[364]. Апатичность заводских парторганизаций стала характерным явлением для второй половины 1950–1960-х гг.[365]
В этих условиях рабочие постоянно сталкивались со случаями, когда общественные и политические организации на заводе (рабочий совет, профсоюз, парторганизация, отделения Союза социалистической молодежи и Лиги женщин и пр.) не могли или не хотели доводить до сведения администрации их проблемы. Так, например, согласно исследованию одного предприятия в начале 1960-х гг., партийные рабочие, несмотря на огромное численное преимущество над технической интеллигенцией, неизменно проигрывали ей в спорах, случавшихся на партсобраниях. Те же, кто упорно пытался достучаться до руководства, «так получили по крестцу, что уже не пытаются», — выразился один из рабочих[366]. Исследования показывали, что рабочим просто не хватало экономических знаний, чтобы разобраться в сути дела, когда речь заходила о работе предприятия, да и в целом (что естественно) их намного больше занимал вопрос повышения своего благосостояния, нежели функционирования завода. Социологические опросы, проведенные в 1969 и в 1978 г., привели к одному выводу: на предприятиях всем распоряжался директор, согласовывавший свои решения с парткомом[367]. Рабочие, помнившие берутовские времена, говорили по этому поводу: «Раньше я не мог критиковать министра или правительство, зато мог критиковать директора или мастера. Теперь я могу критиковать правительство или министра, но за критику директора или мастера меня могут уволить»[368].
Партийные функционеры, в сущности, превратились в технократов, думающих лишь о выполнении плана и исключавших рабочих из числа тех, кто оказывал влияние на принятие решений. Авторитет заводского самоуправления упал так низко, что работники зачастую не знали даже, кто является председателем рабочего совета, не говоря уже о том, чем этот совет занимается[369]. И это положение не изменило и расширение полномочий рабочих советов в феврале 1969 г., когда по решению пленума ЦК их допустили к разработке планов предприятий на 1971–1975 гг.[370]Рабочие были просто несведущи в таких вопросах, не имели рычагов воздействия на администрацию, и последнее слово всё равно оставалось за дирекцией и исполкомом. Партийные структуры стали играть роль лоббистских групп, связанных с теми или иными отраслями экономики[371]. В том же духе действовали и профсоюзы, лишенные какой бы то ни было независимости от партийно-государственного аппарата. Улаживание дел рабочих целиком легло на плечи мастеров и начальников цехов, которые в силу этого имели огромное влияние среди работников и следили за выполнением теми своих обязанностей[372].
Нельзя сказать, что дирекция и общественные организации совсем не прислушивались к требованиям рабочих. Прислушивались, особенно когда возникала угроза забастовки, а иногда даже поддерживали участников акций протеста. Но, как легко догадаться, происходило это либо в силу личного расположения тех или иных чиновников к нуждам рабочих, либо по причине совпадения их интересов с интересами работников. Организации же, призванные защищать права трудящихся, бездействовали, будучи парализованы государственными и партийными структурами. В этом крылся зародыш будущих потрясений.
А повод для недовольства у рабочих был, и весьма существенный. Во второй половине 1960-х гг. в польской экономике наступил очевидный застой, а с ним — и существенное замедление темпов роста зарплат. Одновременно происходило всё более сильное расслоение по заработкам между рабочими, технической интеллигенцией и служащими. Второе явление вообще характеризовало собой значительную часть истории Народной Польши. Иногда, после социальных взрывов, разница в заработках сокращалась, но затем вновь начинала увеличиваться[373]. В среднем в 1960–1975 гг. рабочие стабильно получали 72–75 % от заработков инженерно-технического состава (затем не только исчез разрыв, но рабочие даже вырвались вперёд). При этом рабочие имели значительно худшие условия проживания, не говоря уже о том, что для них непрерывно сокращался общественный фонд (т. е. социальные услуги)[374]. Профсоюзы и рабочие советы, как было показано выше, проявили полную неспособность защищать интересы рабочих, спорадические же забастовки имели временный эффект и ограничивались локальными успехами, не меняя ситуацию в целом. На этом фоне резкое повышение цен на продукты питания, произведенное в преддверии рождественских праздников в 1970 г., взорвало общество.
Как водится, Гомулка использовал партийные каналы для информирования населения о грядущем повышении цен. Письмо в парторганизации, составленное в ЦК, было принято рядовыми партийцами плохо, однако какой-то организованной оппозиции не встретило[375]. Профсоюзы и рабочие советы, что уже привычно, вообще не были поставлены в известность о намечаемых мерах. Дальнейшие акции протеста зарождались сугубо стихийно, без какого-либо участия официальных структур предприятий, призванных вроде бы выражать волю трудящихся. Новым явлением была организованность протестующих, быстро создавших забастовочные комитеты и сформулировавших четкие требования к властям. Требования эти преимущественно касались повышения зарплат рабочим и снижения цен; кроме того, рабочие хотели наказать виновных в произошедшем кризисе (в качестве таковых назывались фамилии Гомулки и его ближайших сотрудников) и добиться от польских средств массовой информации правды о случившемся на Побережье в декабре 1970 г. (где происходили ожесточенные столкновения манифестантов с органами правопорядка, сопровождавшиеся множеством убитых и раненых). Налицо была также усиливающаяся враждебность к ПОРП, проявлявшаяся не только в поджогах зданий воеводских комитетов партии, но и в лозунге беспартийных профсоюзов и рабочих советов (особенно эти настроения были сильны в Гданьске, где после расстрела рабочей манифестации, случившейся утром 16 декабря у проходной № 2 верфи им. Ленина, рабочие исключили всех членов партии из забастовочного комитета[376]). Впервые пункт об отделении профсоюзов от партии был включен в список требований рабочих щецинской верфи имени А. Варского, составленный 18 декабря. Там же содержался и пункт о перевыборах руководства Центрального совета профсоюзов, подхваченный затем другими забастовщиками[377]. Щецинские судостроители вообще показали образец организованности и политической зрелости. Им удалось не только добиться повышения зарплат, но и провести досрочные перевыборы всех общественных и политических структур предприятия на демократической основе (т. е. без предварительных списков, составленных парторганизацией и дирекцией). Поначалу они, как и другие протестующие, удовлетворялись обещаниями властей и пустыми декларациями. Но затем в составе забастовщиков выделилось радикальное крыло, мозгом коего явился местный социолог Люциан Адамчук, а лидером — мастер Эдмунд Балука. Адамчук сумел убедить рабочих в необходимости добиваться ряда политических реформ и настоял на создании Рабочей комиссии, задачей которой являлось следить за демократичностью перевыборов руководства парторганизации, профсоюза и рабочего совета на предприятии. Кроме того, комиссия добилась того, что в новые профсоюзные органы и рабочие советы не прошел ни один представитель администрации и инженерно-технической интеллигенции. По словам членов комиссии (подсказанных, несомненно, Адамчуком), люди умственного труда по своему служебному положению не могли бороться за интересы рабочего класса. Комиссия также своей властью отменила результаты выборов в двух цехах, так как тамошним собраниям были предложены списки кандидатов в профсоюзные органы, составленные руководством цехов и общественных организаций. Комиссия сочла это нарушением демократии. Результатом всех этих мер стало существенное ослабление влияния парторганизации (ее члены заняли всего лишь 10 % постов в рабочих советах и профсоюзе), а также полное обновление руководства самой парторганизации, в исполкоме которой удержался лишь один член его старого состава (бывший первый секретарь, занявший теперь пост секретаря по идеологии), а новым главой стал лидер забастовочного комитета в декабрьские дни 1970 г. М. Доперала (он считался представителем умеренного крыла протестующих)[378].
Рабочий протест декабря 1970 — января 1971 г. не привел к каким-либо структурным изменениям в общественно-политической системе ПНР. Народ удалось успокоить кадровыми перестановками в правящей верхушке и экономическими мерами. Любопытно в связи с этим, как отправленный в отставку Гомулка оценивал политику партии в отношении рабочих в период, когда он находился во главе ПОРП.
Письмо его в ЦК, написанное в марте 1971 г., показывает, что у отставного лидера было весьма своеобразное представление о положении рабочих в Польше. Отвечая на обвинение в свой адрес со стороны партийной прессы в том, что при нем профсоюзы утратили самостоятельность и не защищали рабочих, Гомулка заявил, что профсоюзы и не должны заниматься этим в социалистическом государстве, поскольку такая их деятельность несовместима с руководящей ролью партии. Теперь же, с беспокойством писал Гомулка, профсоюзы начнут оказывать давление на партию, требуя новых уступок, например — повышения зарплат, а это неизбежно приведет к инфляции