К этому времени «пулавяне» усилиями группы Гомулки практически сошли со сцены. В период с 1959 по 1961 г. были сняты со своих постов руководитель Главного политического управления Войска Польского Я. Зажицкий, начальник внутренних войск В. Комар, командующий военно-воздушными силами Я. Фрей-Белецкий, министр высшего образования С. Жулкевский, выведен из состава ЦК Е. Моравский. Был уволен также и министр просвещения В. Беньковский — соратник Гомулки по антифашистскому подполью. Его снятие несомненно было продиктовано чрезмерным либерализмом министра, смотревшего сквозь пальцы на общественную активность школьников. В июле 1963 г. на XIII пленуме был исключен из состава Политбюро и главный «пулавянин» Р. Замбровский. Многие истолковали это как целенаправленную линию на устранение евреев со всех ветвей власти (в связи с чем ожидали скорого снятия Л. Касмана с поста главного редактора «Трибуны люду»)[120].
Негласное соперничество между «пулавянами» и «партизанами» вышло наружу в начале 1962 г. Поводом явились похороны известного журналиста еврейского происхождения Генрика Холланда (отца кинематографистки Агнешки Холланд).
41-летний Г. Холланд был одним из наиболее заслуженных марксистских публицистов Польши. Коммунист с довоенным стажем, он был первым из рядовых членов партии, кто еще в апреле 1956 г. на собрании варшавского партактива с участием первого секретаря Э. Охаба поставил вопрос о реабилитации В. Гомулки (хотя ранее нападал на него за правонационалистический уклон)[121]. Во время событий 1956 г. Холланд активно включился в движение обновления, посещал заседания Клуба Кривого колеса, однако в симпатиях к «ревизионизму» замечен не был. «В 1957 году он просидел у меня целую ночь, — писал о нем сотрудник эмигрантского ежемесячника „Культура“ Ю. Мерошевский. — Не думайте, господа партийцы, что мы пытались переманить его. Он был ваш до конца»[122]. Встречаясь по роду своей деятельности с начальником Бюро прессы ЦК ПОРП Артуром Старевичем, он услышал от него известный рассказ Н. С. Хрущёва об обстоятельствах ареста Л. П. Берии (который, в свою очередь, Старевич узнал от члена Политбюро И. Лёга-Совиньского, а тот — непосредственно от Хрущёва). Хотя рассказ этот уже несколько раз публиковался на страницах западной печати, в Польше к появлению подобного рода «утечек» относились настороженно. Холланд передал услышанное от Старевича своей знакомой журналистке Алиции Завадской, муж которой был репортером парижской газеты «Монд». В квартире Завадской и ее супруга в то время действовала подслушивающая аппаратура, поэтому каждое слово, сказанное там, немедленно становилось достоянием Службы безопасности. К Холланду явились сотрудники СБ, которые предъявили ему обвинение в шпионаже и ордер на обыск. Журналист не стал дожидаться суда, а покончил с собой, выбросившись из окна на глазах у работников госбезопасности[123].
На похороны Холланда собралось до 250 человек, среди которых было немало оппозиционно настроенных журналистов и ученых, а также множество «пулавян» (секретари и заместители секретарей ЦК Р. Гранас, Х. Яворская, Е. Моравский, Я. Зажицкий, заместитель председателя Госсовета О. Лянге, секретарь варшавского отделения Товарищества польских журналистов С. Ольшевский, главный редактор журнала «Жиче партии» Ю. Финкельстайн, бывший заместитель командующего внутренними войсками Ю. Хибнер, бывший партийный глава Варшавы С. Сташевский, заместитель председателя Центрального фото-агентства М. Дербень, заместитель председателя Радиокомитета Г. Вернер и т. д.). Не все из прибывших были евреями, и не все из них находились в опале. Но трагедия объединила тех, кто активно выступал за расширение области гражданских свобод, и тех, кто еще недавно клеймил их, а теперь оказался под ударом партийных антисемитов.
Подобная демонстрация вызвала большое недовольство Гомулки. Немедленно была образована комиссия Политбюро, которая начала по одному вызывать некоторых участников похорон и спрашивать их, зачем они пришли на погребение. Интересно, что все вызванные на ковер были евреями (Моравский, Зажицкий, Яворская, Гранас, Финкельстайн, Бейлин)[124]. Кроме них пришлось объясняться с Гомулкой и Л. Касману, который вообще-то не присутствовал на похоронах, но «не уследил» за некоторыми своими подчиненными[125]. Нападкам со стороны МВД подвергся также и А. Старевич — один из немногих оставшихся евреев в высшем партийном руководстве. Однако в последнем случае «партизанам» пришлось умерить свой пыл, поскольку заведующего Отделом прессы ЦК взял под защиту первый секретарь[126].
Следующий неожиданный эксцесс произошел на закрытом заседании первичной парторганизации варшавского отделения Союза польских литераторов в октябре 1963 г. Это заседание было посвящено итогам XIII пленума ЦК ПОРП, на котором Гомулка призвал партийные органы перейти в наступление на ревизионизм. На том же пленуме был выведен из состава Политбюро Р. Замбровский.
К этому времени варшавская парторганизация Союза польских литераторов была уже практически полностью очищена от разного рода «смутьянов» и «ревизионистов». Тем удивительнее был случившийся на ней острый обмен мнениями. Ряд писателей, не замеченных до той поры ни в каких оппозициях, резко поставили вопрос о растущем национализме и антисемитизме в стране, приведя в качестве примера книгу Залуского «Семь главных польских грехов». Прозвучало даже определение «охота на ведьм», когда речь зашла о ситуации в литературном и журналистском сообществе. Причем под «ведьмами» в данном случае подразумевались евреи. Отдельных поборников новых тенденций сравнили с членами печально известной профашистской организации довоенной Польши ОНР-Фаланга. «Исполком [первичной парторганизации] не смог выработать единой позиции по поводу пленума», — констатировали сотрудники Отдела культуры ЦК ПОРП[127].
Несомненно, такой выпад происходил из всё более очевидной линии на усиление партийных антисемитов. Но «спусковым крючком» к внезапно возникшему волнению среди «лояльных» писателей, по всей видимости, послужила отставка Р. Замбровского.
Нарастание антисемитизма прослеживалось и по внутренней документации силовых органов. Например, в деле офицера внешней разведки Ежи Брына, приговоренного в 1962 г. к пожизненному заключению за измену, явственно проскальзывал мотив «евреев-предателей», в связи с чем Главная военная прокуратура даже подготовила список всех офицеров разведки еврейского происхождения, которые бежали на Запад, эмигрировали из Польши, имели родственников в капиталистических странах или по каким-то иным причинам были «слабо связаны с Польшей»[128]. Трудно сказать, чего здесь было больше: сознательного недоверия к сотрудникам-евреям или обычного желания подстраховаться. Но нельзя не отметить, что наиболее громкие бегства на Запад случались именно с высокопоставленными функционерами еврейского происхождения. Так было с Юзефом Святло, бежавшим в декабре 1953 г., так было с Северином Бялером (одним из начальников Политического отдела штаб-квартиры гражданской милиции, позднее — научным сотрудником кафедры политэкономии Института научных кадров), бежавшим в январе 1956 г., так было с Павлом Монатом (руководителем отдела военных атташе министерства обороны и, «по совместительству», зятем председателя Госсовета А. Завадского), бежавшим в октябре 1959 г. После всех этих случаев Главная военная прокуратура, пожалуй, имела некоторые основания присмотреться к политическому и моральному облику сотрудников спецслужб и органов внутренних дел еврейского происхождения (что, впрочем, не принесло результата, так как в 1965 г. бежал еще один офицер «неариец» — Владислав Тыкочиньский, глава военной миссии Польши в Берлине).
В апреле 1961 г. Службе безопасности удалось завербовать бывшего секретаря Общепольского центра сотрудничества клубов [интеллигенции] Романа Щурковского, который с 1957 г. проживал в Израиле. Щурковский поделился обширной информацией касательно истоков Клуба Кривого колеса и его «подрывной» деятельности. В частности, он показал существование связи между появлением ККК и деятельностью некоторых высокопоставленных партийных чиновников еврейского происхождения (например, председателя Главного правления Союза польской молодежи Х. Яворской и начальника Отдела пропаганды ЦК ПОРП А. Вербляна)[129]. В показаниях, записанных со слов Щурковского сотрудниками госбезопасности, вообще всячески подчеркивалось еврейское происхождение лиц, принимавших участие в создании Клуба. Причем характерно, что эти показания не были протоколами бесед со Щурковским, а скорее повествованием самих сотрудников спецслужб, написанным на основе рассказа бывшего секретаря Центра сотрудничества клубов. Это видно по тому, что прямая речь Щурковского многократно, причем без всяких объяснений, прерывается рассказом от третьего лица.
Подобное сгущение атмосферы в стране не могло остаться незамеченным. И уже в 1962 г. на страницах эмигрантского ежемесячника «Культура» появилась статья «Хамы и евреи», всколыхнувшая общественное мнение в стране. Автором был социолог Витольд Едлицкий, незадолго до того эмигрировавший в Израиль, а ранее бывший одним из активнейших участников Клуба Кривого колеса (закрытого властями в феврале 1962 г.). Социолог писал, что события 1956 г. были не спонтанным общественным движением за демократизацию и суверенитет, а всего лишь следствием внутрипартийной борьбы между «пулавянами» (получившими от оппонентов прозвище «евреев») и «натолинцами» (носивших ярлык «хамов»). По мнению Едлицкого, подлинными поборниками десталинизации были как раз «натолинцы» — сторонники Хрущёва, в то время как бывшая сталинская гвардия в лице «пулавян» только «разыгрывала карту» либерализма, чтобы таким образом завоевать популярность в народе и остаться у власти после потрясения, вызванного «Тайным докладом» первого секретаря ЦК КПСС. Едлицкий доказывал, что причиной ужесточения режима после событий октября 1956 г. была не угрожающая позиция СССР, а победа одной из фракций («пулавской»). «В интересе польского народа лежало в 1956 г. сохранение внутренней грызни во власти, а не поддержка одной из сторон. Только благодаря тому, что власть тогда была разрозненна и слаба, оказалась возможной та демократизация, которая была осуществлена между VI и VIII пленумами ЦК ПОРП. Сосредоточение всей власти в руках пулавян в октябре 1956 г. положило конец столь выгодной конъюнктуре»