[130]. Позднее, продолжал автор, Гомулка расправился с крайними «натолинцами» и начал постепенно избавляться также от прежних союзников — «пулавян», уступая желанию низов партаппарата, которые всегда с подозрением смотрели на «евреев». Вследствие этого к началу 1960-х гг. назрело новое столкновение, каковое, согласно автору, могло сыграть положительную роль в деле дальнейшей демократизации режима, но при условии, что население страны перестанет пассивно наблюдать за происходящим. «Хочу, — писал Едлицкий, — чтобы мой вывод стал тревожным звонком. В Польше вновь готовы столкнуться лбами две фракции. Это значит, что опять возникает подходящая возможность для демократизации, для повторения в определенной степени того, что было сделано в 1956 г. Но для того, чтобы эта возможность стала реальностью, польский народ не должен бездеятельно и равнодушно взирать на то, что происходит на самом верху общественной лестницы»[131].
Диагноз Едлицкого, пожалуй, был слишком оптимистичен. В действительности, «на самом верху общественной лестницы» происходила обычная смена кадров, осуществлявшаяся в соответствии с законами авторитарного государства. При фактическом отсутствии демократической процедуры переизбрания чиновников низы партийно-государственного аппарата должны были ради продвижения по службе прибегать к опорочиванию вышестоящих начальников, чтобы занять их место. В этом им помогали некоторые честолюбивые представители высших эшелонов власти, увидевшие шанс занять более влиятельное положение в стране. Активно способствовал этому процессу и Гомулка: как всякий диктатор (а человек, имевший столь обширную власть и по сути избавленный от явной критики снизу, с полным правом мог называться диктатором), он должен был периодически «перетряхивать» бюрократический аппарат, чтобы тот не превратился в независимую от него силу.
Дополнительное преимущество партийным антисемитам нередко давали дети высокопоставленных чиновников еврейского происхождения. Многие из них участвовали в независимой от ПОРП общественной деятельности, часто квалифицируемой как оппозиция. Например, среди участников Междушкольного дискуссионного клуба, закрытого в 1963 г. за «несоответствующий» идеологический облик, были такие люди как Ирена Грудзиньская (дочь заместителя министра лесной промышленности), Ян Литыньский (сын заместителя директора департамента в министерстве транспорта), Эльжбета Светлик (дочь бывшего заместителя министра общественной безопасности), Юзеф Блясс (сын генерального директора в министерстве финансов), Хелена Брус (дочь заместителя председателя Экономического совета при Совмине), Хелена Гуральская (дочь бывшего руководителя Заграничного отдела ЦК ПОРП), Марек Боровский (сын заместителя главного редактора «Трибуны Люду»). Основатели Клуба — Адам Михник и Ян Гросс — также были детьми заслуженных родителей: отцом Михника был бывший член ЦК Компартии Западной Украины, матерью — ученая, писавшая в 1950-х гг. официозные учебники истории, а братом — судья на политических процессах начала 1950-х гг.; отцом Гросса был сотрудник кафедры психологической гигиены и детской психиатрии на факультете промышленности Высшей школы экономики в Катовицах[132]. Позднее многие из вышеперечисленных, поступив в Варшавский университет, образовали там неформальное сообщество «командосов», отличавшееся «провокационным» поведением на собраниях Союза социалистической молодежи, где они задавали «неудобные» вопросы о новейшей истории Польши и текущей политике партии и правительства (за эту тактику «диверсии», напоминавшую действия израильского спецназа в тылу арабских войск, они и получили свое название).
Одним из «духовных учителей» этой группировки был приемный сын министра иностранных дел ПНР З. Модзелевского Кароль — активист бунтарского движения молодежи в 1956 г., позднее оказавшийся в тюрьме за «Открытое письмо к партии», в котором он предрекал Польше новую революцию, направленную против господства партийно-государственного аппарата. В начале 1960-х гг. он явился одним из основателей Политического дискуссионного клуба в Варшавском университете, на собраниях которого не раз слышались весьма резкие отзывы о происходящем в Польше и социалистическом лагере. Среди завсегдатаев этого клуба был сын Р. Замбровского Антоний — аспирант факультета экономики. После разгона клуба, произошедшего в 1963 г., А. Замбровский вошел в кружок Бернарда Тейковского — молодежного вожака Кракова в 1956 г., поступившего в аспирантуру Варшавского университета и тогда же завербованного Службой безопасности МВД. Участники этого кружка обсуждали проблемы современного марксизма и социальную структуру социалистических стран. Весной 1966 г. А. Замбровский высказался за участие в праздновании тысячелетия крещения Польши и раскритиковал антицерковную политику ПОРП, за что в том же году был исключен из партии.
Разумеется, такая активность отпрысков сановных родителей не могла прибавить последним популярности в глазах партийной элиты. В сущности, деятельность этой «золотой молодежи» служила подтверждением тезиса о тесной связи между догматизмом и ревизионизмом, с которым Гомулка не раз выступал на партийных форумах. Но вплоть до 1968 г. партийная верхушка, судя по всему, не пыталась использовать оппозиционность детей для публичного сведения счетов с их высокопоставленными родителями. Хотя органы внутренних дел старательно информировали верхи о всех случаях крамольного поведения этих лиц. Например, в начале 1967 г. МВД передал в ЦК список тех «привилегированных» учащихся Варшавского университета, кто поставил свою подпись в защиту А. Михника (лишенного на год студенческих прав за «неподобающие» речи). Среди таковых оказались как дети «пулавян», так и «натолинцев»[133]. Ранее, в 1963 г., громя на XIII пленуме ревизионизм, Гомулка самолично вспомнил о Михнике (которому тогда было всего 16 лет), приведя его как пример растущей идеологической заразы (поводом к чему послужила работа Междушкольного дискуссионного клуба)[134]. Источником столь поразительной осведомленности первого секретаря, вне всякого сомнения, явилась информация МВД.
Репрессивные органы и сами не брезговали склонять фамилии детей известных родителей. Например, осенью 1967 г. заместитель министра внутренних дел Ф. Шляхчиц, выступая на собрании партактива одного из районов Варшавы, заочно пригрозил Антонию Замбровскому, заявив, что тот «скачет, скачет, но в конце концов допрыгается»[135]. Такое внимание высокого лица к рядовому участнику интеллектуальной фронды в Варшавском университете безусловно было вызвано личностью его отца, находившейся на прицеле у «партизан».
Очень скоро в ревизионисты были записаны и сами «пулавяне». Во всяком случае, некоторые из них. Например, среди новоявленных «врагов партии» оказался главный редактор органа ЦК ПОРП «Нове дроги» Р. Вэрфель, поплатившийся должностью за слишком близкие контакты с западными журналистами[136]. Получил ярлык ревизиониста и С. Сташевский, не устававший выражать недовольство Гомулкой и завязывать знакомства с литераторами, известными своей оппозиционностью. Подробный доклад о связях Сташевского с интеллектуальной фрондой был составлен Службой безопасности в конце мая 1964 г., когда в польской печати разворачивалась кампания по дискредитации участников так называемого «Письма 34-х» (обращения тридцати четырех представителей польской науки и литературы к премьер-министру с требованием изменить культурную политику власти)[137]. А в 1966 г. Сташевский уже прямо был назван среди «людей, атакующих политику партии с ревизионистских позиций». Такая формулировка содержалась в социологическом исследовании Службы безопасности, проверившей репрезентативную группу лиц, которые отметились «враждебной деятельностью» на территории Варшавы в 1963–1966 гг.[138]Таким образом, произошла окончательная компрометация «пулавян». С этого времени они рассматривались как группировка, враждебная партии.
6. «Антисионистская кампания»
Всё это было прелюдией к началу подлинных гонений на служащих еврейского происхождения, устроенных в период так называемой «антисионистской кампании».
Поводом к ней явилась «шестидневная война» Израиля с арабскими государствами летом 1967 г. Победа Израиля вызвала неожиданное воодушевление многих поляков, которые рассматривали это как болезненный удар по престижу Советского Союза, поддерживавшего арабов. В стране, никогда не испытывавшей особых симпатий к евреям, вдруг обнаружились заметные произраильские настроения. Получила широкое распространение фраза: «Наши евреи побили их арабов»[139]. При этом слово «наши» имело зачастую буквальное значение, поскольку немалая часть жителей Израиля происходила из Польши.
В данном случае у населения явно включился тот же механизм, что и в 1956 г.: всё, что было направлено против интересов СССР, заслуживало безусловного одобрения. Антисоветские (а антирусские) настроения вновь взяли верх над антисемитизмом. Для Гомулки же, как видно, такой политический выбор народных масс был неожиданным. Не желая мириться с фактом всепобеждающего антисоветизма поляков (что косвенно могло свидетельствовать об их неприятии социалистического строя), он склонен был объяснить его происками «пятой колонны» в лице сионистов. По Гомулке выходило, что не поляки, а чудом уцелевшие сионисты приветствовали победу Израиля. Выступая 19 июня 1967 г. на VI конгрессе профсоюзов, первый секретарь прямо заявил, что власть не может оставаться равнодушной ввиду присутствия в стране подрывных элементов, и что у всех граждан Польши должна быть лишь одна родина, те же, кто поддерживает израильскую агрессию, могут свободно уезжать