29 февраля 1968 г. состоялось внеочередное собрание варшавского отделения СПЛ. Оно превратилось в настоящую битву сторонников и противников партийного курса. Оппозиция впервые за несколько лет действовала сообща. С гневными речами выступили Е. Анджеевский, А. Слонимский, П. Ясеница, Л. Колаковский, С. Киселевский, М. Гжещак, М. Яструн и др. Лейтмотивом обличительных выступлений стали слова Колаковского: «Инсценизация Деймека не имеет никакого значения. Существенным в нынешней дискуссии является то, что власти наделяют себя исключительным правом трактовать Мицкевича и всех остальных авторов. Это — попытка вернуться к ждановским временам». Собравшимся были предложены для принятия два проекта резолюции: умеренный, разработанный членом первичной парторганизации С. Р. Добровольским, и радикальный, авторства литературоведа А. Киёвского и поэта Е. Загурского. В итоге прошел второй вариант. Поздно вечером президиум вдруг получил известие, что к зданию варшавского отделения СПЛ подтягиваются грузовики с «рабочим активом». Незваные гости высказывали желание войти внутрь, чтобы «выразить свое возмущение тем, что творится на собрании». Представители президиума В. Жулкевская и Е. Путрамент с трудом уговорили прибывших не вмешиваться в прения. Чтобы не играть с огнем, собрание решено было закончить[334].
Разразившиеся вскоре студенческие волнения подвигли власти развернуть пропагандистскую кампанию по опорочиванию недовольных. Одним из главных объектов нападок власти в 1968 г. стал С. Киселевский. На собрании варшавского отделения СПЛ 29 февраля 1968 г. он произнес яркую речь, в которой представил длинный список имен польских ученых, писателей и поэтов, вычеркнутых режимом из истории, и назвал господствующую в стране политическую систему «диктатурой невежд»[335]. Именно это хлесткое определение пошло гулять по стране после того, как его (в негативном смысле) процитировал В. Гомулка в своем выступлении перед варшавским партактивом 19 марта. 11 марта Киселевский был избит на улице «неизвестными злоумышленниками». Вокруг него началась кампания травли, ему на три года запретили печататься. Главное правление СПЛ обратилось в товарищеский суд Союза с предложением исключить Киселевского из состава организации. Как свидетельствуют документы, идя на этот шаг, правление действовало в согласии с МВД. Однако эта акция не удалась, так как коллеги Киселевского предпочли уклониться от принятия столь радикального решения[336].
Но главной жертвой травли прессы и органов власти в 1968 г. стал П. Ясеница. На заседании 29 февраля 1968 г. он указал на необъективность освещения польской печатью событий, связанных со снятием со сцены «Дзядов», и зачитал одну из антисемитских листовок, распространявшихся в Варшавском университете[337]. Служба безопасности еще в 1964 г. готовила компромат на Ясеницу, но тогда власти решили не идти на такой шаг[338]. Теперь же на страницах газет и в речах партийных чиновников (в том числе Гомулки) стали активно эксплуатироваться его «бандитское» прошлое (после войны Ясеница некоторое время сражался в рядах «Свободы и независимости») и подлинное имя — Лех Бейнар[339]. Служба безопасности следила за каждым шагом писателя, при этом главным источником информации для нее были донесения жены Ясеницы Зофьи О’Бретенни-Бейнар, завербованной тайными службами еще до ее замужества с литератором[340]. Ясеница был исключен из СПЛ и вскоре скончался.
Репрессии, захлестнувшие Польшу в 1967–1969 гг., покончили не только с литературной фрондой, но и вообще с таким явлением, как внутрипартийная оппозиция. Подавляющее большинство из тех, кто до сих выступал с марксистских позиций, критикуя режим, перешли в социал-демократический лагерь. Последним проявлением писательской оппозиции были письма протеста, направленные Е. Анджеевским и С. Мрожеком в адрес партийных властей после ввода польских войск в Чехословакию. В феврале 1969 г. на съезде СПЛ в Быдгощи была принята поправка к уставу, предусматривавшая исключение из состава организации людей, чья деятельность противоречила идейным принципам Союза литераторов и вредила Польской народной республике. Решено было также создать верификационную комиссию, которая должна была оценивать политический облик польских литераторов[341]. Е. Путрамент вслед за Гомулкой с удовлетворением констатировал, что «ревизионизм» в Польше уничтожен[342]. Так закончилось движение за расширение границ свободы, вдохновленное разоблачением культа личности. Писатели-марксисты разочаровались в коммунизме и перешли на иные идеологические рельсы.
В истории литературной «оттепели» в Польше обращает на себя внимание постепенная консолидация всех недовольных писателей, независимо от их взглядов. Первоначальная пропасть между марксистами и немарксистами начала исчезать уже в 1957 г., когда целый ряд прежних глашатаев соцреализма положили на стол партбилеты, порвав таким образом с прошлым. «Точкой невозврата» здесь послужило «Письмо 34-х», впервые обнаружившее наличие объединенной литературной оппозиции, противопоставлявшей себя политике властей. Характерна при этом встречающаяся иногда зависимость оппозиционной деятельности от занимаемого поста: увольнение А. Лисецкой с должности заместителя главного редактора «Новы культуры» превратило журналистку в одну из ярчайших фигур оппозиции, в то время как избрание Я. Ивашкевича на пост председателя Главного правления СПЛ значительно умерило его недовольство текущей политикой. Тенденция эта, однако, действовала не всегда. К примеру, вхождение Слонимского и ряда других лиц в Совет по культуре и искусству при Совете министров ПНР хотя и снизило на время их активность, всё же не смогло отбить у большинства из них стремления выступать против произвола цензуры. Итогом стало исключение Слонимского и его товарищей-оппозиционеров из упомянутой структуры.
В декабре 1970 г. разразилось восстание рабочих, которое смело Гомулку с исторической сцены и наконец принесло писателям долгожданное ослабление цензурного гнета. И хотя быдгощские поправки не были отменены, власть уже не рисковала подвергать литераторов репрессиям. Начался новый этап взаимоотношений писателей и правящего режима, характеризовавшийся появлением открытых оппозиционных организаций и политическими акциями протеста.
Проблема рабочего самоуправления в общественно-политической системе ПНР и рабочие выступления в 1956–1980 гг.[343]
Вопрос о степени допустимого воздействия работников на экономические процессы на предприятии в условиях руководящей роли партии неизменно стоял на повестке дня в ПНР начиная с 1956 г. Поднимался он не только представителями разного рода оппозиционных течений, но и самой властью. Данная проблема, ставшая актуальной со времени возвращения В. Гомулки на пост первого секретаря ЦК ПОРП (т. е. с октября 1956 г.), часто обсуждалась на партийных пленумах и съездах, а также упоминалась в речах членов партийного и государственного руководства. Причиной этого была роль, которую сыграли рабочие в период кризиса 1956 г., вернувшего Гомулку на пост партийного лидера. Массовое недовольство людей тяжелыми условиями существования и отсутствием свободы вылилось в масштабные общественные выступления, которые приняли наиболее драматичный характер в Познани в конце июня 1956 г.
Чтобы понять суть изменений в системе управления промышленным производством, предложенных Гомулкой, вкратце опишем состояние дел в этой области до кризиса.
Политика форсированной индустриализации, осуществлявшаяся в период 6-летнего плана (1950–1955), требовала выстраивания соответствующей системы управления, отличавшейся максимальной централизацией в принятии решений и ликвидацией почти всех каналов воздействия трудящихся на власти. На польских предприятиях в соответствии с декретом от 6 февраля 1945 г. создавались рабочие советы, чьей задачей, кроме заботы об интересах трудящихся, являлся еще и надзор за выполнением плана. 16 января 1947 г. эти советы получили статус профсоюзов, каковые, в полном согласии с советской практикой, в 1949 г. были подчинены партаппарату, превратившись в классические «приводные ремни» от партии к массам. Все профсоюзы были объединены в Собрание профсоюзов во главе с Центральным советом, каковой в свою очередь выбирал из своего состава Президиум. Председателем президиума всегда был член ПОРП (в 1949–1950 гг. — А. Завадский, в 1950–1956 гг. — В. Клосевич, в 1956–1971 гг. — И. Лёга-Совиньский, в 1971–1980 гг. — В. Кручек). На низовом уровне за деятельностью профсоюзов надзирали представители первичных парторганизаций, чья верхушка в обязательном порядке входила в состав профсоюзного руководства.
Вместе с централизацией управления в 1949 г. были ограничены полномочия директоров предприятий в пользу высших экономических инстанций и парторганизаций. Одновременно в 1949–1954 гг. происходила массовая замена директоров классово близкими власти людьми, т. е. простыми рабочими (в большинстве — членами ПОРП). С этого времени директор становился кем-то вроде политика, чьей задачей было улаживание конфликтов на заводе и поддержание нормальных отношений с разнообразными инстанциями. Реальным же администратором, следившим за работой предприятия, становился его заместитель (как правило — представитель старых инженерных кадров)[344].
Превращение профсоюзов в элемент системы управления лишил эти органы их защитной функции. Теперь польские рабочие отстаивали свои права через те или иные «группы натиска» в составе официальных структур (первичных парторганизаций, заводских организаций Союза польской молодежи, рабочих советов и т. д.) или же путем стихийных забастовок. Ужесточение наказаний за нарушение трудовой дисциплины, неусыпный контроль за поведением рабочих и ряд мер материального характера (введение обязательных отпусков, распространение системы государственного медицинского обслуживания, быстрый карьерный рост многих рабочих, массовый наплыв в города сельского населения, не столь зависимого от уровня зарплаты, и т. д.) привели к резкому снижению количества забастовок на предприятиях. Кроме того, уходили в прошлое многодневные акции протеста — теперь забастовки всё чаще продолжались всего несколько часов и охватывали, как правило, лишь часть трудовых коллективов