— Романка, забубенная голова! Приехал в самый раз, якорь тебя!
Оказывается, Гузырь привез из Покровского свои рыболовные снасти и сейчас вместе с Касатиком собирался в бор, на озера. Они поджидали Романа из штаба. Втроем-то повеселее рыбачить. Да и поговорить есть о чем: не виделись почти полторы недели.
— Идите одни. Спать хочу, — сказал Роман. Он провел на ногах всю прошлую ночь.
Но Касатик бросил Роману сапоги, гимнастерку, фуражку. Подмигнув деду, проговорил укорчиво:
— Дружки зовут, а он отказывается. Ночью выспишься вдоволь.
Пришлось вставать.
— Куда пойдем?
— На Широкое озеро. Тут версты три, — ответил Касатик.
— Мы, значится, с Проней ловили на Широком мордушками. Рыбешка хоть и мелковата, любо-дорого, а много ее. Кишмя кишит.
Роман наказал хозяйке, где искать его. Вдруг да понадобится.
У моста бойцы стирали белье. Развесив на перилах, сушили портянки, подштанники. Молодежь с визгом и хохотом плескалась в воде.
— Плохо, что мыла нет, — пожаловался Аким Гаврин. — Оно бы почище было.
— Мыло есть, я сам посылал из Покровского кусков сорок, — ответил Роман. — Ладно, я попрошу.
— С мылом бы и женка моя постирала. Не трудно ей, — заметил Бандура.
— Будто у тебя дома и мыла не водится.
— Вот тебе святой крест, Роман Макарович. Еще с весны варил, и все вышло.
Среди бойцов Роман приметил Антона Бондаря. Тот учтиво поздоровался. Синяки сошли с лица Антона. Лишь вокруг глаз зеленели круги, да в углу рта топорщилась бурая короста.
— Рыбачить? — запросто спросил он. — Я бы тож с удовольствием, если с собой возьмете.
Роман и Касатик переглянулись. Что, мол, ответить Антону? Как бы не обидеть парня.
— У командира следовало бы отпроситься, — проговорил Роман.
— А Семен меня не держит. Мол, гуляй, пока винтовки не дали.
— Возьмем братка, — предложил Касатик. — Кисло ему пришлось у контры, пусть на вольном воздухе одыбывается. Пошли!
Они свернули в бор и зашагали по песчаной, размолотой колесами дороге. Терпко запахло хвоей. Отбиваясь от комаров, Касатик и Антон несли на плечах бредень. Антон был очень доволен, что его взяли, и говорил без умолку:
— У вас во всем порядок, а белые и пьют, и баб сильничают. А офицеры, что волки. Как захмелеют, так первого встречного — хрясь по морде. И жаловаться не смей. Меня-то за что угостили? Да за то, что я мужикам сочувствие высказал. Говорю, мужик, он, что овца. Его каждый может обидеть. Услышал эти мои слова ротный и не отступился, пока из моего рыла кашу не сделал. Известно, опосля такого не одна служба, а и жизнь опостылеет. Подговорил я Александра — и покинули мы беляков. Не чаяли, как до вас добраться.
— Отчего ж пришли без винтовок? — покосившись в сторону Антона, спросил Роман.
— Какие уж тут винтовки! Душу бы унести. Эх, и дураки ж мы, что к белым записались! Это все батя меня. Давай, мол, да давай. А я что соображаю? Ну, теперь-то понял.
— Тятька у тебя и крутой, и жадный, а все ж он — тятька, забубенная голова. Родитель он твой, якорь тебя. И напрасно ты, Антон, ублажал его шомполом, — рассудил дед Гузырь.
— Как он ко мне, так и я к нему, — ухмыльнулся Антон, заискивающе посмотрев на Романа.
Выйдя на елань, они оставили дорогу влево и направились по кочковатому болотцу к камышам. Зачавкала под ногами вода. В одном месте Касатик, который шел впереди, оступился и ухнул по пояс в желтую жижу.
— Трясина тут, якорь тебя, — заметил дед, помогая Касатику выбраться на кочки. — Забирайте поближе к согре. Там потвержее будет.
Наконец, добрались до озера. Касатик и Роман разделись на травянистом берегу, развернули бредень и, поеживаясь, зашли в воду. Выбрав посуше место, дед стал разводить костер, чтобы сразу же сварить уху. Он захватил с собой все необходимое: большой котелок, хлеб, ложки.
— А ты себе делай ложку, — сказал Гузырь Антону. — Из бересты, якорь ее. Поди, сумеешь.
— Приходилось делать, — весело произнес Антон и зашагал в лес.
Вода в озере была прохладной. Романа уже не клонило ко сну, он подшучивал над Касатиком, который с опаской заходил в глубь. Гузырь беспокойно наблюдал за ними с берега.
— Вы, значится, вон тот камышок охватите, — командовал он, приплясывая на кривых ногах. — Карасишки, любо-дорого, уважают в камыше обитаться. Да прижимайте ко дну нижнюю тетиву!
За первый заход вместе с илом и черными корневищами растений вытащили с полведра карасей. Дед собрал рыбу в котелок и принялся чистить. Золотистая чешуя заискрилась на солнце.
— Где же Антон? — поинтересовался Роман.
— Был да весь сплыл, — ответил Касатик. — Давай еще забредем.
— Антон пошел бересту драть для ложки, якорь ее.
Подтаскивая отяжелевший, зеленый от тины бредень к берегу во второй раз, Роман искал глазами Антона. Но его не было поблизости. Как бы не сбежал. Знал Роман Антона и не верил ему. Такой предаст запросто. Зажила морда, и вернется к белым с покаянием. Черт его ведает, что держит Антон на уме. За него еще отвечать придется.
Роман прислушался к легким шорохам бора, и ему показалось, что кто-то заговорил. Нет, это не бык болотный, не рыба всплеснулась в камышах. Роман слышал человеческий голос. Кажется, совсем недалеко, на краю елани, где озеро клином врезается в сосняк.
Бредень вытащили снова, и тогда Роман надел штаны и рубашку.
— Ты куда? — удивился Касатик.
— Поищу Антона. Может, заблудился.
— Да он что, маленький?
— Всякое бывает.
Роман осторожно пробирался меж кустистых зарослей сосен туда, где раздался голос. Однако на елани легко ошибиться. Не сразу разберешься, где говорят люди, где эхо. Из-за куста калины вдруг взметнулась растрепанная голова Антона. Или Антон испугался Романа, или бежал перед этим, но дышал он тяжело, отдуваясь. Щеки лихорадочно горели.
— Заблудился? Ждали тебя, вижу — нет, пошел искать, — Роман окинул Антона сторожким взглядом.
— Думал смородины нарвать, а ее тут — не богато. Саженей триста отмахал.
Уха выдалась отменная. Пахла дымком, обжигала во рту перцем. Вчетвером полуведерный котелок опорожнили, — как за себя забросили. Гузырь стоял на том, чтобы еще порыбачить. Солнце высоко. И хочется покормить рыбешкой весь Романов взвод. Вот спасибо-то скажут деду!
Опять разделись и полезли в воду. Теперь рыбачил и Антон, который вел с одной стороны бредень. Исподней рубашки и подштанников он почему-то не снял. «Простуды боится», — с усмешкой подумал Роман.
— Э-эй! — донесся до них чей-то крик.
— Кого-то зовут, — встревожился Роман и отозвался.
— Завгородний! Касатик! Сюда!
— Да это же Аким Гаврин, — проговорил Касатик, быстро подводя бредень к берегу. — Видно, что-то стряслось.
На ходу натягивая на себя пышущую теплом одежду, Роман и Касатик выскочили на дорогу. Здесь их ждал Аким с двумя конями.
— Что случилось? — обуваясь спросил Роман.
— В Сорокиной каратели! Армия поднята по тревоге. Мефодьев послал в разведку Костю Воронова и с ним двенадцать человек. Сейчас выступаем! — запальчиво говорил Аким.
Роман сплюнул от досады. И надо ж было ему идти на рыбалку! Ни раньше, ни позже.
— Едем! — он вскочил в седло и пустил Гнедка галопом. Мешкать нельзя. Романа ждут в Сосновке.
У штаба он смаху осадил коня. К нему подбежал Мефодьев, возбужденный, решительный. Видно было, что он жил предстоящим боем.
— Выводи взвод на сорокинскую дорогу, — приказал он. — Я догоню.
Взвод Романа был в сборе. На улице стояла подвода под пулемет. Касатик уже катил к ней «Максимку».
— По коням! — звонко крикнул Роман, приподнимаясь в седле.
У Кости Воронова — суровый взгляд исподлобья. Морщинками по лицу разбежалось горе. А в сердце тяжело ворочалась, просилась наружу ненависть. Совсем невмоготу Косте, когда он оставался один. Надо на люди. Может, боль и не меньше, да легче выносишь ее.
Горячий рыжий конь, всхрапывая, шел под ним машистой рысью. Костя легко подпрыгивал в седле, прямой, с барашком льняных кудрей вокруг кубанки. Правая его рука лежала на бедре, рядом с расстегнутой кобурой, готовая в любое мгновенье выхватить наган и стрелять.
Разведчики еле поспевали за Костей. То и дело он вырывался вперед, и всадники переводили коней в галоп. Они были вооружены чем попало. У кого — винтовки, у кого — дробовые ружья, заряженные пулями, у кого — пики. Впрочем, пики прихватывали в разведку почти все. Это на случай встречи с вражеской конницей.
Деревья вплотную прижимались к узкой дороге, на которой не везде можно было разъехаться двум подводам. Она часто виляла, горбатясь на пригорках. Иногда сосны расступались, и дорога пробегала по елани, ровная и прямая, как натянутая струна.
Вскоре приехали к смолокурам. На поляне — три избушки с подслеповатыми окнами, пригоны для скота — вот и весь поселок. Между коробами с древесным углем бродили гуси. Привалившись к куче навоза, лежа облизывала бок пестрая корова.
У одной избушки древний дед, в посконной до колен рубахе, тесал колья. Заметив вооруженных всадников, он воткнул в чурку топор и сел на смолистые бревна. Ждал, когда подъедут к нему и заведут разговор. Уж непременно о чем-нибудь спросят, коли рыщут глазами.
— Видел, дедка, кого? — заговорил Костя, подворачивая коня.
— Нет, — ответил старик, рассматривая алую ленточку на Костиной папахе. — Тут Сазон из Сорокиной проезжал. Про белых обсказывал. Он на Сосновку ударился.
— Ну, это мы знаем. Водички не дашь попить?
— У сеней в кадке, — кивнул дед.
Крякая, пили холодную воду, от которой ломило зубы. Потом сели на коней и поехали шагом. До Сорокиной — совсем немного, всего несколько верст.
— Белых-то не боитесь? Не густо вас, — крикнул вдогонку дед.
— Сами не управимся — тебя позовем, — весело ответил кто-то из разведчиков.
Солнце освещало верхушки сосен, и они отливали золотом. А внизу густел вечерний сумрак. Разведчиков настораживали похожие на людей темные фигуры кустов. Хотелось вскинуть винтовку и выстрелить.