И в этот момент он услышал крик:
— Да! Да!! Да!!!..
После чего невольно, неосознанно он забился в судороге на всем ее теле, на глубоко дышащей груди. Она дрожала еще сильней. И пока он не излился весь, она не отпускала его пульсирующий меч из своих ножен. Все еще двигающихся бедер, на которых чудом удерживались ее тончайшие, мельчайшие трусики.
— Ты запомнишь этот урок и ничего не забудешь? — нежно спросила Томила.
— На всю жизнь!.. — благодарно выдохнул Август, долго сдерживаемый вдох в ее губы.
Наутро Август, стесняясь, отводил глаза, а Томила, прощаясь, прошептала ему на ухо:
— Теперь ты знаешь немножко больше о том, чем вы можете заниматься.
— Спасибо, — сказал вежливый мальчик Август Флан и впервые с благодарностью поцеловал ее в висок. Она сильно прижала юную голову к себе. Только позже Август поймет, на какой подвиг пошла ради него Томила и что ей это стоило — преподать ему урок любви.
Но оставалось еще пять ночей. О эти ночи, у меня не хватит слов описать с моим небогатым воображением, и небольшим сексуальным опытом. Не говоря уже о скудном словарном запасе — для подобных дел.
Томила была лучшей из всех его наставниц. Томила учила без роздыху, не останавливаясь, каждую из пяти ночей. Оказывается, все части тела были созданы для ласк и возбуждения. Его можно было ласкать ногами, пальцами, икрами, коленями, бедрами, всей кожей, грудью, сосками, ложбинкой между шеей и подбородком, подмышками, глазами, ресницами, волосами, двумя половинками, лоном, губами, языком, нёбом, — и многим, многим другим. Всеми анатомическими частями.
Август только теперь и лишь чуть-чуть начинал догадываться о необъятных просторах любви и вариативности тела. Очень хорошо поняв, какой источник знаний он обрел. И какую лишь малую часть из него отпил, из-за своего подсознательного страха и инстинктивного желания сберечь юную невинность для более важного, особого случая. И не представлял, где он найдет такой источник еще. И незаметно грустил об этом.
Отпуская его через неделю домой, Томила прижала голову Августа с непослушными вихрами к себе и прошептала:
— Когда вы всё попробуете, приходи, я покажу и научу тебя еще. И всегда дам совет, помни!
Он помнил. Томила стала единственной наперсницей его первых соблазнений и совращений девственных, волооких красавиц.
Возвращение в объятия Лауры было как пройденный урок. И понадобилась пара бессонных ночей, чтобы он адаптировался к их трениям лобок об лобок. Лаура тонко почувствовала, что что-то изменилось в движениях Августа, они стали уверенней и… другими, но, будучи тактичной девушкой, ничего не спросила.
Совсем незаметно для себя Август втянулся и стал привыкать, что днем к нему приходила «слушать музыку» девственная Мадина, а ночью он крался на свидание с девственной Лаурой. Он понимал, что Лаура самый верный и достойный кандидат, чтобы стать первой женщиной в его жизни. Но волновался о ее невинности и берег оную, как мог. Зная, что уже через пол года ее могут выдать замуж. Хотела она этого или нет, все решали родители. Обычаи и обряды. Лаура же любила его до безумия, первый раз в жизни и, возможно, последний. Нам всегда кажется, что наша первая любовь — последняя.
Он был весь ее, родной, нежный, ласковый, маленький, но с… Скажем мягко: она ценила его размер. Лаура научилась новым неведомым ласкам у Августа, и теперь этот размер упирался и вдавливался в нее по всему телу. Однажды она нечаянно раздвинула ноги, и он почувствовал, как погружается между ее бедер, а его плоть упирается в нежную кожу, совсем рядом со входом. И она сразу сжала ловушку-бедра. Август двигался, зажатый в капкане, несильными движениями, и они оба получали большое удовольствие. Она стонала, а он зацеловывал ее шею.
— Почему ты такой застенчивый, — шептала она, — я же люблю тебя. Ты можешь делать все, что ты хочешь…
Он помнил только одно, что она должна выйти замуж девушкой. Иначе ее жизнь будет угроблена.
Днем на диване он все пытался пробраться к лобку Мадины. Она была без кофты и без лифчика, ее красивая грудь слепила ему глаза, юбку она давала поднять, но снять трусики он никак не мог. Она шептала, закатывая глаза:
— Не целуй меня везде, я могу потерять сознание.
Но она не теряла. Потом у Августа будет девочка, которая от его поцелуев действительно будет терять сознание. О, это будет особая история, история ее «девственной вечной плевы». Которая потом изумляла всех гинекологов, включая и его брата Максимилиана. Который учился на врача в Питере, — папа хотел, чтобы сыновья пошли по его стопам. И в зрелом возрасте, в 25 лет (!), Август сожалел, что не уступил настояниям мудрого папы.
Он гладил бедро Мадины, забросив ногу на ее колени, и все чаще рукой, переходя от бедра к бедру, ласкал ее лобок, ощущая его выпуклость и влажность. Она стонала, извивалась, прерывисто дышала, но как только он обнимал ее лобок ладонью и сжимал, начинала изворачиваться и крутиться.
Тогда он решил предпринять другую тактику. Дав ей успокоиться, он повел ладонью по ее голым ногам. Она успокоилась, не сопротивлялась, думая, что сейчас он перейдет на бедра и сожмет ее зад. Он довел ладонь до арки и тут же сжал внутреннюю часть ног. У него были сильные пальцы, указательным он одновременно отодвинул ее слабые трусики и коснулся влажного входа. Мадина ничего не понимала до тех пор, пока он не продвинул стержень вглубь, на два сантиметра. Она даже не представляла, что такое может быть. Она взвыла от боли и страха, что он что-то ей повредил, — ее девственная плева была расположена близко от входа, — и стала панически выталкивать его руку и бешено вертеть бедрами.
Ему это надоело. Август вскочил и сказал, чтобы она убиралась и не морочила ему больше голову.
— Хватит прикидываться «целкой»! — разозленно выругался он.
— Но я действительно девушка. И мне было очень больно. Первый раз кто-то коснулся меня внутри… Не обижайся, пожалуйста. Что ты такое сделал? Ты там ничего не повредил?
— Все повредил, проколол, уходи и не звони мне больше.
Она залилась слезами. Но на следующий день уже позволила его руке забраться в трусики, измять лобок, спуститься к впадине и двумя пальцами ощупать все у входа. Он впервые трогал женское сокровище. Это был разрез, по бокам которого находилось два мягких лоскутка плоти, как будто губки. Он щупал их осторожно, словно боясь повредить, и она издала слабый стон. Август стал раздвигать их двумя сложенными пальцами, как ножницами, она вскрикнула от боли. Он читал, что вход внутрь преграждается девственной плевой. И при надрывании или ломании девственной плевы часто идет кровь. И девушка перестает быть девочкой, она становится женщиной. Правда, было непонятно: чтобы она стала женщиной, в нее должен был войти орган или пальцами тоже считалось?..
Он убрал два пальца и успокоился на том, что ладонью сильно сжал ее лобок вместе с губками. От чего, взвыв, она заизвивалась с новой силой. (Прости, читатель, люблю этот глагол.)
Так дальше продолжаться не могло. И Мадина, которая была для Августа скорее «спортом» и экспериментом, не более того, в понедельник в парке взяла и поделилась своими любовными страданиями и страхами не с кем иным, как со своей ближайшей подругой — Лаурой. Правда, рассказав ей только про грудь, но — не ниже пояса.
Как гласит история, обе рыдали взахлеб и успокаивали друг друга. Мадина была удивлена, что Лаура так сильно и проникновенно ей сочувствует и сопереживает. Август, правда, надеялся, что Лаура, в отличие от подруги, своей тайной с ней не поделилась.
Во вторник как ни в чем не бывало в легких шортах он ждал Лауру к десяти часам. Она опять пропускала школу. Но никому бы из наставников и в голову не пришло проверять дочку правителя и звонить к ним домой.
Она быстро вошла и, не взглянув на него, не поцеловав в щеку, прошла в зал. И села в кресло, она была в красивом платье, на сантиметр выше колен. Впрочем, ему всегда нравились ее платья и ее колени. Он целовал их ночами — колени и под коленями, чем очень возбуждал ее. А в конечном счете все сводится к возбуждению.
Глаза ее метали молнии: таких глаз он у нее никогда не видел.
— Как ты мог?!
— Что «мог»? — не понял Флан.
— Как же ты мог, предатель?! — воскликнула она.
— Что мог? — повторил он наивно. Слегка уже наигранно.
— Делать с Мадиной это! Что делаешь со мной?
Сотни мыслей пронеслись в его голове, как стрелы. Она вперила в него взгляд и, поджав губы, ждала.
— Во-первых, я не делал с ней то же самое, что с тобой.
Она не хотела снимать трусики, подумал он про себя.
— А во-вторых?
— Во-вторых, она приходила послушать музыку, и мы несколько раз поцеловались шутя.
— Шутя?! Ты целовал ей грудь, соски, оставил засосы на шее — это все шутя?!
— Она все выдумала. У нее богатая фантазия.
— Она сказала, что у вас роман! Какого у нее никогда в жизни не было.
— Возможно, у нее, но не у меня. Возможно, она встречается с кем-нибудь другим и не хочет тебе открыть его имя.
— И у тебя хватает наглости выдвигать о ней такие теории?!
— Я лишь констатирую факт. Может, она с твоим братом встречается, кто знает…
Лаура впервые нервно рассмеялась.
— Они терпеть друг друга не могут!
— От ненависти до любви — один шаг.
— Ты прекрасный сказочник. Только рассказывай свои сказки кому-нибудь другому…
Она решительно встала, Август тут же подскочил и обвил ее талию руками.
— Как ты мог, как ты мог, — глаза Лауры наполнились слезами, — все предать, разрушить, уничтожить…
Он стал осушать ее глаза поцелуями. Она не давала долго ему губы. Он целовал вздрагивающие щеки, шею, уши, одно из самых чувствительных мест у Лауры.
Ее руки не двигались, упав вниз, а тело было словно безжизненное.
— Какой же ты предатель, как я могла тебе поверить, — шептала она.
Он зацеловывал ее лицо, как тогда — на юге, зная, что просить прощения бесполезно, он его не вымолит. И неожиданно под его губами она стала сдаваться. Он стал покрывать ее лицо поцелуями с удвоенной силой, пока она не подставила ему губы. Это было одно из самых сладких и жарких свиданий.