза красны от слез. «Чем мы виноваты? Мы не диверсантки! Мы беженки из Ндони, мы ни в чем не виноваты!»
Пастор Амброз выскочил на дорогу с молитвой:
– Господи, изничтожь диверсантов, что указывают путь врагу! Спали их священным огнем!
Выбежали соседи, и вслед женщинам полетели камни, плевки и насмешки.
– Повесить бы им шины на шею да сжечь! – заорала тетушка Оджи. – Сжечь всех диверсантов до единого!
Складывая письмо, Оланна вспомнила дряблые животы женщин в дырявых тряпках и промолчала.
– С этой Элис надо держать ухо востро, – в который раз предупредила тетушка Оджи.
– Да оставьте вы Элис в покое. Никакая она не диверсантка.
– Она из тех, кто уводит чужих мужей. Каждый раз, когда вы уезжаете в Орлу, она сидит на крылечке с вашим мужем. Даже если она не диверсантка, все равно женщина непорядочная. Поосторожнее с ней.
Оланна растерялась. Оденигбо не говорил, что в ее отсутствие проводит время с Элис. При Оланне он вообще ни разу и словом не обменялся с соседкой.
Тетушка Оджи, наблюдая за ней, повторила:
– Поосторожнее с ней. Даже если она не диверсантка, все равно женщина непорядочная.
Оланна растерялась. Она уверила себя, что больше Оденигбо не прикоснется к другой женщине; к тому же тетушка Оджи таит злобу на Элис. Но сама неожиданность слов матушки Оджи не давала ей покоя.
– Ладно, буду осторожнее. – Оланна заставила себя улыбнуться.
Тетушка Оджи будто хотела прибавить что-то еще, но передумала и напустилась на сына:
– Ступай отсюда вон! Совсем сдурел? Ewu awusa![95]Знаешь ведь, что сейчас начнешь кашлять!
Чуть позже Оланна, взяв кусок мыла, постучалась к Элис условным стуком: три коротких быстрых удара. Глаза у Элис были заспанные, под ними – темные круги.
– Вернулась? – сказала она. – Как там сестра?
– Отлично.
– Видела тех несчастных женщин, над которыми издеваются и зовут диверсантками? – Не дожидаясь ответа, Элис продолжала: – Вчера так же издевались над беженцем из Огоджи. А за что? Нельзя бить людей за то лишь, что Нигерия бьет нас. Взять, к примеру, меня: я уже два года не ела как следует. И сахара в рот не брала. И воды холодной не пила. Откуда у меня силы помогать врагу?
Элис всплеснула тоненькими ручками, и то, что Оланна всегда считала хрупкостью и утонченностью, вдруг показалось надменным самолюбованием, эгоизмом высшей пробы. Послушать Элис, так война коснулась лишь ее одной.
Оланна протянула мыло:
– Мне прислали несколько кусочков.
– Ах! Значит, и я буду среди тех, кто в Биафре моется мылом «Люкс». Спасибо.
Улыбка преобразила лицо Элис, глаза засияли, и Оланна задумалась, находит ли Оденигбо ее хорошенькой. Она смотрела на миниатюрную женщину с золотистой кожей и тонкой талией – все, что прежде ее восхищало, теперь таило угрозу.
– Ну, пойду готовить Малышке обед. – Оланна попрощалась.
В тот вечер она пошла и к миссис Муокелу с кусочком мыла.
– Кого я вижу! Вы ли это? Давно не виделись! – воскликнула миссис Муокелу. На ее блузе, прямо на лице Его Превосходительства, зияла прореха.
– Прекрасно выглядите, – соврала Оланна.
Миссис Муокелу осунулась, и худоба была ей не к лицу, она вся поникла, словно не могла больше нести себя прямо. Даже волоски на руках и те поникли.
– А вы, как всегда, цветете. – Миссис Муокелу обняла Оланну.
Зная, что миссис Муокелу не притронется ни к чему нигерийскому, Оланна сказала, протягивая мыло:
– Мама прислала из Англии.
– Храни вас Господь. Ваш муж и Малышка, как у них дела?
– Все хорошо.
– А Угву?
– Его забрали в армию.
– Все-таки забрали?! Но все будет хорошо. Он обязательно вернется. Кто-то ведь должен воевать за правое дело.
Миссис Муокелу молча теребила половинку желтого солнца на шее.
– Кто-то пустил слух, что Умуахия в опасности. – Миссис Муокелу заглянула Оланне в глаза.
– Да, я тоже слышала.
– Но Умуахия выстоит. Нечего срываться с места.
Оланна пожала плечами, гадая, почему миссис Муокелу так упорно смотрит на нее.
– Говорят, те, у кого есть машины, запасаются бензином. – Миссис Муокелу по-прежнему сверлила ее взглядом. – Им приходится быть очень осторожными, очень, а то спросят: если вы не диверсанты – откуда знали, что Умуахия падет?
Оланна поняла, что миссис Муокелу предупреждает ее, велит готовиться.
– Да, надо быть осторожными, – кивнула она.
Оланна знала: Биафра победит, иначе и быть не может, но то, что даже миссис Муокелу считает падение столицы неизбежным, удручало ее. Оланна обняла миссис Муокелу на прощанье с гнетущим чувством, что видит ее в последний раз. По дороге домой она впервые всерьез задумалась о том, что Умуахия может пасть. Значит, победы ждать дольше, Биафре придется тяжелее, зато они переедут в Орлу к Кайнене и будут жить там до конца войны.
Оланна остановилась у автозаправки возле больницы и ничуть не удивилась, увидев таблички с надписью мелом: «Бензина нет». Биафрийский бензин перестали продавать с тех пор, как поползли слухи о падении Умуахии, чтобы никто не пустился в бегство. Вечером Оланна сказала Оденигбо:
– Надо запастись бензином на черном рынке. Случись что – нашего бензина не хватит.
Оденигбо вяло кивнул, что-то буркнув о Чудо-Джулиусе. Оденигбо только что вернулся из бара и лежал на кровати, слушая радио. За занавеской спала на матрасе Малышка.
– Что ты сказал? – переспросила Оланна.
– У нас нет сейчас денег на бензин. Он стоит фунт за галлон.
– Тебе на прошлой неделе дали зарплату. Надо, чтобы машина была на ходу.
– Я попросил Чудо-Джулиуса обменять чек. Он пока не принес деньги.
Оланна сразу поняла, что он лжет. Чудо-Джулиус постоянно менял им чеки и всегда приносил Оденигбо деньги в тот же день или через день.
– Как же мы купим бензин?
Оденигбо не ответил.
Оланна, не глянув на него, вышла на улицу. Луна скрылась за тучей, и даже здесь, в темном дворе, Оланна чуяла тяжелый запах дешевого местного джина, который шлейфом тянулся за Оденигбо. В Нсукке спиртное – золотистый, изысканный бренди – обостряло его ум, очищало мысли, придавало уверенности, так что он, сидя в гостиной, говорил без умолку, и все не отрываясь слушали. Здесь же пьянство погружало его в безмолвие, заставляло уходить в себя и смотреть на мир воспаленными глазами, а Оланну приводило в ярость.
Оланна обменяла остатки британских фунтов и купила бензин у спекулянта, который завел ее в сырой покосившийся сарай, где на засыпанном опилками полу кишели жирные опарыши, и осторожно отлил бензин из своей металлической канистры в канистру Оланны. Оланна отнесла ее домой в мешке из-под кукурузной муки и едва успела сунуть в багажник «опеля», как подъехал армейский джип. Из машины вышла Кайнене, за ней солдат в шлеме, и сердце Оланны упало: что-то случилось с Угву. Что-то случилось с Угву. Солнце припекало, кружилась голова, Оланна искала глазами Малышку, но не нашла. Приблизившись, Кайнене взяла ее за плечи и сказала: «Ejiima т, крепись. Угву погиб». Оланна не нуждалась в словах, она все поняла по той силе, с которой худые пальцы Кайнене стиснули ей плечи.
– Нет. – Она мотнула головой. Все вокруг казалось ненастоящим, как перед пробуждением.
– Маду прислал вестового с письмом. Угву служил в батальоне саперов. На прошлой неделе во время операции они понесли большие потери. Вернулись немногие, и Угву среди них не было. Тело не нашли, но точно так же не нашли и тела других. – Кайнене вздохнула: – Всех разорвало на куски.
Оланна все мотала головой и ждала пробуждения.
– Поехали со мной, Оланна. Бери Чиамаку и едем к нам в Орлу.
Кайнене обнимала ее, Малышка что-то говорила, и все вокруг было подернуто дымкой, пока Оланна, подняв глаза, не увидела небо. Синее, чистое. Значит, это не сон – небо ей никогда не снится. Оланна повернулась и зашагала по дороге. Войдя в бар «Танзания», отдернула грязную занавеску у входа и смахнула со стола
Оденигбо стакан; светлая жидкость разлилась по цементному полу.
– Выпил достаточно? – спросила Оланна тихо. – Ugwu anwugo. Слышал? Угву погиб.
Оденигбо поднялся и уставился на нее из-под набрякших век.
– Можешь продолжать. Давай, пей дальше, не останавливайся! Угву погиб.
Подошла хозяйка бара, воскликнула: «Ах, соболезную, ндо» – и попыталась обнять, но Оланна оттолкнула ее.
– Оставьте меня! – выкрикнула она. – Оставьте!