[321](очевидно, писателя вдохновила неудача оппозиции на съезде, и он присоединился к сторонникам решительных действий).
Подытоживая все эти данные, Гаганов писал в конце декабря: «Деятельность различных, внешне не всегда четко оформленных группировок и течений, выступающих с либерально-буржуазных и антипартийных позиций, составляет главную причину существующей в течение последних лет напряженности внутри Союза польских писателей»[322]. Либерально-буржуазные авторы (к которым дипломат, не мудрствуя лукаво, отнес таких разных людей, как Слонимский, Гертц, Выка, Важик, Котт и Киселевский), по мнению Гаганова, не верили в социализм и надеялись на его перерождение в социал-демократию. Именно они, как утверждал дипломат, были инициаторами «Письма 34-х». К этой же группе он отнес и «сотрудничающих с западными разведками» Гжендзиньского и Миллера. Другое крыло оппозиции, по мнению автора отчета, составляли ревизионисты: К. Брандыс, Ворошильский, Полляк, Бохэньский, Карст, Браун, Слуцкий и Колаковский. Эти особенно отличились тем, что отказались участвовать в коллективном письме против вмешательства радио «Свободная Европа» во внутренние дела Польши. Многие из них, как утверждал Гага-нов, стали ревизионистами в 1956 г., желая избежать ответственности за предыдущий (т. е. сталинский) период. «XV съезд СПЛ объективно отразил положительные сдвиги, которые постепенно происходят в Союзе писателей в результате кропотливой идейно-воспитательной и организационной работы партийных инстанций»[323].
Однако временами в отчетах советских гостей содержались и другие оценки. Так, например, писатели Д. Гранин и В. Фролов, побывавшие в Польше 20 мая — 8 июня 1965 г., высказали критические замечания относительно того подхода к писателям, который господствовал в посольстве СССР. Они сообщали: «Показалось, что наше посольство в Варшаве в своих контактах с польскими писателями пользуется односторонней информацией. Эта информация, очевидно, идет от Ежи Путрамента, хорошего писателя и нашего настоящего друга. Однако Путрамент иной раз пользуется сам случайными источниками, он вспыльчив, эмоционален по характеру, субъективен в оценках… Головенков считает Северина Поляка злостным ревизионистом и обвиняет консультанта Иностранной комиссии СП СССР тов. Борисова в том, что тот принимал его в Москве, где он был главой делегации польских писателей. Такой старый друг нашей литературы, переводчик Маяковского, человек, знавший Маяковского по приездам поэта в Варшаву, как Стерн, также заносится Головенковым в ревизионисты. Дравич, поэт и переводчик, написавший книгу к 50-летию советской власти о советской литературе, по характеристике Головенкова оказался „опасным“, а его жена Вера, русская женщина, проработавшая много лет в секции поэзии в Московском отделении союза писателей — „антисоветским человеком“». Гранин и Фролов констатировали: «Литературная обстановка в Польше сложна. Буржуазная реакция с Запада пытается любыми средствами оказать влияние на польских писателей. В связи с этим нельзя не отметить такой факт: некоторые крупные польские писатели постоянно издаются на Западе (Анджеевский, Брандыс, Мрожек, Братны), получают от издателей большие деньги, часто бывают в буржуазных странах, живут там длительное время. Сами польские писатели неоднократно говорили нам, что в СССР попасть труднее, что Союз польских писателей может удовлетворить запросы писателей в ограниченных масштабах. Нельзя также забывать, что идут споры и среди писателей-коммунистов. В этой обстановке руководство ПОРП держит курс на консолидацию, на разрешение сложных вопросов „мирным“ путем». В ходе визита советским гостям довелось побывать на съезде писателей северных и западных земель, где присутствовал З. Клишко. В беседе с ними член Политбюро «подчеркивал, что есть границы взаимоотношений государства и писателей и что партия не будет безразлично относиться к тем литераторам, которые переступили эти границы… Он был откровенен в разговоре о Сталине, вспоминал случаи, когда Сталин проявлял тактичность и понимание польских интересов. Можно сделать вывод, что польское руководство, обеспокоенное высказываниями некоторых „левых“, не спешит с организационными мерами по отношению к таким писателям, считающимся „оппозиционными коммунистами“, как Брандыс, и также подписавшим пресловутое Письмо 34-х, и ищет путей „мирного“ разрешения всех острых проблем…»[324]
Следующий, 1966 год прошел в СПЛ под знаком Л. Колаковского. 21 октября философ принял участие в собрании студентов Варшавского университета, посвященном десятилетней годовщине событий «Польского Октября». На этом собрании Колаковский выступил с докладом, в котором заявил, что достижения того периода попраны и Польша скатывается обратно к сталинизму. Его речь была записана на пленку секретными сотрудниками Службы безопасности и послужила причиной исключения Колаковского из партии в ноябре 1966 г. Это стало сенсацией. Когда 15 ноября З. Клишко на партконференции Варшавского университета сообщил о лишении Колаковского членства в ПОРП, в поддержку ученого выступило несколько профессоров[325]. 19 ноября письмо с протестом против исключения Колаковского направил ряд членов первичной парторганизации СПЛ: П. Бейлин, Я. Бохэньский, М. Брандыс, В. Домбровский, Ф. Беньковская, Т. Древновский, М. Гжещак, Т. Конвицкий, И. Неверли, С. Полляк, Л. Пшемский, А. Слуцкий, Ю. Стрыйковский, В. Вирпша, В. Ворошильский. Чуть позже к этому списку присоединились Р. Матушевский и М. Мирский[326]. ЦК образовало комиссию для рассмотрения вопроса с письмом протеста. В ночь с 25 на 26 ноября 1966 г. комиссия провела беседы с подписантами. Все сходились во мнении, что речь путанная и вообще малопонятная. Тем не менее ни один из авторов письма не отозвал своей подписи. В своих объяснениях каждый старался отвести от Колаковского обвинение в антипартийной позиции, делая упор на то, что несогласие с текущей политикой еще не означает перехода во вражеский (то есть социал-демократический) лагерь[327]. В начале декабря Политбюро получило еще одно письмо аналогичного содержания, подписанное на этот раз Е. Помяновским, Ю. Стройновским, А. Пивоварчиком, Р. Карстом и В. Завадским. 6 декабря с ними также провели беседы представители партийной верхушки[328]. В январе почти все подписанты были исключены из партии или сами положили партбилеты. В Кракове от партбилета отказалась будущая нобелевская лауреатка В. Шимборская.
9 декабря прошло закрытое заседание первичной парторганизации СПЛ. Оно было посвящено рассмотрению создавшейся ситуации и оказалось едва ли не самым горячим с 1956 г. В нем принимали участие секретари ЦК А. Старевич и В. Красько. «Не дошло ни до голосования, ни до резолюции. Все были страшно распалены», — подытожили авторы информационной записки[329].
20 января 1967 г. прошло очередное собрание первичной парторганизации СПЛ. На нем вновь дошло до острой перепалки[330]. Проводники влияния партийного руководства в творческих учреждениях постепенно приходили в себя после скандала с Колаковским и возвращали себе пошатнувшиеся позиции. Литературная оппозиция на время замерла. Прошедшее в мае 1967 г. общее собрание варшавского отделения СПЛ не только обошлось без «нежелательных» выступлений, но и вообще было отмечено полной апатией присутствовавших. «Ни одна дополнительная кандидатура [на съезд СПЛ] не была выдвинута, — сообщали работники МВД, следившие за ходом собрания. — Это произошло первый раз в истории Союза. Подобное может свидетельствовать о прямо-таки целенаправленном отказе от участия в работе СПЛ»[331].
Разразившаяся тем же летом антисионистская кампания существенно проредила писательские ряды, пройдясь как по оппозиции, так и по вполне лояльным деятелям. Часть литераторов еврейского происхождения вынуждена была эмигрировать или попросить политического убежища за рубежом (например, С. Выгодский, Е. Помяновский, Я. Котт). Но это была лишь прелюдия к еще большей чистке, последовавшей вслед за студенческими выступлениями марта 1968 г. Выступления были вызваны скандальным снятием со сцены Национального театра постановки К. Деймека «Дзяды» по поэме А. Мицкевича. В начале февраля 1968 г. некоторые члены СПЛ начали собирать подписи под протестом против снятия со сцены «Дзядов» и требованием созыва чрезвычайного собрания варшавского отделения Союза литераторов. Председатель польского Пен-клуба Я. Парандовский назначил на 7 февраля чрезвычайное заседание правления возглавляемой им организации. Власти были сильно обеспокоены такой активностью интеллигенции. Они разработали ряд мер для удержания ситуации под контролем[332]. На заседаниях первичной парторганизации СПЛ 6 и 16 февраля, проходивших с участием представителей партийных инстанций, была выработана общая линия поведения членов ПОРП на предстоящем собрании варшавского отделения СПЛ и составлен проект резолюции, которую партийные литераторы должны были представить на рассмотрение коллегам.
На заседании правления польского Пен-клуба 7 февраля Слонимский предложил принять резолюцию с категорическим осуждением действий цензуры, однако она была отвергнута. Решено было только обратиться за разъяснениями к руководству Министерства культуры и искусства. Встреча прошла 9 февраля и запомнилась острыми высказываниями Слонимского и Ясеницы. Министру была вручена резолюция с протестом против ужесточения цензуры в СМИ и разных областях культуры