— У тебя жар? — вдруг взволнованно спросила Полина. — Уж не заболел ли ты?
Август не мог произнести ни слова.
— Прижмись ко мне, я обниму тебя и согрею. Я не могу понять, что с тобой происходит.
Она сразу положила руку ему на плечо, кистью касаясь шеи. Теперь бедра ее, повернувшись, вжались в его худое тело. Сквозь тонкую рубашку он ощущал ее всю, все ее выступы и изгибы, от плечей до низа: грудь, ребра, живот, бедра, колени… О-о-о… Августа трясло и колотило.
— Ну, успокойся, ну, согрейся, — нежно утешала его Полина и, приподняв, положила ногу на его бедро, прижав еще сильнее к себе. Еще через секунду, к своему великому ужасу, Август стал ощущать, как его мечик стал расти, увеличиваться и превращаться в большую саблю. С еще большим ужасом и оторопью он подумал: а ощущает ли этот рост и прилив она? О Господи, как его уменьшить… Полина слегка двинулась и провела заброшенной на него ногой чуть вверх и вниз. Не специально, а чтобы найти удобное положение. Клинок, о святые, торчал в полной боевой готовности. Локоть уже чувствовал обнаженную часть груди, немного выпавшей из серьезного декольте ночной рубашки. Ее нога покоилась прямо на его члене. Полина спокойно дышала.
— Тебе так приятно? — спросила она.
Он чуть не закричал (чуть не возопил), как ему приятно!
— Спи мой мальчик, спокойной тебе ночи, — прошептала она, и он почувствовал, как опустились ее ресницы, чуть коснувшись его плеча.
Как такая ночь, в таких объятиях, может быть «спокойной»? Когда рядом лежит живая, настоящая, первая в его жизни девушка — богиня. Женщина.
Он уже не дышал, он боялся пошевельнуться, чтобы не нарушить эту божественную связку, это объятие, сплетение их тел.
Как она не могла не чувствовать его возбужденного начала — Август не понимал. Он еще многого не понимал в женщинах. Но если б она что-то чувствовала, она б отодвинулась… Он не понимал, что обычно противоположный пол делает противоположное — придвигается.
Полина устроилась поудобнее, и теперь он ощущал ее спокойное дыхание щекой и шеей, возбуждаясь все больше и больше. Аромат ее свежего, нежного дыхания опьянял его. Он попробовал чуть отодвинуться, боясь, что его локоть может причинить боль ее сердцу. (Потом он запишет: «У меня болит сердце, — сказала она, — и взялась за грудь».) Он осторожно двинулся и, похолодев, с ужасом почувствовал, как его возбужденная сабля упирается прямо во внутреннюю часть ее бедра, лежащего на его паху.
Он замер. Полина спала. Грудь, вдыхая, ласкала его локоть, плечо и часть руки.
Он бесшумно высвободился, выскользнул и на цыпочках прокрался в туалет. Где, с большим трудом сумев помочиться, едва успокоил возбужденную плоть.
Всякие плоские девочки (Леночки) мира сего не стоили груди Полины.
На следующий вечер повторилось то же самое. Они попили чай и в одиннадцать вечера уже легли якобы спать. Полине нужно было рано вставать, чтобы идти в институт.
После первой бессонной ночи Август не ожидал, что ему удастся заснуть во вторую.
Когда Полина опустилась, окутанная ароматом потрясающих запахов, рядом, он справился с первой дрожью. Она была в той же ночной рубашке. Они оба лежали на спине, таким образом заняв весь диван. Август, естественно, не мог себе представить, что чувствует она, но он чувствовал себя странно и лежал, не решаясь пошевельнуться. Ее грудь съехала чуть вбок и касалась мягко его плеча. Их бедра были прижаты друг к другу. Его руки — вытянуты по швам, и поэтому правой, от плеча до пальцев, он чувствовал все изгибы и выступы ее нагого под легкой рубашкой тела. О, это были роскошные изгибы. Великолепные! Неожиданно Полина двинулась и положила руку ему на лоб, потом, словно не поверив, коснулась лба губами.
— Ты чувствуешь себя лучше? Жара, как вчера, кажется, нет.
— Да, — пролепетал он, ощущая ее тело.
Она повернулась к нему, и он двинулся, чтобы освободить ей больше места. И, как вчера, со сладким трепетом и изумлением, переходящим в дрожь, почувствовал, как его локоть попал в ее грудь. И начал тонуть…
Он замер, она вздохнула, и грудь наполнилась и вмялась в его руку. Полина, казалось, и не замечала этого неудобства. После пяти минут сладких мук он решил повернуться на бок, к ней спиной, и хотя бы попытаться сомкнуть глаза. Едва он повернулся, как Полина отодвинулась дальше от стены, положила руку ему на плечо, и ее две волнующие груди вдавились и уперлись в его лопатки. Август затрепетал, однако Полина не почувствовала его дрожи и прижала сильнее к себе, чтобы он не упал с краю. Ее бедра и арка между ними тоже придвинулись, и его торчащая упругая попа попала прямо в лоно… низа ее живота. Он, замерев, ощутил, что рубашка была надета на совершенно голое тело. И почувствовал легкое касание волосков лобка, пока она устраивала свои бедра поудобней вокруг его попки. О, эти легкие, неземные движения и полуобнимающие елозинья. Он старался дышать с ней в такт, в одно дыхание. Пока, сбившись, не понял, что гораздо приятней ритмичности — аритмичность, тогда ее грудь упиралась в его лопатки сильнее и глубже. Теперь он умышленно затаивал дыхание, и только она выпускала свое, как он глубоко вдыхал, двигая лопатками, и получалось второе вдавливание-прикосновение к ее сокровищу. Сладко, больно и томно кружилось в голове.
На левом боку стала затекать рука, и он осторожно, чтобы не потревожить Полину, уже бродящую в царстве Морфея, решил повернуться лицом к ней, на правый бок. И только он повернулся, как она в полусне инстинктивно обняла его и сильно прижала к себе.
Его лицо попало в сладкую ложбину между ее грудей. Она пошевельнулась, и он, к своему возбужденному ужасу, ощутил, как ее выступающие соски коснулись его век. А его щеки были вжаты в божественную выпуклость двух грудей. Он попытался поменять положение, боясь, что ей неудобно. Но она последним сонным движением прижала его еще крепче, и он был пойман и сжат двумя большими сладкими шарами. Август замер, не дыша, охваченный негой. Его рот невольно открылся, он не мог дышать через нос, и язык нечаянно коснулся дна ее глубокой ложбины и восходящей из нее груди. Он почувствовал дурманящий запах ее кожи. Он был в полном восторге, не зная, что делать дальше со своим телом. Полина что-то забормотала во сне, и Август так и замер, языком и губами касаясь ее груди. Собираясь вздохнуть, он потянул на себя плоть и ощутил божественный нектар ее кожи в своих губах. Он потянул больше и почувствовал, как она стала расти в его губах. И вдруг к своему неописуемому изумлению и ужасу — она сделала встречное движение во сне — он ощутил, как его колено упирается в ее расцветший, выступающий упругий холм. Кожа, натянутая, как тетива, даже почувствовала влажность волосков на ее треугольнике. Он честно хотел отодвинуться, хоть чуть-чуть, но она рывком прижала его к себе и повела бедрами. Теперь его колено упиралось, сминая растительность, в ее пышный лобок. С еще большим страхом он почувствовал, как, уступая этому напору, ее бедра слегка раздвинулись и его колено стало уходить, утопая между ее нежных ног и бедер, и что-то дотоле неведомое коснулось его колена, скользнув по нему и его воспаленной коже. Совершенно неземное и нереальное, мягкое и разрезанное.
Колено Августа было сжато в объятие внутренней частью ее бедер. Что существует такой восторг и такие ощущения, Август представить себе не мог. С каждым вздохом он ощущал, как его колено вжимается и опускается в какую-то сказочную, неведомую мягкость и нежность. Снова и снова он замирал, не дыша, боясь пошевелиться.
Во сне, прижимаясь к нему грудью и животом, она начала делать странные, незнакомые ему движения, которые он не понимал. Как бы насаживаясь и слегка соскальзывая обратно. Невольно раздвигая бедра шире и продолжая двигаться, пока его колено не прошло между ними насквозь. И эти странные движения вызывали в нем такую сладчайшую истому, а затем напряжение и накал, что он боялся, что сейчас его просто разорвет на части. Лицо Августа было зажато по-прежнему между грудей, а нога — между бедер. Полина дышала, непроизвольно все больше прижимаясь к нему. С каждым вздохом — все сильней и тесней.
Теперь его меч был придавлен к ее нежному животу. И головка непроизвольно периодически попадала, тыкаясь, в ямку пупка. Уздечка невероятно напряглась, скользя по краю пупочной впадины, и терлась об нее, доставляя Августу неописуемое, неведомое, божественное удовольствие. Полина сжимала рукой его затылок сильней, и так они дышали, то ритмично, то аритмично, грудь с головой, живот с животом, колено с бедрами, давая волю остальным частям тела прикасаться друг к другу. Все касалось, прижималось, терлось, скользило — вминалось.
Август вдруг с детским страхом подумал: а что если она почувствует и проснется? Но спокойное, ровное дыхание, мерное и ласковое движение руки говорили о другом — что она вся во сне, вся во власти инстинктов.
Он пытался в темноте в открывшийся вырез рубашки рассмотреть все же, отодвигая прижатую голову, как выглядит эта божественная, красивая, безумно манящая и волнующая его грудь. Но в темноте не мог ничего разглядеть, кроме белизны тела и движения плоти, то приливающей к его губам, то отливающей. Август закрыл глаза, пытаясь подавить возбуждение, но оно все сильнее рвалось — вверх, вверх, вверх. И он перестал чему-либо сопротивляться и, погружаясь в свои ощущения, поплыл по волнам возбуждения дальше и глубже. К своим спрятанным и просыпающимся инстинктам, к неясному зову томительных, завуалированных, подавленных желаний.
Вдруг Полина дернулась, сильно прижалась к нему и, сжав бедра, замерла неподвижно.
Видимо, ей что-то приснилось…
Утром, когда он еще сладко спал, его разбудила Полина. Она стала ласково тормошить его, низко наклонившись и что-то шепча в ушко.
Он приоткрыл глаза, и первое, что увидел, — сочные, спелые, с большими сосками, красивой формы и неописуемо выпуклые две великолепные груди. В разрезе упавшей рубашки. Закрыв глаза, он чуть не вскрикнул — он наконец увидел грудь Полины. Во всей красе.