Примерно так же развивались события несколько дней спустя при освобождении Красной Армией Львова. Разница была лишь в том, что если в Вильно польский флаг вывесили ниже советского, то во Львове в ходе операции «Гроза» поляки достигли гораздо большего успеха: «На шпиле ратуши был поднят бело-красный флаг Польши, рядом с ним развевались американский и британский флаги. Советы подняли свой в окне второго этажа, выше идти не решились…»[774].
Поскольку приписать заслугу изгнания оккупантов себе было бы слишком явной ложью, польские националисты пытались представить уход немецких войск как некое природное явление, вроде ежедневного восхода солнца:
«…враг сам ушёл с Люблинской земли. Берём руль возрождающегося государства в собственные руки, ибо никто не может нас заменить в исполнении власти на нашей родине…»[775].
Пользуясь нерасторопностью советской военной администрации, «АКовцы» самозванно провозглашали себя бургомистрами и комендантами населённых пунктов, издавали приказы от имени эмигрантского правительства и верховного командования АК. Как правило, продолжалось это до приезда советских особистов, которые достаточно решительно ставили самозванцев на место.
Решение о Варшавском восстании было принято 25 июля 1944 года на совещании польского эмигрантского правительства в Лондоне[776]. Как мы видели на примерах Вильно и Львова, главным было вовремя начать, подгадав к приходу советских войск. Тогда и с немцами особо драться не придётся, и на участие в победе можно претендовать. И тут командование Армии Крайовой во главе с Бур-Коморовским, неоднократно переносившее дату выступления, совершило роковой просчёт. 1 августа поступило ложное сообщение, будто советские войска уже вошли в правобережное предместье Варшавы. Поверив этой информации, Бур-Коморовский отдал приказ, имевший трагические последствия.
Впрочем, как недавно выяснилось, подготовка восстания не была тайной для немцев. Несколько лет назад в польских архивах удалось обнаружить весьма любопытный документ – запись беседы Бур-Коморовского с офицером немецкой службы безопасности Паулем Фухсом во время тайной встречи, состоявшейся в середине июня 1944 года вблизи пригорода Варшавы Юзефова. На переговорах присутствовал немецкий офицер-переводчик, впоследствии завербованный польской службой безопасности и представивший детальный отчёт об их ходе.
«ФУХС. Пан генерал, до нас дошли слухи, что вы намерены объявить о начале восстания в Варшаве 28 июля и что в этом направлении с вашей стороны ведутся активные приготовления. Не считаете ли вы, что такое решение повлечёт за собой кровопролитие и страдания гражданского населения?
КОМОРОВСКИЙ. Я только солдат и подчиняюсь приказам руководства, как, впрочем, и вы. Моё личное мнение не имеет здесь значения, я подчиняюсь правительству в Лондоне, что, несомненно, вам известно.
ФУХС. Пан генерал, Лондон далеко, они не учитывают складывающейся здесь обстановки, речь идёт о политических склоках. Вы лучше знаете ситуацию здесь, на месте, и можете всю информацию о ней передать в Лондон.
КОМОРОВСКИЙ. Это дело престижа. Поляки при помощи Армии Крайовой хотели бы освободить Варшаву и назначить здесь польскую администрацию до момента вхождения советских войск…
Я знаю, что вам известны места, где я скрываюсь, что каждую минуту меня могут схватить. Но это не изменит ситуации. На моё место придут другие, если Лондон так решил, восстание, несомненно, начнётся»[777].
После подобной беседы поневоле возникает вопрос: это глупость или измена? Особенно если учесть, что немецкая служба безопасности, хотя и была вполне осведомлена, где находится Бур-Коморовский, предпочла оставить его на свободе. В любом случае, уверения наших доморощенных полонофилов, будто Варшавское восстание было поднято, чтобы помочь наступающим советским войскам, совершенно не соответствуют действительности. Подлинная его цель состояла в том, чтобы вошедшие в город части Красной Армии застали там уже сформированные органы «законного правительства». Впрочем, не исключена возможность, что отдельные польские лидеры, типа того же Бур-Коморовского, являлись откровенными предателями и сознательно помогали немцам уничтожать собственных бойцов. Даже командующий польскими войсками на Западном фронте генерал Андерс, узнав о восстании, презрительно бросил: «Пусть гибнут, если дураки»[778].
В сегодняшней Польше считается хорошим тоном возлагать вину за поражение восставших на Сталина, коварно остановившего наступление советских войск на Варшаву. Так, Т. Дзержикрай-Рогальский в предисловии к своей книге «Заметки о Варшавском восстании» пишет:
«Русские, воздерживаясь от взаимодействия с повстанцами, специально остановили своё наступление на пороге столицы, задержав по меньшей мере на месяц свой марш в Европу»[779].
В издании польского информационного агентства «Польша – страна и люди», предназначенном для широкой зарубежной аудитории, доцент исторического института Варшавского университета М. Тымовский заявляет:
«Во время восстания и позднее, во время уничтожения Варшавы, Красная Армия не вела никаких действий»[780].
Польской пропаганде старательно вторят многочисленные подпевалы из числа доморощенных российских полонофилов. Слушая их, так и представляешь картину, как въехавшие на окраину польской столицы краснозвёздные танки внезапно останавливаются и, невзирая на все призывы гибнущих повстанцев, упорно отказываются двигаться дальше.
Насколько справедливы эти обвинения? Был ли у Красной Армии реальный шанс прийти на помощь восставшей Варшаве?
Уже 2 августа 1944 года немцы нанесли мощный контрудар по частям 2-й гвардейской танковой армии, приближавшимся к Праге – расположенному на восточном берегу Вислы пригороду Варшавы. Потерявшая в ходе предшествующих боёв свыше 200 танков и самоходных орудий, армия была атакована 8 вражескими дивизиями, в том числе 5 танковыми. Отбить контратаку многократно превосходящих сил противника 2-я гвардейская не смогла и с боями отошла на пятьдесят с лишним километров.
Лишь с подходом дивизий 47-й армии ситуация несколько выправилась, но оставалась чрезвычайно опасной. «Войска двух армий вытянулись в нитку, введя в бой все свои резервы, – писал впоследствии командующий 1-м Белорусским фронтом маршал Рокоссовский, – не осталось ничего и во фронтовом резерве»[781].
Признав сквозь зубы факт вынужденного отхода от Варшавы передовых частей 1-го Белорусского фронта, либеральные историки утверждают, что во второй половине августа основные танковые силы немцев были якобы переброшены в Прибалтику. Однако на самом деле лучшая часть ударной группировки противника оставалась у стен польской столицы. Когда 47-я армия и усилившая её наполовину укомплектованная советскими гражданами 1-я армия Войска Польского возобновили наступление, они встретили ожесточённое сопротивление отборного 4-го танкового корпуса СС. Развернувшись на отбитом у 2-й танковой армии рубеже в районе Станислава, эсэсовские дивизии «Викинг» и «Мёртвая голова», а также усиливающие их пехотные части целый месяц сдерживали советско-польское наступление. Лишь 14 сентября войска Рокоссовского смогли окончательно занять Прагу, причём её северные окраины немцы удерживали и дольше.
Перебросить подкрепления с других участков фронта советское командование не могло. Войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов целый месяц вели ожесточённые оборонительные бои, отражая атаки гитлеровцев на Магнушевский, Пулавский и Сандомирский плацдармы, захваченные в начале августа на западном берегу Вислы. Именно под Сандомиром, стремясь любой ценой сбросить красноармейцев в реку, немцы впервые применили новейшие сверхтяжёлые танки «Королевский тигр». Неимоверными усилиями все три плацдарма удалось удержать, и впоследствии они сыграли решающую роль в броске наших армий от Вислы к Одеру, когда и была освобождена польская столица.
Попытку занять Варшаву советское командование смогло предпринять, лишь когда части 1-го Белорусского фронта вторично вышли на подступы к городу. Уже через день после взятия Праги 3-я польская дивизия при поддержке советской артиллерии начала форсирование Вислы.
2 октября 1944 года. Польский генерал Тадеуш Бур-Коморовский пожимает руку обергруппенфюреру СС Эриху фон дем Бах-Зелевски после подписания капитуляции варшавских повстанцев. На втором плане слева (в фуражке с эмблемой немецкой военной полиции) – губернатор Варшавы Людвиг Фишер
Но удержать захваченные плацдармы не удалось. Как вспоминал позднее маршал Рокоссовский, десантные подразделения польской армии высаживались на участках берега, которые должны были находиться в руках повстанческих отрядов. Однако по распоряжению Бур-Коморовского отряды Армии Крайовой к началу высадки десанта были отозваны с прибрежных районов вглубь города. Немедленно занявшие их место немцы встретили десант ураганным огнём, расчленили переправившиеся подразделения и прижали их к реке. Оказавшись на грани уничтожения, польские батальоны получили 22 сентября приказ об отходе и спаслись лишь благодаря помощи нашей авиации и артиллерийскому огню с восточного берега.
Потери советских войск были огромными. Только 1-й Белорусский фронт с начала августа до середины сентября потерял 166 808 человек убитыми и ранеными, а части 1-го Украинского фронта – только в августе 122 578 человек[782].
Тем временем в самой Варшаве заранее знавшие о выступлении немцы быстро перехватили инициативу и без труда удерживали все важные военные объекты. Поделив город на несколько секторов, они приступили к методичному подавлению восстания. Вопреки ожиданиям, помощь от США и Великобритании повстанцы получили крайне незначительную. Отказ оказать поддержку с воздуха союзники мотивировали оперативными и техническими причинами, разрешив транспортные рейсы лишь нескольких польских и южноафриканских эскадрилий.