ался домой к одиннадцати.
Август сразу обратил внимание, что, как и в первый раз, она была без сумочки. Зато, похоже, карманы ее шубы были волшебные. Едва они вышли из кино, на протяжении которого он большей частью рассматривал ее профиль и его составные части, чем смотрел на экран, как она из волшебного кармана шубы достала шоколад под названием «Мишка», сорвала красивую обложку и развернула серебро.
— Хотите попробовать? — предложила она.
Август хотел, но другого. Он давно не встречал представительниц противоположного пола, которые так сильно и резко взволновали бы его или впечатлили. Внутренний голос спросил: а как же Лара, Ирина? Но никто не услышал. Август закинул удочку:
— Было бы неловкостью с моей стороны не предложить вам выпить чашку вкусного английского чаю, который нам привезли из…
— Если только… одну чашку.
— Можно и половину! — Август невольно вскинул руки вверх. Но Галина, естественно, не поняла этого движения и его радости. Или все прекрасно поняла. Кто женщину познает…
— Я живу в пяти минутах ходьбы отсюда.
— А если бы в пятнадцати?
— Вы могли бы не согласиться.
— На чашку чая?! Я вообще люблю ходить и гулять.
С легким, ощутимым трепетом и очень быстро Август завел ее в подъезд. Она послушно поднималась по ступенькам впереди него. Он молниеносно открыл дверь и завел ее внутрь.
Замерев, Август ждал, пока она снимет шубу, боясь разочароваться тем, что может увидеть. Главное, ее фигурой, лицо ему очень нравилось.
Она скинула шубу Августу на руки и сразу повернулась к нему. Его взгляд молниеносно скользнул по ее изгибам. Они были восхитительны.
— Вы не разочаровались? — спросила тихо, с вниманием она.
— О чем вы? — «не понял» Август.
— Нет, я так, о своем.
— Проходите, — и он пригласил ее в зал, с новым «накатом» на стенах, выполненным итальянским мастером. Только его мама могла откопать в этом городе итальянца.
— Я лишь сниму сапоги, чтобы не напачкать.
— Да, конечно. — Он как-то даже не подумал о том, что сапоги могут помешать. Чаепитию.
Они вместе прошли в зал, и Август не осмелился, заходя, взять ее за локоть.
— Как красиво! — воскликнула Галина.
— Это моя мамуля любит. Садитесь, пожалуйста.
Она села в кресло, стоящее между пианино и разложенной тахтой.
О чае за весь вечер так никто и не вспомнил. Но Галина не забыла, встала, принесла из кармана своей шубы шоколад и положила его на стол.
— Угощайтесь, пожалуйста.
Галина снова опустилась в глубокое кресло. Август взял маленький коричневый квадратик. Она была в черной шерстяной кофте и вязаной юбке. Ее грудь приятно и вызывающе выступала двумя шарами под обтягивающей тканью. Август отметил это про себя большим восклицательным знаком. Он любил впечатляющую грудь. У нее были элегантно подстриженные темные пышные волосы, одна непослушная прядь падала наискось на правый глаз, и она ее периодически отводила, стесняясь, за ухо. Но прядь выбивалась и падала опять.
— Вот я и у вас в гостях, — произнесла изящная Галина.
— Кто вы, откуда?
— А можно без автобиографических данных? Я не люблю говорить о себе и чтобы обо мне что-либо знали.
Самое удивительное, что за все время их таинственных, неожиданных, непредсказуемых встреч он так ничего и не узнал: ни где она живет, ни с кем, ни ее телефон, ни чем она занимается, ни кто она такая и что вообще в этом городе делает. Ноль, бублик, зеро.
Но ее лицо, глаза, высокая грудь, крутые, упругие бедра, тонкая талия — невероятно завораживали и притягивали Флана. До такой степени, когда уже не думаешь о биографических данных, а хочешь только… Чего он хотел, нетрудно догадаться. Того же, чего хотел «Костя Остенбахен от подруги своего детства Инги Зайонц».
Август отодвинул круглый стул от пианино и сел рядом. Он еще не мог представить, как найти тот мостик, который он сможет перешагнуть, прежде чем осмелится поцеловать ее. Или заключить в свои объятия, сжав цепкими (после занятий волейболом) пальцами ее плечи.
— О ком же тогда мы будем говорить? — продолжил он, взвесив остальные ходы и комбинации.
— А можно ни о ком не говорить?
— Чем же тогда мы будем заниматься? — удивился, по системе Станиславского, Август.
— По-моему… — она смутилась, — вы хотите меня поцеловать и не знаете, как это сделать.
Рот Августа от восхищения открылся.
— Ваша правда. Откуда вы знаете?
— Я догадлива. Разве я не права?
Август вдруг сильно смутился. И не мог произнести ни слова.
— Я подскажу вам выход. Для этого нужно наклониться ближе, взять меня за плечи и… поцеловать. Сначала в щеку.
— А потом? — спросил огорошенный всем этим Флан.
— Как вы спешите. Мы посмотрим. Я никогда ничего не загадываю на потом, я живу одним часом.
— Я… — начал было Флан, чтобы оттянуть неизбежный момент.
— Не стесняйтесь. У вас необыкновенные голубые глаза.
— А вдруг вам это будет неприятно? — Август иногда вел себя, как клоун.
— Наверно, поэтому я вам и предложила. Чтобы мне было неприятно!
Август попытался невольно улыбнуться и вдруг почувствовал, что какая-то сила, помимо его воли, наклонила ему голову, вскинула руки ей на плечи, а губы очень нежно и ласково коснулись ее щеки. Галина немного отклонилась, ее взгляд неожиданно затуманился, и она медленно повернула свой подбородок к его лицу. Августу не оставалось ничего другого, как обнять ее накрашенные губы своими губами и поцеловать их. Она слегка вздохнула, как будто решала, нравится ей это или нет, и вдруг Август почувствовал, как ее грудь неожиданно сильно прижалась к его груди. Легкий жар медом растекся по его жилам и низу живота. Август стал обнимать ее, не стесняясь, она позволяла, не сопротивляясь. У нее были чуть полные округлые плечи и очень женственная спина. Август был рад уже даже тому, что она с первого раза давала обнимать себя, постоянно отворачивая теперь губы, хотя и позволяя целовать себя в щеки, подбородок, шею, виски.
Нетерпеливым и, скорее, резким движением он поднял ее и пересадил на диван. И сразу же, не дав ей опомниться, мягко опустил на спину. Она пыталась приподняться, ей было неловко лежать навзничь, но Август уже пришпилил ее плечи своими ладонями, а губами пытался поцеловать ее губы, которые она по-прежнему несильно, но упорно отворачивала. Он стал покрывать поцелуями ее шею. И целовать уши. Она задышала горячей и чаще, грудь ее стала приподниматься, упираясь Августу в плечи. Ему очень нравилась упругость ее большой, спелой груди, которая к нему прижималась. Август уже больше ни о чем не думал, кроме как увидеть эту грудь, поцеловать, изласкать, вкусить и жадно всосать в губы сосок этой волнующей, толкающей его плоти.
Зацеловывая ее, он незаметно расстегнул на кофте маленькую пуговичку у самого горла. Он уже взялся за вторую, одновременно целуя ее приоткрывшуюся шею, как она остановила его руку. Ее пальцы были прохладны. Галина смотрела ему прямо в глаза. Горела люстра, он не мог сейчас встать и ее потушить. В каждом ремесле есть свои отвлекающие побочные неприятности. В соблазнении — свет!
— Вам неприятны мои поцелуи? — спросил великий провокатор.
— Наоборот, приятны.
Август расстегнул вторую пуговичку, и она сжала его руку сильней.
Женская логика уже в ближайшем будущем будет поражать Августа. Особенно когда они говорили «нет, нет», в безумии сжимая его тело и раздвигая ноги, обвивая ими его спину.
«Может быть, она еще девушка» — с ужасающим холодом подумал Август.
— Мы совершенно не знакомы.
— Вот я и хочу познакомиться, — проговорил тихо он. Она мягко и женственно улыбнулась. — Меня зовут Август.
— Не все сразу. Я только согласилась, чтобы вы меня поцеловали и исполнили свое желание. Я хочу сесть в кресло, опять.
О, как любил Август эти фразы «не все сразу», а постепенно, потом. Он дал ей сесть в кресло, чтобы через десять минут положить Галину на диван снова. Сказуемое скорее напоминало глагол «опрокинуть». Но суть не в лексике. А в чем тогда? В этот заход он расстегнул ее кофту чуть ниже (он был упорный мальчик и всегда добивался поставленной цели). И не дожидаясь возражений, возбужденно впился жадным поцелуем в верхушку ее груди. У Галины была роскошная высокая грудь, едва не выскакивающая из чашек лифчика. Она зашевелилась, но не так страстно и темпераментно, как извивались девушки от его поцелуев и как Август привык.
В самый подбородок Августу упирался верх ее лифчика и край шелковой комбинации. (Да, забывчивый читатель, поверите или нет, тогда все женщины носили комбинации! Рудимент, антиквариат прошлого века.) Он потянул все вниз и наконец лизнул языком ее сосок и, как безумный, стал его зацеловывать. Все больше и больше возбуждаясь от вида ее чудесной груди.
Целуя, он расстегнул кофту до конца, и, обцеловав страстно второй сосок, стал целовать ее живот, через тонкую комбинацию. Однако «соблазнителя» влекли уже бедра и ноги. Он стал сжимать правой рукой бедро и через юбку, как бы нечаянно, поглаживать ее лоно. Она сама не целовала Августа, но позволяла пока ему все, не хватая за руку.
Август был достаточно опытен и уже понимал, что самый главный рубеж, который выглядел, скорее, в виде узкого тоннеля, она без боя взять не даст. Да, будет бой! Если — не без войны. Он попробовал свой коронный прием — в сочетании с заботой:
— Ваша юбка может помяться…
На что она шепотом, тихо ответила:
— Тогда я сяду в кресло, чтобы она не помялась…
Больше Август решил с ней не говорить о превратностях материи, а только действовать. Он не надеялся, что сегодня, в первый же вечер, добьется чего-нибудь существенного, но в будущем он пришел к выводу, что никто, никогда, даже сами женщины не знают, когда они сдадутся, на чем, что их тронет, и они перестанут так рьяно защищать свой фронт. Как будто речь идет о жизни и смерти. Речь же совершенно идет о другом. Возможно, о продлении жизни… Но я зарассуждался.