. Активисты ККК поддерживали такие шаги, хотя и не разделяли надежд на превращение Клуба в зародыш оппозиционной организации, о чем, судя по всему, думал главный редактор «Культуры». Возникало недопонимание, которое, впрочем, отнюдь не препятствовало обмену информацией.
Из скрупулезного перечисления подобных фактов следует, что если бы органы госбезопасности Польши поставили своей задачей целиком пресечь связи своих сограждан с «Культурой», то не менее трети членов ККК оказалось бы в заключении. Однако сами по себе контакты с эмигрантским изданием преступлением в ПНР не являлись — «Культура» легально распространялась по польским библиотекам и адресам известных ученых и творческих работников. Получали ее и многие партийно-государственные деятели ПНР. Поэтому объектами судебных преследований становились лишь те из участников ККК, кого можно было обвинить в «распространении сведений, порочащих строй Народной Польши». Таковых за время существования Клуба оказалось трое: географ Анна Шажиньская-Ревская, социолог Анна Рудзиньская и писатель Ежи Корнацкий. Всё это были люди заслуженные, пользовавшиеся немалым уважением в Клубе (достаточно сказать, что Ревская и Рудзиньская в период оккупации состояли в АК и принимали участие в боевых акциях). Первая была приговорена в 1958 г. к 1,5 годам тюремного заключения за передачу в редакцию «Культуры» многочисленных материалов, вроде «Тайного доклада» Н. С. Хрущёва, списков репатриантов из СССР, отчетов о деятельности ККК, положении в стране, и т. д.[232]Вторая, занимавшая в Клубе пост секретаря, была в феврале 1962 г. приговорена к году заключения за попытку перевода «враждебной» книги эмигрантского деятеля Польской социалистической партии Ф. Гросса «Захват политической власти», которую ей переслал Гедройц[233]. Третьего осудили в начале января 1962 г., приговорив к штрафу и году заключения за намерение издать за рубежом коллективную работу польских писателей «Счет памяти», рассказывавшую о «перегибах» культурной политики партии в период берутовского тоталитаризма[234].
Последние два суда состоялись в разгар мероприятий, связанных с закрытием Клуба Кривого колеса и, возможно, подтолкнули власть к принятию такого решения. Явственное похолодание в отношениях между ККК и представителями властей начало ощущаться уже в ноябре 1961 г. Именно тогда в отчетах тайных сотрудников Службы безопасности начали проскакивать эмоциональные нотки, несвойственные им раньше. Так, в отчете о собрании, посвященном помощи АК польским евреям во время оккупации, содержится следующий пассаж: «В какой мере Клуб вообще может быть свободной трибуной для аковцев и других бывших оппозиционных элементов, лишенных возможности публично высказываться?»[235]. Спустя несколько месяцев один из тайных сотрудников разразился настоящей филиппикой против ККК: «Без всякого политического предубеждения следует сказать, что атмосфера [в клубе] является проаковской, ККК — это область обитания и отстаивания правоты членами бывшего руководства АК, „Свободы и независимости“, Делегатуры (представительство лондонского правительства в стране во время оккупации. — В. В.), людей, сидевших в тюрьмах в 1950-е гг., а ныне осторожно изливающих здесь свои жалобы и демонстрирующих в каждой речи свои комплексы в отношении того периода»[236]. В апреле 1961 г. Службе безопасности удалось завербовать одного из «старых» деятелей Клуба Р. Щурковского, проживавшего с 1957 г. в Израиле. Щурковский поделился обширной компрометирующей информацией относительно истоков Клуба и его «подрывной» деятельности в 1956 г.[237]Таким образом, Служба безопасности, очевидно, готовила материал для доказательства «вредоносной» сущности ККК.
Поскольку клубы интеллигенции, действовавшие при домах культуры, государственных и общественных учреждениях, согласно распоряжению МВД от 1957 г., не могли быть зарегистрированы как сообщества, они не имели юридического лица. Размещаясь в ДК, они должны были подчиняться его уставу, однако Дом культуры Старого города не имел такового. 14 октября 1961 г. Управление внутренних дел Варшавы обратилось в Отдел культуры столичного горсовета с просьбой проконсультироваться перед тем, как утвердить устав данного учреждения. Возможно, именно эту дату следует считать началом целенаправленных действий по закрытию Клуба[238].
Трудно сказать, чем конкретно было вызвано изменившееся отношение властей к Клубу Кривого колеса: общим ли ужесточением политического курса Политбюро ЦК ПОРП, очевидным в начале 1960-х гг., или решением Службы безопасности о прекращении наблюдения за нелояльной интеллигенцией. Так или иначе, 12 января 1962 г. директор ДК Старого города сообщил Президиуму Совета клубов о решении передать здание в ведение Союза социалистической молодежи (ССМ). На следующий день Президиум адресовал письменный протест в горсовет, ссылаясь на незаконность такого постановления, а члены правления ККК отправились на переговоры с властями. Никакого результата это не принесло. Распространилась весть о скором закрытии Клуба. Как следствие, 18 января, когда в Клубе должен был выступить президент ПАН Т. Котарбиньский с докладом о свободе слова, собралось невиданное до тех пор количество слушателей. По словам члена правления В. Едлицкого, народу было так много, что один из тайных сотрудников вынужден был даже сообщить о своей принадлежности к СБ, лишь бы попасть внутрь[239]. Это собрание в ККК широко освещала западная пресса, что стало еще одним поводом для нападок на Клуб со стороны Службы безопасности. «Похоже, что „Кривое колесо“, единственный подлинно свободный дискуссионный клуб в Польше, потерял доверие правительства», — написала 25 января западногерманская газета «Die Welt»[240]. В этих словах отразилось повсеместное убеждение. Действительно, 1 февраля состоялось его последнее собрание, после чего ККК был распущен. На этом собрании также присутствовали западные журналисты, а с докладом «О конфликте гуманизмов» выступил один из крупнейших марксистских философов Польши А. Шафф. Во время дискуссии произошел довольно резкий обмен мнениями между выступавшим и его оппонентами, усугубленный неприятным инцидентом после окончания заседания. Аспирант Шаффа Я. Матъясяк, активно защищавший профессора во время прений, столкнулся возле гардероба с нетрезвым человеком, появившимся из соседней столовой. Последний оказался личным недругом Матъясяка и попытался затеять драку, но его тут же скрутили и вызвали милицию. На этот скоротечный эпизод не обратили внимания, однако на следующий день А. Шафф сообщил о нем секретарю воеводского комитета ПОРП Юзефу Кемпе. Матъясяка немедленно заставили написать заявление в милицию, где ход событий представлялся уже в намного более драматичном свете[241]. 5 февраля в президиум столичного горсовета были вызваны два члена правления Клуба, где им сообщили, что дальнейшие собрания отменяются. Первый секретарь воеводского комитета ПОРП в Варшаве В. Титков принял решение распустить ККК.
Была составлена обширная «Записка о Клубе Кривого колеса», в которой инцидент с Матъясяком преподносился как следствие выступления Шаффа. «В итоге следует подчеркнуть, — указывалось в „Записке“, — что правление ККК и собранные вокруг него люди превратили дискуссионные собрания Клуба в форум враждебных выступлений и политических демонстраций… В связи с этим Секретариат ВК постановил: 1) рекомендовать Отделу культуры столичного городского совета принять решение о немедленной отмене вплоть до особого распоряжения собраний в Клубе Кривого колеса… 2) рекомендовать газете „Жиче Варшавы“ опубликовать до 10.02 сего года критическую статью об атмосфере, в которой проходили дискуссии в ККК; 3) по окончании следствия опубликовать в прессе коммюнике гражданской милиции о произошедшем 01.02.62 в здании ДК Старого города; 4) проинформировать членов партии, входящих в ККК, о позиции партийной инстанции по вопросу дальнейшей деятельности Клуба; 5) рекомендовать президиуму столичного городского совета принять решение о передаче ДК Старого города в ведение варшавского комитета ССМ; 6) в течение недели подготовить план упразднения Клуба Кривого колеса». Власть опасалась возможных эксцессов, поэтому на всякий случай поручила милиции и активистам ССМ наблюдать за порядком возле ДК. Все помещения в здании были срочно отведены под различные мероприятия. Кроме того, партийные инструкторы провели беседы на предмет создания другого клуба с работниками Академии наук, Варшавского университета и других научных учреждений. Это должно было предотвратить совместное выступление интеллигенции. Опасения оказались напрасными. Хотя руководство Клуба и попыталось сохранить его, массовых акций не последовало[242].
Среди актива ККК было распространено убеждение (нашедшее свое отражение в книге В. Едлицкого «Клуб Кривого колеса»), что стычка между Матъясяком и его недругом была специально подготовленной провокацией Службы безопасности. Однако П. Церанка оспаривает это мнение. Он полагает, что инцидент носил случайный характер, а Шафф, сообщая о нем Ю. Кемпе, руководствовался соображениями личного порядка, не имевшими ничего общего с замыслами СБ[243]. Анализ документов польского МВД, посвященных Клубу, позволяет согласиться с этой версией. По всей видимости, намерение закрыть Клуб вызревало в недрах СБ давно, оформившись к началу 1962 г. в окончательное решение. Не хватало лишь повода, и столкновение возле гардероба явилось тем подарком, за который немедленно ухватились сотрудники органов госбезопасности и представители партийных структур.