– Ты сказал, у тебя есть догадка, кто его убил.
– Да. Когда те двое уволокли тело Двона, я побродил вокруг в поисках улик. Они приехали на полицейской машине с ромбиками на протекторе. Такой же точно след я обнаружил на песке за своим домом. Подозреваю, что они заявились рано вечером, чтобы следить за мной, и наблюдали из первого ряда то небольшое представление, которое устроил в честь меня Двон, а когда я выбил из него дух и оставил связанным, искушение оказалось для них слишком велико. Пока я звонил Мифлину, они отыскали Двона и заставили его умолкнуть навсегда.
– Ты хочешь сказать, что два офицера полиции… – начала Паула, и ее глаза широко распахнулись.
– Подумай, от скольких бед это спасает, – сказал я. – Поставь себя на их место. Вот парень, которого разыскивают по обвинению в убийстве и который с большой вероятностью заговорит, если когда-нибудь будет привлечен к суду. Ему наверняка есть много чего рассказать о докторе Зальцере, чтобы было интереснее читать газеты. Брендон – приятель Зальцера. Что может быть надежнее, чем всадить Двону пулю в башку и избавить от суда и прочих неприятностей приятеля Брендона? Просто, верно? Возможно, я ошибаюсь, но вряд ли. В любом случае здесь мы мало что можем сделать, поэтому давай пропустим это и перейдем к тем вопросам, которыми мы можем как-то заниматься. Тебе удалось прочесть завещание Кросби?
Паула кивнула:
– Дженет не составляла завещания. Кросби оставил три четверти своего состояния ей и одну четверть – Морин. Очевидно, Дженет была его любимицей. В случае смерти Дженет Морин получает все, если будет хорошо себя вести. Однако, если Морин хоть раз будет замешана в скандале и ее имя попадет в прессу, все состояние отойдет научно-исследовательскому центру Оркид-Сити, а ей будет выплачиваться всего тысяча долларов в год. Доверенный представитель Кросби – компания «Глинн энд Коппли», они находятся на третьем этаже в одном здании с нами. Половина капитала Кросби вложена в дело, другой половиной Морин вольна распоряжаться, разумеется, при условии, что ведет себя хорошо.
– Отличная почва для шантажа, – заметил я. – Если она вдруг оступится и какой-нибудь проходимец узнает об этом, он сможет вытрясти из нее все деньги. Ей ведь будет не особенно весело жить на тысячу в год, правда?
Паула пожала плечами:
– Многие девушки живут на меньшую сумму.
– Разумеется, но только не дочки миллионеров. – Я взял нож для бумаг и принялся ковырять дырки в промокашке. – Значит, Дженет не оставила завещания. Следовательно, Эвдора не получала от нее никакого наследства. В таком случае откуда же она взяла деньги? – Я поднял глаза и задумчиво уставился на Паулу.
– Предположим, ей было известно о лечении Морин от наркотической зависимости? Предположим, Морин платила Эвдоре, чтобы та держала рот на замке? А это мысль. Потом появляюсь я, и Эвдора решает, что сможет выжать из Морин еще немного денег. Она говорит мне, чтобы я вернулся в девять вечера, а затем звонит либо Морин, либо ее представителю, которым вполне может оказаться доктор Зальцер. На самом деле это и должен быть доктор Зальцер. «Дайте еще денег, или я заговорю» – так она могла пригрозить. И Зальцер посылает Двона, чтобы урезонить Эвдору. Вместо того либо даже действуя по прямому приказу, Двон убивает Эвдору. Как тебе такая версия?
– Звучит вполне складно, – с сомнением произнесла Паула. – Но все это лишь домыслы.
– Совершенно верно. Это домыслы. И все же что-то в них мне импонирует. – Я проковырял еще три маленькие дырочки в промокашке, прежде чем продолжить. – Думаю, мне стоит еще раз перемолвиться словечком с медсестрой Герни. Слушай, Паула, сегодня днем у нее нет дежурства. Может, ты позвонишь в ассоциацию медсестер и попробуешь узнать у них ее домашний адрес? Наплети им с три короба. Наверное, они дадут тебе адрес.
Когда Паула вышла из кабинета, я еще немного отпил из бутылки и закурил очередную сигарету.
Прежде всего медсестра Герни, сказал я себе, а потом «Глинн энд Коппли».
Паула вернулась через несколько минут и положила на изуродованную промокашку листок бумаги.
– Голливуд-авеню, тысяча восемьсот восемьдесят два, квартира двести сорок шесть, – сказала она мне. – А тебе известно, что она одна из медсестер доктора Зальцера?
– Правда? – Я отодвинулся от стола. – Ну, что тут поделаешь? Все снова упорно возвращает нас к доктору Зальцеру, не так ли? – Я пододвинул к ней свой ящик с документами. – Здесь не так много. Ничего такого, с чем ты не справишься.
– Рада слышать. – Она забрала ящик. – Значит, ты будешь заниматься этим делом?
– Не уверен. Скажу наверняка сегодня днем. – Я потянулся за шляпой. – Еще увидимся.
У меня ушло полчаса на дорогу до Голливуд-авеню. В разгар утра движение на Сентр-авеню было затруднено, но и я никуда не торопился.
Дом номер 1882 по Голливуд-авеню оказался шестиэтажной многоквартирной коробкой, которую сляпали на скорую руку ради быстрой наживы, а не ради удобства жильцов. В фойе было сумрачно и грязно. Лифт способен вместить троих, при условии, что они не возражают ощутить себя селедками в бочке. На облупленной металлической табличке, криво висевшей на стене фойе, была нарисована рука, указывающая на лестницу вниз, и выцветшими голубыми буквами написано слово «консьерж».
Я вошел в лифт, задвинул решетку и нажал на кнопку с цифрой «2». Лифт со скрежетом, словно сомневаясь, стоит ли вообще двигаться, поехал вверх и со вздохом остановился на втором этаже. Я оказался в бесконечном коридоре, по обеим сторонам которого тянулись ободранные крашеные двери. Мне показалось, я прошагал полмили, пока не добрался до квартиры 246 – одной из двух квартир в тупике. Я нажал на кнопку звонка, а затем прислонился к стене и вытащил сигарету. Интересно, медсестра Герни в постели? Интересно, будет ли она рада видеть меня снова? Я надеялся, что да.
Пришлось подождать пару минут, прежде чем я услышал какое-то движение, а затем дверь открылась.
Медсестра Герни выглядела куда интереснее без своей униформы. Она была в домашнем халатике, доходившем до лодыжек, зато его полы расходились уже на уровне коленей, и совершенно босая.
– О, привет, – сказала она. – Хочешь войти?
– Я бы не возражал.
Она отступила в сторону.
– Как ты узнал мой адрес? – спросила она, заводя меня в маленькую комнату. – Какой сюрприз.
– Точно, – сказал я, бросая шляпу на стул. – Ты сногсшибательно выглядишь.
Она хихикнула:
– Я случайно выглянула в окно и увидела, как ты идешь. Так что у меня было время прихорошиться. Но как ты узнал, что я живу здесь?
– Позвонил в ассоциацию медсестер. Ты собиралась в постель?
– Угу, но пусть тебя это не смущает.
– Ты ложись, а я буду сидеть рядом и держать тебя за руку.
Девица покачала головой:
– Звучит тоскливо. Давай выпьем. Ты пришел с какой-то целью или это просто визит вежливости?
Я опустился в кресло.
– Пятьдесят на пятьдесят, хотя все-таки больше визит вежливости. Только не заставляй готовить напитки. Я ощущаю себя немного не в своей тарелке. Почти не спал прошлой ночью.
– И с кем ты был?
– Тут другое. – Я с благодарностью потянулся за коктейльным стаканом и отсалютовал ей.
Она прошла мимо меня и упала на диван. Ее халатик разошелся еще больше. Я тут же уставился на нее, пока она не запахнулась.
– Знаешь, я никак не ожидала увидеть тебя снова, – призналась она, поднося бокал виски со льдом к лицу и упираясь в него подбородком. – Я подумала, что ты из тех, кто исчезает после первой встречи.
– Я? После первой встречи? Ну уж нет, ты совершенно неправильно меня оцениваешь. Я из числа стабильных, верных и прилипчивых.
– Ага, как же, вот подожди, пока новые удовольствия приедятся, – произнесла она с некоторой горечью. – Тебе нравится коктейль?
– Отличный. – Я вытянул ноги и зевнул.
Мне действительно было так погано, что я с удовольствием забрался бы в крысиную нору и заделал бы вход.
– Кстати, долго ты еще будешь присматривать за дочкой Кросби? – поинтересовался я как бы мимоходом, однако она тут же бросила на меня пронзительный, удивленный взгляд.
– Медсестры никогда не рассказывают о своих пациентах, – заявила она чопорно и немного отпила из бокала.
– Только если у них нет особой причины, – сказал я. – Нет, серьезно, разве тебе не хотелось бы сменить работу? Я мог бы тебе помочь.
– Еще бы не хотелось! При моей нынешней работе можно подохнуть от скуки, просто безумие называть такое работой, там вообще нечего делать.
– Ну как же. Должно быть, все-таки что-то делать нужно.
Она покачала головой, хотела что-то сказать, но затем передумала.
Я ждал.
– А что у тебя за работа? – спросила она. – Тебе нужен уход?
– Я бы о нем только и мечтал. Но нет, это не для меня. Для одного друга. Он на аппарате искусственной вентиляции легких и хочет, чтобы его подбадривала хорошенькая сестричка. Денег у него куры не клюют. Я мог бы замолвить за тебя словечко, если хочешь.
Она, нахмурившись, обдумала мои слова, затем отрицательно покачала головой:
– Я не могу. Мне бы хотелось, но есть кое-какие трудности.
– Да вряд ли будут трудности. Ассоциация медсестер их разрешит.
– Меня нанимала не ассоциация медсестер.
– Так ведь тогда все еще проще, разве нет? Если ты сама нанималась на эту работу…
– У меня контракт с доктором Зальцером. Он держит клинику на Футхилл-бульваре. Может, ты о нем слышал?
Я кивнул.
– И Зальцер лечит Морин?
– Да. По крайней мере, я предполагаю, что лечит. Он ни разу к ней не приходил.
– Тогда как же, вместо него бывает какой-то помощник?
– К ней не приходит никто.
– Странно как-то, да?
– Ты задаешь слишком много вопросов, тебе не кажется?
Я широко улыбнулся ей:
– Я парень любопытный. Разве Морин не настолько больна, чтобы ее навещал доктор?
Она посмотрела на меня:
– Только между нами: я не знаю. Я ее ни разу не видела.