рые постигли подписантов «Письма 34-х», а затем отправил такое же письмо в американское посольство[288]. Кроме того, он выслал протест в редакцию варшавской «Культуры», указывая, что акция 34-х является борьбой за свободу творчества, а не борьбой с Народной Польшей[289].
Служба безопасности начала следствие по делу об утечке информации за рубеж. Очень быстро были выявлены и задержаны лица, причастные к распространению «Письма». Работники госбезопасности подготовили в начале июня доклад о «вдохновляющей роли парижской „Культуры“ и радио „Свободная Европа“ в деле Письма 34-х». Кроме того, в конце мая был составлен рапорт о связях литературных оппозиционеров с некоторыми бывшими партфункционерами, чем-либо не угодившими Гомулке[290]. Таким образом, подводилось основание под возможную политическую расправу с оппозицией. В прессе была развернута массированная кампания, обвинявшая подписантов в том, что своими действиями они пособничают враждебным центрам за рубежом. На них стало оказываться давление с целью заставить написать опровержение против «заграничных инсинуаций» о репрессиях, будто бы постигших подписантов. Многие поддались этому натиску. 22 апреля в газете «Таймс» появилось заявление десяти польских ученых и литераторов, поставивших свои подписи под «Письмом» (А. Гейштора, К. Гурского, Л. Инфельда, К. Куманецкого, Ю. Кшижановского, Э. Липиньского, Я. Щепаньского, В. Серпиньского, В. Татаркевича, К. Выки), о том, что они отмежевываются от «антипольской кампании», раздутой в западных СМИ, и решительно протестуют против измышлений о санкциях, обрушившихся на подписантов[291]. Вдобавок 70-летний литературовед К. Гурский, явно смущенный резонансом, которое получило «Письмо», 1 апреля обратился в Службу безопасности Польши с подробным рассказом о том, как готовилась эта акция[292]. 26 апреля он отправил заявление в газету «Жиче Варшавы», в котором каялся за свое участие в «Письме 34-х»[293]. Не избежал сомнений и физик Л. Инфельд — живая легенда польской науки, сотрудничавший некогда с Эйнштейном. Он подписал и «Письмо 34-х», и «Письмо 10-ти», а затем выступил с собственным обращением к редактору еженедельника «Политика» М. Раковскому, в котором протестовал уже против ложной интерпретации «Письма 34-х» на страницах этого издания[294]. Остальные подписанты из числа 34-х оказались более стойкими и отказались поставить свои подписи под «Письмом 10-ти»[295]. Более того, польский Пен-клуб, председателем которого был один из подписантов Я. Парандовский, в начале мая большинством голосов отклонил проект резолюции, направленной против исполкома Международного Пен-клуба, выступавшего в защиту подписантов[296].
В западных средствах массовой информации начались акции в защиту репрессируемых. С протестом против ущемления свободы слова в Польше выступили многие деятели культуры: Г. Видал, Р. П. Уоррен, С. Беллоу, Э. Казан, Н. Майлер, А. Миллер и другие. Обсуждалась ситуация с письмом и в СССР. Представители Союза писателей СССР А. Т. Твардовский, Н. П. Бажан и А. А. Сурков затронули этот вопрос в беседе с генеральным секретарем Европейского сообщества писателей Д. Вигорелли во время визита последнего в Москву 27 мая — 2 июня 1964 г. Авторы отчета о беседе так передавали слова Вигорелли: «В статьях, публикуемых правой печатью, стремятся доказать, что деятельность Европейского сообщества писателей носит „односторонний“ характер, что эта организация „слишком“ близка к Советскому Союзу. Особенно обострились такого рода нападки в связи с письмом, адресованным польскому правительству, со стороны 34 писателей и деятелей культуры. Это письмо, которое, как Вигорелли известно самым достоверным образом, было в провокационных целях организовано из Лондона руководителями Пен-клуба, вызвало большой шум в печати ряда европейских стран, в том числе и в итальянской печати, в которой появился ряд статей, спекулятивно подчеркивающих нежелание Европейского сообщества писателей оказать поддержку якобы подвергающимся преследованиям польским литераторам… В этих условиях Вигорелли вынужден был направить руководителю польской группы Европейского сообщества писателей Ярославу Ивашкевичу телеграмму, в которой просил его предоставить Сообществу информацию по данному вопросу… Из бесед с Я. Ивашкевичем Вигорелли стало известно, что „Письмо 34-х“ было в провокационных целях инспирировано лондонским исполкомом Пен-клуба и лично Дэвидом Карвером — секретарем этого исполкома, что непосредственно в Польше организатором этого дела явился Слонимский, который публично обвинял Ивашкевича „во враждебных польской литературе просоветских тенденциях“ и выдвинул в качестве одного из обвинений против Ярослава Ивашкевича то обстоятельство, что Ивашкевич активно участвует в деятельности Европейского сообщества писателей, которое, по утверждению Слонимского, в отличие от Пен-клуба, не приходит на помощь польским литераторам…» После этого, как заявил Вигорелли, Ивашкевич в знак протеста вышел из исполкома Пен-клуба[297]. Вигорелли знал, о чем говорил, так как в момент подачи «Письма 34-х» председатель СПЛ находился как раз в Италии. Оттуда он направил послание Ю. Циранкевичу. В нем Ивашкевич назвал письмо «идиотским шагом серьезных вроде бы людей», но выразил протест против их преследования. Само письмо он счел опосредованным вотумом недоверия самому себе, в связи с чем просил отправить его в отставку по собственному желанию[298]. Отставка эта принята не была. 8 апреля некоторые из подписантов были приглашены на встречу с Ю. Циранкевичем[299].
Тем временем власть развернула новую акцию, теперь уже среди литераторов, призывая их подписать протест против «вмешательства радио „Свободная Европа“ во внутренние дела Польши». С этой инициативой выступил член Политбюро З. Клишко, обращаясь к делегатам съезда писателей западных земель в Познани. Он назвал «Письмо 34-х» делом «нескольких поджигателей», озабоченных не благом польской культуры, а совсем иными целями, и находящимися под влиянием западной пропаганды[300].
Однако подписи пришлось собирать с большим трудом. Многих пришлось уговаривать, грозя разными карами. Таким образом удалось собрать 600 подписей из 1000[301]. Но даже те, кто подписал протест, зачастую выражали свое недовольство сложившейся ситуацией[302]. Тем временем готовилась встреча первого секретаря ЦК ПОРП с Президиумом Правления СПЛ. Из этого литераторы сделали вывод: «Четыре года делегация писателей добивалась встречи с Владиславом Гомулкой; но произошло это лишь после протеста 34-х. Стало быть, протест принес результаты»[303]. Другим выводом было то, что конфликт начинает переходить «из фазы истерической в фазу историческую»[304].
12 июня 1964 г. наступил следующий раунд борьбы. В этот день прошло общее собрание варшавского отделения СПЛ для избрания делегатов на съезд писателей, который должен был состояться в сентябре в Люблине. По итогам голосования в число делегатов попали шесть подписантов «Письма 34-х» и двадцать один литератор, отказавшийся принять участие в протесте против деятельности радио «Свободная Европа». Одновременно проиграло выборы большинство писателей и публицистов, следовавших в русле политики партии. С голосами в поддержку «Письма 34-х» выступили Н. Модзелевская (вдова министра иностранных дел Народной Польши З. Модзелевского) и выдающаяся писательница М. Домбровская. Из этих выступлений особенно яркой получилась речь Домбровской, в которой она дала отповедь словам З. Клишко, произнесенным на писательском съезде в Познани, перечислила все репрессии, постигшие подписантов, и потребовала прекратить их. Кроме того, писательница заявила, что «Письмо 34-х» было не более чем сигналом о проблеме, а не протестом, и обвинила Я. Ивашкевича в том, что он не сумел стать посредником в улаживании конфликта[305]. По информации Службы безопасности, речь Домбровской была тщательно подготовлена, материалы для нее собирали М. Ванькович, С. Киселевский, А. Слонимский и П. Ясеница[306]. Эффект был оглушительный. Речь Домбровской, как отметила Служба безопасности, «была встречена бурными аплодисментами и вставанием с мест большинства собравшихся»[307]. После этого разгорелась горячая дискуссия, в ходе которой со стороны представителей Правления СПЛ и членов ПОРП слышалось немало критики в адрес Домбровской и «Письма 34-х», в то время как люди, не связанные с партией, активно защищали коллегу. «Ревизионисты» и литераторы левого толка (Котт, Анджеевский, Яструн, Слонимский, Важик) предпочли устраниться от спора и все как один отказались баллотироваться в делегаты съезда, когда Н. Модзелевская выступила с подобным предложением (равным образом отказалась делать это и М. Домбровская)[308].
Резонанс от выступления Домбровской получился огромный. Впервые писательница такого уровня «дала окорот» начинаниям партийной верхушки. Для З. Клишко, высоко ценившего творчество Домбровской, этот удар был особенно болезненным. Представители власти были немало раздосадованы этим. Но чтобы не усугублять дела, репрессии против подписантов были свернуты. Более того, как выразился затем В. Ворошильский, для писателей наступило время золотой вольности