В ЦК ПОРП весьма подозрительно отнеслись к собранию. Руководство партии не было заинтересовано в напоминании народу о кратком периоде свободомыслия и общественной активности. Только официальный орган ЦК ПОРП газета «Трибуна люду» посвятила годовщине общую статью, остальные органы прессы под давлением цензуры проигнорировали юбилей[420]. Поэтому собрание вызвало большие опасения у властей. На всякий случай туда было направлено пять сотрудников Службы безопасности со спрятанными диктофонами, благодаря чему сохранилась запись выступлений. Явилось на собрание и несколько десятков партийных активистов, которые должны были включиться в дискуссию, если она примет нежелательный оборот.
Сначала Л. Колаковский выступил с большой речью на тему «Польская культура в последнее десятилетие». Он во всеуслышанье заявил, что завоевания «польского Октября» попраны: в стране не существует свободных выборов, нет свободы критики и информации; руководящие органы деградируют, так как не несут ответственности перед народом. Даже при сталинизме, продолжал философ, процесс вырождения власти не шел так быстро, поскольку тогда имелась идеология, в которую искренне верили многие люди. Сейчас же тормозящим фактором деградации системы управления является лишь технический прогресс, но он не демонстрирует такой эффективности, как идеология. В то же время Колаковский отверг заявления западной пропаганды, будто социализм несовместим с демократическими свободами: оно абсурдно, заявил философ. И всё же наиболее свободным периодом в новейшей истории Польши он назвал время непосредственно перед октябрем 1956 г. Невозможно исправить положение в экономике, сохранив в неизменности систему управления страной, «систему, в которой отсутствует ответственность власть предержащих перед общественным мнением». Выступавший признал, что после 1956 г. польское общество больше не живет в постоянном страхе перед репрессиями, однако «нет никаких институтов, которые бы сделали невозможным возврат к той системе»[421].
К. Помян со своей стороны в основном говорил о творческой роли молодежного движения и настаивал на необходимости создания подлинно независимой и равноправной с ПОРП организации молодежи.
В дискуссии приняло участие 14 человек. Студенты предлагали принять обращение к властям с требованием освободить Я. Куроня и К. Модзелевского, один из учащихся зачитал принесенный с собой проект резолюции с протестом против ограничения гражданских свобод, другой потребовал осудить «полицейскую систему». Декан факультета, однако, заявил, что не одобрит принятия каких бы то ни было резолюций[422].
Уже 27 октября Колаковский снова был вызван в Центральную комиссию партийного контроля. Состав лиц, разбиравших его дело, не претерпел существенных изменений. Это были всё те же Р. Новак, М. Нашковский, Е. Штахельский, М. Погорилле и П. Гаевский. Теперь уже с философом говорили откровенно. Новак сразу перешел к сути дела: «Во время последней беседы, которую с вами провели в ЦКПК, мы обговорили ряд проблем, а также ваше отношение к партии. По этому вопросу вы написали заявление. Анализируя его, мы пришли к выводу, что оно неискреннее, так как обходит стороной некоторые упреки в ваш адрес. 21 октября 1966 г. в Варшавском университете прошло собрание, в котором вы приняли участие. У нас есть материалы с этого собрания и мы считаем, что ваша речь имела антипартийный характер, направленный на провоцирование молодежи». Нашковский вопросил философа: «Где же ваша партийность?». Колаковский парировал: «Партийность должна заключаться в отражении негативных явлений в нашем обществе», и добавил в лоб: «Неправда, будто внутри партии существуют условия для такого типа дискуссий». Дальше философ уточнил: существует критика в экономической области, однако ее нет в сфере права и свободы прессы. Штахельского как министра здравоохранения особенно задели слова Колаковского о высоком уровне младенческой смертности в Польше (что, по мнению философа, было показателем отсталости страны). Он принялся оспаривать это утверждение, хотя Колаковский с самого начала заявил: не в том дело, а в отсутствии перспектив развития. Погорилле обвинил Колаковского в пренебрежении национальными интересами и заявил, что такого «критикана» не стали бы терпеть даже в английском парламенте. Наконец, Р. Новак закончил беседу, объявив Колаковскому о его исключении из партии. Философ отреагировал следующим образом: «Решение… считаю неправильным и несправедливым. Буду подавать апелляцию. Мои выступления не были антипартийными. Опасны не те, кто критикуют, а те, кто молчат от страха. Партийность не останавливала меня перед критикой, так же и исключение из партии не изменит моих социалистических убеждений»[423]. 24 ноября философ направил послание в Политбюро ЦК, в котором просил восстановить его в ПОРП, однако от слов своих не отказывался, говоря, что нужно исправлять те стороны жизни, которые противоречат социализму и программе партии, а не репрессировать людей, которые на них указывают[424]. В ответ партийные власти настояли на лишении его кафедры в Варшавском университете и снятии с поста главного редактора журнала «Философские исследования» (Studia Filozoficzne).
Исключение Колаковского произвело эффект разорвавшейся бомбы. Уже 31 октября об этом сообщило агентство Франс Пресс, назвав Колаковского «несомненно лучшим мыслителем поколения». Вместе с тем, агентство указывало, что «деятельность профессора Колаковского уже давно позволяла предполагать подобное решение со стороны польской коммунистической партии».
1 ноября корреспондент «Нью-Йорк Таймс» подтвердил эту новость, заявив: «Литературные круги в Варшаве не были застигнуты врасплох исключением Колаковского из партии; даже наоборот, выражается удивление, что ему так долго разрешали оставаться в ней».
2 ноября статью о деле Колаковского под названием «Страх перед правдой» опубликовала гамбургская газета «Ди Вельт». Автор статьи был согласен с французскими коллегами: «Отношения между неудобным мыслителем и партией с течением времени так обострились, что для окончательного разрыва не хватало лишь повода… Партия терпит реформаторские высказывания только за закрытыми дверями, так как боится раскола в случае, если разные коммунисты начнут проповедовать разные идеи. Дело Колаковского — это урок того, что польская партия опасается не только правды, но и ее последствий, если о правде говорят открыто».
Материал о Колаковском под названием «Выдающийся философ исключен из партии» разместила у себя и западногерманская газета «Дер Телеграф»[425].
Вскоре начали сбываться слова Погорилле о болезненной реакции гуманитарного сообщества. Когда 15 ноября член Политбюро З. Клишко на партконференции Варшавского университета сообщил о лишении Колаковского членства в партии, в поддержку ученого немедленно выступило несколько профессоров[426]. 19 ноября письмо с протестом против исключения Колаковского направило 15 членов первичной парторганизации Союза писателей, в том числе бывший главный редактор «Новой культуры» поэт В. Ворошильский и известный киносценарист Т. Конвицкий. Большинство из этих пятнадцати были людьми, до той поры не замеченными в оппозиционных действиях, вдобавок некоторые из них состояли в свое время в Компартии Польши. Свой протест они обосновывали тем, что исключение такой выдающейся личности, как Колаковский, может повредить партии в глазах общества[427].
Была создана комиссия ЦК для рассмотрения вопроса с письмом протеста. В ночь с 25 на 26 ноября 1966 г. она провела беседы с подписавшими. Ни один из них, как выяснилось, не присутствовал на пресловутом собрании и не слышал речи Колаковского, поэтому каждому дали прочесть стенограмму выступления, основанную на пленках госбезопасности. Все сходились во мнении, что речь путанная и вообще малопонятная. Причину этого усматривали либо в искажениях при перепечатке текста, либо в болезненном состоянии Колаковского, страдавшего от туберкулеза. Тем не менее ни один из авторов письма не отозвал своей подписи. Все старались отвести от Колаковского обвинение в антипартийной позиции, настаивая, что несогласие с текущей политикой еще не означает перехода во вражеский (то есть социал-демократический) лагерь[428]. В итоге подписанты тоже были исключены из ПОРП. В Кракове от партбилета отказалась поэтесса, будущая нобелевская лауреатка Вислава Шимборская.
В начале декабря Политбюро получило еще одно письмо аналогичного содержания, подписанное пятью членами Союза писателей (в том числе литературным руководителем киностудии «Сирена», известнейшим переводчиком русской классики Е. Помяновским). 6 декабря с ними провели беседы представители ЦК. Авторы второго письма также не знали содержания речи Колаковского, и в своем поступке руководствовались теми же мотивами, что и их предшественники. Они также были изгнаны, либо добровольно вышли из ПОРП. Некоторые из покинувших ряды партии, впрочем, оговаривались, что их решение не означает разочарования в коммунизме. «После 22 лет пребывания в партии, — писал поэт, эссеист и переводчик Северин Полляк, — после 43 лет участия в социалистическом движении я не перестал и не перестану быть коммунистом… тем не менее в сложившейся ситуации считаю невозможным оставаться в рядах партии». «Двуличным быть не умею, — писал автор исторических романов о наполеоновских временах Марьян Брандыс, — а в роли партийного оппозиционера чувствую себя невыносимо, поскольку за 24 года привык верить, что партия — это единственная сила, способная изменить к лучшему страну, в которой я живу»