и вдавливались все сильней и сильней. И через тончайшую ткань платья он чувствовал шевеление тонких волосков, их трение, сплетенных колечками внизу живота. Их переплетенные руки и ноги, как лианы, обвивали друг друга. Они продолжали тереться, раньше не представляя, что от этого можно получать такое удовольствие. Они получали наслаждение от близости, впервые в жизни поглощенные полностью своими движениями и теми эмоциями и чувствами, которые ощущали. Возбуждение Августа упиралось в ее бедро и давило. Холмик Венеры Леночки со всей силой упирался в его ляжку. Казалось, что своими движениями они хотели перетереть друг друга. Он зарылся в ее волосы, она — в его шею, оба возбужденно дышали и неимоверно вжимались друг в друга. Наконец ее руки подтянули его повыше, и он полностью опустился на нее, так что его мечик уткнулся прямо через ее арку в холмик между ног. Его бедра точно легли на ее, грудь придавила грудь. Они замерли, не дыша. Потом двинулись и стали скользить, вжимаясь и вдавливаясь, как можно сильней.
Скольжение напоминало скорее трение, или — такое корявое, совершенно неприятное, как оскомина, существительное — елозинье.
Август не представлял, что его член может так возбуждаться и увеличиваться. Он чувствовал его величину, прижимаясь к ее двигающемуся лону. Было необыкновенное ощущение: как будто какие-то сети, путы стягивали его всего и хотелось разорвать их и вырвать наружу, на воздух.
Они нашли наконец свой ритм и двигались теперь почти синхронно. Его головка сжималась двумя прижимающимися животами, он опустил руки на оголившиеся бедра и чувствовал, как они двигаются в его ладонях. Периодически он попадал головкой нечаянно между ее бедер, как бы соскальзывал с холма или выступа, потом толкался и взбирался на холм. С холма — на холм, с выступа — на выступ, головка вся горела и разрывалась от возбуждения. Она судорожно сжала его спину ладонями и вся словно гарцевала под ним. Все накалилось до предела. Казалось, что сейчас что-то неминуемо разорвется. Он вдруг встал, мельком увидел ее обнаженные бедра, треугольник узких сбившихся белых трусиков, и пошел в ванную. Где через несколько минут — после чрезвычайных волнений — всё опустилось и остыло.
Леночка уже полусидела на диване и, нежно улыбаясь, смотрела на него. Ему почему-то было неловко. Он опустился рядом. Она наклонилась и впервые попыталась поцеловать его в губы. Он ответил, и они несколько минут целовались, не прикасаясь друг к другу руками. Чтобы не раскаляться опять.
Спустя какое-то время все, не сговариваясь, как по мановению волшебной палочки, встретились на кухне и продолжили познавание алкогольных напитков, имеющихся в наличии дома.
Такие встречи — вчетвером — происходили теперь каждую неделю, регулярно, как только родители Флана куда-нибудь уходили или уезжали. В остальные вечера они делили одну и ту же темную лестничную клетку, только в разных углах. Но звуки, шелесты, охи-вздохи и стоны были прекрасно слышны всем участникам. Соответственно, между парами шло и невольное соревнование — на количество и качество засосов. Как результат, постоянной деталью Леночкиной одежды был шейный платок. Она даже в нем спала…
Повеяло осенью, пошли дожди, и теперь косынка была как нельзя кстати на ее шее.
Дядя Авель с женой собрались ехать в Северную столицу Империи — навестить своего сына, невестка Полина оставалась дома одна. Августик должен был пятнадцать ночей оставаться ночевать у них дома, чтобы ей одной не было страшно.
Глава 3Полина
Полина чем-то: осанкой или фигурой отдаленно напоминала чешскую актрису из любимого фильма Августа. И хотя грудь у Полины не была такой необъятной величины, но она была роскошных и увлекательных размеров, выступавшая вперед, как… Это было колоссальное преимущество и магнит Полины. Август старался не смотреть на нее, а когда смотрел, то начинал задыхаться и в голове у него все плыло…
Она была в летнем домашнем платье, и он с удовольствием созерцал сладкую складку, волнующуюся около подмышки, двигающуюся от вздохов великолепной, волшебной груди, стянутой бюстгальтером. Он замирал и не дышал, когда ласкал невольным взглядом, завороженно, эту вертикальную складку и едва открывающийся, выступающий при вдохе, в разрез, кусочек белой груди. О, эта грудь! Как она кружила и дурманила голову Августа, слаще ее не было ничего на свете. Он был очарован, заворожен, околдован, потрясен и ошеломлен ею. Полининой грудью. Он понимал, он все понимал (что она взрослая, что он мальчишка, что она не принимает его всерьез, что она, наконец, жена его брата), но ничего не мог с собою поделать… Взгляд, как притягиваемый магнитом, опять возвращался…
— Тебе чай или что-нибудь еще? — спрашивает Полина, наклоняясь к нему. Он в другом мире. Уже десять часов вечера. Август недавно вернулся после встречи в подъезде с Леночкой, пройдя пешком через весь город.
Он смотрит непонимающе в малахитовые глаза Полины… Очень красивый овал лица. В каждой черте видна порода. О, как завораживает это лицо, оно начинает наклоняться ниже, ближе, и вдруг она говорит:
— Что это у тебя на шее?!
Август на мгновение теряет дар речи. Он смущен, она с мягкой улыбкой смотрит на него. Он делает усилие, чтобы ответить:
— Это… это… — и вдруг вспоминает: — Наверное, кто-то укусил, какое-то насекомое.
— Осенью? — удивляется Полина, и ее запах, лицо и глаза отстраняются.
Август еще не обучен выдумкам и потому молчит. Полина уходит готовить чай. Во время чаепития Август сидит с низко опущенной головой.
Несмотря на то что дом был большой, спальных мест в нем было немного.
— Мы будем спать в первой комнате, — говорит Полина, и он даже не задумывается, что это значит. — Иди умойся и можешь раздеваться.
Август кивает машинально головой.
— Там нет отдельной кровати. Я очень боюсь одна спать. Ты не против, если мы будем спать вместе?
Так было принято в те времена, в том обществе — между родственниками. Он даже не сразу понял, о чем она говорит и, не задумываясь, утвердительно кивнул. И только когда пошел умываться, его наконец осенило. Ведь диван совсем небольшой и нераскладывающийся. Это была скорее оттоманка. Как — они будут спать на ней вместе?
Когда он умылся и вышел, Полина уже заканчивала стелить для них, расправляя подушки, прижатые одна к другой. Места было слишком мало, и чтобы крайняя подушка не свисала в воздухе, она сдвигала их ближе, так, что одна наползала на другую.
— Я сейчас вернусь, — прошептала она, и Августик, оступившись, нервозно опустился на край дивана. Он совершенно не представлял, как они поместятся на этом пространстве, не касаясь друг друга. Его слегка, непонятно отчего, знобило. Он услышал сначала шорохи, потом звуки и наконец увидел появившуюся Полину.
Она была в декольтированной ночной рубашке. Груди были выпущены на свободу. Они играли под тканью. И как! Август не представлял, что в реальной жизни такая роскошь существует. Они шевелились, как живые. Они дышали, двигались, жили своей жизнью.
Она ласково посмотрела на него:
— Что-нибудь не так, Августик?
У него ослабли колени, несмотря на волейбольную закалку.
— Нет, нет, — сдавленно пробормотал он.
— Тебе что-то не нравится? — погружалась взглядом в его глаза Полина. — Тебе неудобно?
Нервничая все сильней, он пытался понять, что у него происходит с языком и почему тот не выталкивает никакие, даже самые простые, несложные слова.
— Ты, может, хочешь спать с краю? Мальчики часто ночью бегают куда-то…
Он беспомощно молчал, не веря, пытаясь выдохнуть воздух.
— Или у стенки? Выбирай.
Он готов был спать на Марсе. Только не рядом с этим живым, роскошным, великолепным, божественным телом. Подобие которого он видел только в кино.
Август изо всех сил старался не смотреть на движение, волнение ее груди. Но чувствовал, что это напрасно: грудь все равно попадала в центр его внимания. Взглядом, невольно, он проваливался в ее великую грудь, он утопал в ней, купаясь.
— Ты очень милый мальчик, — ласково сказала Полина. — Не стесняйся. Я твоя родственница, это нормально.
Он бесшумно опустился на самый краешек дивана. К своему изумлению и ужасу чувствуя, что кожа его покрывается какими-то неведомыми пупырышками.
Полина выключила неяркий свет и, переступив его ноги, мягко опустилась рядом. Сонм запахов сразу окутал ноздри Августа.
— Ты так упадешь, двигайся ближе, — нежно сказала Полина.
Она повернулась со спины лицом к нему, чтобы ему было больше места.
Он двинулся и, к своему ужасу (и восторгу) и изумлению, ощутил, как его локоть попал ей в грудь. И уперся, надавив в нее. Он вздрогнул, ожидая, что она сейчас возмутится, вскрикнет и отодвинется. Он ожидал чего угодно, но не такой реакции, которая последовала:
— Тебе удобно так? — ласково спросила она. — Хватает места?
Он даже не сказал, не прошептал, а выдохнул:
— Да…
Ее грудь удовлетворенно вздохнула — в его локоть. О, что это было за божественное чувство! Что за ощущение! Все его тело затрепетало так сильно, что он испугался, что она может это почувствовать. Он и не представлял, что в мире бывает такое блаженство.
Вдруг она чуть придвинулась к нему еще…
— Ты такой теплый и уютный, я согреюсь с тобой, хорошо? — и она поцеловала его в щеку. В Августа словно ударила молния. Хотел он этого или нет, но теперь его локоть уже наполовину был в ее груди. Неужели она не чувствовала? О, ужас! Может, женщины чувствуют по-другому?
— Ты весь дрожишь, Август. Тебе холодно? Давай я тебя накрою и согрею. Придвинься ко мне ближе…
Он безмолвно повиновался. Ближе уже было некуда. Теперь ее высокое бедро касалось его ноги, ее живот касался его бедра, а нежное плечо попало между грудью и шеей. Его бросало в жар и в холод одновременно. От этого неземного, какого-то непонятного наивысшего ощущения нирваны: чувства мягкости и упругости ее тела. Груди, которая вдыхала и выдыхала в его локоть, и с каждым вдохом рука погружалась, тонула в ней все глубже и глубже.