их участников), власти всерьез обеспокоились этим явлением. В начале 1979 г. в аппарате Службы безопасности возник даже особый департамент для «охраны национальной экономики», имевший целью пресекать любые проникновения «врага» на предприятия[394]. Под врагом понимались все неформальные общественные структуры. Одновременно, в точности повторяя маневр Гомулки в предпоследний год его нахождения у власти, в Политбюро ЦК ПОРП начались дискуссии о повышении роли рабочего самоуправления. При воеводских советах были созданы специальные органы, которые должны были активизировать его работу[395]. Впрочем, причиной этого стала вовсе не деятельность оппозиционных организаций, а нараставшие экономические трудности и возросшая самостоятельность местных элит, заставлявшая власти искать противовес этому в лице народных масс (неслучайно именно в этот период имело место постоянное повышение зарплат лицам, занятым физическим трудом). Что же касается степени общественного резонанса от создания КОР, то его хорошо иллюстрирует следующий пример. В начале 1977 г. секретаря заводской парторганизации на одном из крупных предприятий спросили, как он оценивает влияние КОР. Тот после недолгих раздумий ответил, что на его заводе КОР действует очень динамично, организует досуг трудящихся, группа КОР получила государственные награды, проводит занятия по стрельбе, и вообще КОР — это замечательная организация. При этом отвечавшему даже не пришло в голову, что задавший вопрос имел в виду что-то другое, а не Кружок офицеров запаса (польская аббревиатура которого также звучала как КОР)[396].
Однако в дальнейшем КОР и Свободные профсоюзы приобрели значительно больший размах. К примеру, в конце 1979 г. среди списка вопросов, составленных шестью парторганизациями крупнейших предприятий Вроцлава для лекторов, читавших доклады по политической и экономической ситуации, были и вопросы об оппозиции[397]. К 1980 г. активисты Свободных профсоюзов были на многих предприятиях Польши[398]. О них хорошо знали за границей, финансовую поддержку оказывали профсоюзные организации Франции, Норвегии, Швеции, Италии, Международная Амнистия, а также частные лица (Г. Бёлль, Г. Грасс, Э. Ионеску, Ж.-П. Сартр и др.)[399]. Еще в июле 1978 г. представители оргкомитетов независимых профсоюзов Катовиц и Побережья издали «Обращение ко всем людям труда в Польше и профсоюзах мира», в котором констатировали, что официальные профсоюзы в ПНР, как показали события июня 1976 г., целиком подчинены «монопартии», ввиду чего следует наладить сотрудничество рабочих и интеллигенции для реального отстаивания своих прав[400]. В декабре 1979 г. увидела свет «Карта прав рабочих», которая перечисляла неотъемлемые права трудящихся, описывала методы борьбы за них и призывала создавать по всей стране независимые профсоюзы. В целом же Карта затрагивала лишь экономические и социальные вопросы, и не ставила политических задач (впрочем, в условиях ПНР тезис о независимых рабочих организациях неизбежно приобретал политическое звучание)[401]. Под воздействием нараставших экономических трудностей и общественного недовольства даже лояльные власти люди начали склоняться к расширению самостоятельности профсоюзов. Например, в октябре 1977 г. в Политбюро ЦК ПОРП обратился ряд интеллектуалов и бывших партийных функционеров, заявивших о необходимости введения реальных демократических свобод и повышения значимости профсоюзов (чтобы те стали партнерами государственной администрации и руководства предприятий)[402].
Один из самых мощных свободных профсоюзов появился на гданьской верфи им. Ленина. Его активистами были электрик Л. Валенса и сварщица А. Валентынович. Когда в августе 1980 г. Анну Валентынович в наказание за деятельность в независимом профсоюзе уволили с работы, ее коллеги по оппозиции организовали забастовку, впервые обнаружив перед властями силу своей структуры. Забастовка эта стала искрой, которая взорвала страну, уже давно погружавшуюся в пучину экономического кризиса. На верфи образовался Межзаводской забастовочный комитет (возглавленный Валенсой), который выставил ряд требований к властям. В отличие от всех предыдущих акций протеста, теперь лидеры забастовщиков предъявили не только экономические, но и политические требования, первым из которых было создание независимых профсоюзов. Этот факт явился красноречивым свидетельством эффективности сотрудничества рабочих и интеллигенции в рамках оппозиции (Л. Валенса был близок к КОР). Вскоре в Гданьск прибыли представители оппозиционных сообществ, создавшие там Экспертную комиссию при МЗК. Эта комиссия стала мозгом той организации, которая спустя короткое время получила название «Независимого самоуправляемого профсоюза Солидарность». 31 августа в Гданьске было подписано соглашение между представителями забастовщиков и партийно-государственного аппарата, согласно которому последний допускал существование организаций трудящихся, неподконтрольных правящей партии. Политический режим Народной Польши начал сыпаться и спустя девять лет, несмотря на введение военного положения, окончательно рухнул.
Таким образом, опыт Народной Польши показал несовместимость руководящей роли партии и широкой демократии на производстве. Теоретические основы официальной идеологии, провозглашавшей допуск трудящихся к управлению предприятиями, вступали в противоречие с партийной практикой, ограничивавшей пределы возможной демократии директивами правящей верхушки. Власть имущие не могли понять, что предоставление рабочим организациям хотя бы грамма свободы открывало вентиль, из которого грозили вырваться стихии, явно идущие вразрез с руководящей ролью партии. Они склонны были объяснять это происками классового врага или разгулом преступности, но никак не тем фактом, что у доведенных до крайности рабочих просто не было иного способа достучаться до властей. И Гомулка, и Герек были убеждены, что рабочее самоуправление предоставляло трудящимся реальные рычаги воздействия на дирекцию, не видя при этом, что в действительности значение советов обесценивалось всевластием партийных структур и отсутствием низового воздействия на правящий режим. В этом смысле ситуация на предприятиях полностью повторяла ситуацию в стране, где при формальном верховенстве местных советов вся полнота власти находилась в руках парткомов. Характерно при этом, что гомулковская и герековская команды прошли один и тот же путь, начав с обещаний предоставить трудящимся возможность участвовать в принятии решений, и быстро перейдя к новой централизации и «закручиванию гаек». Обе команды балансировали между соблазном установить жесткую властную вертикаль и опасениями, что такая вертикаль приведет к новым рабочим выступлениям, подобным тем, что были в 1956 г. Правящий режим ПНР так и не нашел выхода из этой ситуации, уступив место проверенным на Западе образцам взаимоотношений работника и работодателя.
Философ перед лицом власти. Как исключали из партии Лешека Колаковского[403]
Польский философ Лешек Колаковский в своем творчестве проделал эволюцию от сталинского догматизма до антикоммунистического либерализма. В послевоенные годы прослыл завзятым апологетом нового строя, резко выступал против «буржуазной философии» и католицизма, стал сотрудником Института подготовки научных кадров при ЦК Польской объединенной рабочей партии, а в 1953 г. возглавил кафедру современной философии Варшавского университета. В 1956 г. под впечатлением общественно-политического кризиса в Польше и собственной поездки в СССР перешел в лагерь критиков режима, превратившись в одного из духовных вождей так называемого польского ревизионизма, т. е. движения за расширение поля свободы в гуманитарных науках и искусстве. Именно Колаковский сформулировал в наиболее полном виде платформу «ревизионизма» как внутрипартийного течения за обновление: 1) поиск путей институционального выражения демократических форм жизни; 2) убеждение, что политический аппарат, неподконтрольный обществу, неизбежно ужесточает государственную машину и вырождается в деспотию, не связанную ни с мнением народа, ни с потребностями общества; 3) понимание того, что экономическая свобода может деградировать, если ей не сопутствует политическая демократия; 4) убеждение, что в условиях национализации средств производства следует бороться за их обобществление; 5) требование свободы слова для всех идеологий, стоящих на почве социализма; 6) понимание того, что партия разлагается в случае, если она слита с госаппаратом и фактически является его частью, вместо того чтобы быть вдохновителем и воспитателем общества; 7) постулат, что сталинизм был не «ошибкой», а тотальной политической, экономической и культурной системой, и его преодоление требует дальнейшего преобразования системы, а не только устранения «недостатков» и сосредоточения всеобщей ненависти на нескольких лицах, особенно отличившихся в предыдущий период; 8) утверждение, что суверенитет Польши не перестал быть насущной проблемой; 9) противопоставление социалистической и буржуазной демократий — нонсенс, поскольку речь идет не о ликвидации достижений буржуазной демократии, а о ее расширении в системе, которая устранила бы все элементы фиктивности вместе с общественным неравенством; 10) народовластие совсем не гарантирует того, что государство становится выразителем народной воли, а партия — авангардом рабочего класса, вместо этого оно требует постоянного выстраивания институциональных форм, которые бы расширили участие народа в политическом и экономическом управлении