На XIII пленуме летом 1963 г. Гомулка кратко заявил, что «ревизионизм в странах, строящих социализм, фактически стремится ликвидировать марксизм-ленинизм в пользу социал-демократии»[444]. На IV съезде ПОРП в июне 1964 г. было дано несколько более широкое понятие: «Ревизионизм в наших условиях — это уступки буржуазной идеологии, пропаганда лозунга свободы для антисоциалистических сил, антимарксистских течений и оспаривание руководящей роли партии в общественной и культурной жизни страны (подчеркнуто мной. — В. В.)»[445]. Пожалуй, самое полное определение ревизионизма прозвучало на V съезде ПОРП в ноябре 1968 г.: «Ревизионизм — это совокупность теоретических понятий и вытекающих из них практических действий, находящихся в противоречии с основополагающими принципами марксизма-ленинизма, ослабляющих и разоружающих рабочий класс и его партию в борьбе с реакцией, с внутренними и внешними врагами социализма. В основе теории и политической практики ревизионизма лежит буржуазная идеология. Его тезисы, как правило, повторяют положения социал-демократических партий в западных странах, они являются адаптацией традиционных аспектов капиталистического строя, которые ревизионисты хотели бы привить социализму… Ревизионисты подрывают принцип руководящей роли рабочего класса и его партии в пользу свободной игры политических сил, заявляют, что диктатура пролетариата в обществе без антагонистических классов является анахронизмом (подчеркнуто мной. — В. В.). Они стремятся стереть границы между буржуазной и социалистической демократиями, пропагандируя включение в социалистическую демократию буржуазных институтов. Они провозглашают мирное сосуществование социализма с капитализмом в области идеологии. Они стараются ориентировать деятелей культуры и искусства на современные буржуазные образцы литературы и искусства, и таким образом пропагандируют угодничество перед Западом. В философии и социологии они отрицают либо искажают марксизм-ленинизм, пытаясь „творчески“ осовременить их воззрениями различных буржуазных „марксоведов“ или даже явных антикоммунистов. В экономических науках ревизионисты высказываются за ликвидацию центрального социалистического планирования и замещение его рыночными механизмами…»[446]Заметим, что это определение было дано по горячим следам мартовских волнений в Польше и интервенции в Чехословакию, в силу чего его авторы постарались вспомнить всё, что когда-либо вызвало неудовольствие или гнев у первого секретаря ЦК ПОРП.
В чем же тогда заключалась пресловутая «оппозиционность» Гомулки, так ярко проявленная им в 1948 и 1956 г.? В целом его политическая программа сводилась к следующим пунктам: равноправие всех стран социалистического лагеря на основе международной солидарности трудящихся; неприятие культа личности; внутрипартийная демократия (то есть открытость партийной жизни, свободные выборы руководства, право защищать свое мнение при условии подчинения решениям большинства); повышение роли Сейма как высшего органа власти в стране. Ни принцип руководящей роли партии, ни национализация промышленности не только не оспаривались Гомулкой, но напротив, считались им основой для успешного строительства социализма. Тех же, кто покушался на эти «священные коровы» социалистической доктрины, польский партийный лидер однозначно воспринимал как ревизионистов.
Любопытно, в чем Гомулка видел истоки ревизионизма. На XIII пленуме в 1963 г. он ясно высказался на этот счет: «Условная сила ревизионизма и сложность борьбы с ним в области идеологии исходит прежде всего из общественной базы, которую он находит в мелкобуржуазных слоях и в мелкобуржуазном менталитете»[447]. На V съезде ПОРП Гомулка развил эту мысль. По его мнению, причина распространения ревизионизма лежала «в буржуазном образе мышления и отношения к общественным интересам в разных слоях общества, в особенности тех, которые корнями уходят в многочисленную когда-то в Польше мелкобуржуазную среду… <…> Ликвидация старой материально-технической базы капитализма не ликвидирует остатков влияния буржуазной идеологии на сознание общества…»[448]Другими словами, секрет стойкости ревизионизма лежал скорее не в бытии, а в сознании, в пережитках буржуазного мировоззрения. Именно в силу того, что социалистическое общество с трудом избавлялось от «мелкобуржуазных пережитков» в сознании, страны соцлагеря, по мнению Гомулки, вынуждены были ограничивать у себя демократию. «Любая демократия является классовой, то есть ограниченной для потребностей определенных общественных классов и определенного общественного слоя… — утверждалось первым секретарем ЦК ПОРП с трибуны IX пленума ЦК ПОРП в мае 1957 г. — Без ликвидации или по меньшей мере серьезного сужения идейно-политической базы буржуазии в обществе существует постоянная опасность, что буржуазия воспользуется свободами социалистической демократии, предназначенными для рабочего класса и трудящихся, и станет подрывать народную власть или даже пытаться свергнуть социалистический строй и восстановить капитализм»[449]. В докладе на XIII пленуме в 1963 г. Гомулка заявил на этот счет: «Право свободы объединений, собраний и слова, право свободы политической деятельности [эксплуататорские] классы… использовали бы только для борьбы с революцией за возвращение своего господства и права эксплуатировать чужой труд. <…> Со временем существующие ограничения [свободы] исчезнут, когда пропадет внутренняя угроза и исчезнет внутренний враг»[450]. В отчетном докладе ЦК V съезду ПОРП (т. е. уже после вторжения в Чехословакию) эта мысль была сформулирована следующим образом: «Те же самые лозунги, чье воплощение в условиях капиталистической страны означало бы прогресс, применительно к социалистической стране могут иметь и часто имеют прямо противоположное, реакционное и контрреволюционное звучание, и их реализация означала бы отступление от социализма. Неслучайно империалистические центры с исключительной страстью поддержали концепции либерально-буржуазной демократии, отстаивавшиеся правыми в Чехословакии»[451]. Выступая перед польскими журналистами 21 августа 1968 г., Гомулка высказался напрямик: «Свобода прессы — это удобный предлог для прикрытия истинных намерений»[452].
Таким образом, первоначальная «крамольная» позиция Гомулки с течением времени сама стала догмой, акцентируя внимание не на борьбе с пережитками «культа личности», а прежде всего на подавлении любой самостоятельной мысли в марксистском движении — на том основании, что она, эта мысль, якобы содействует классовому врагу. Такая эволюция произошла главным образом потому, что эпоха «ошибок и искажений», как именовались годы сталинизма, не привлекала к себе после 1956 г. много внимания, чего нельзя было сказать об «обновленческих» идеях в коммунизме. В силу этого главным объектом для атак со стороны руководства ПОРП становился уже не «догматизм», а «ревизионизм».
Всё вышесказанное, однако, не означает, что Гомулка постепенно предал забвению свои прежние «реформистские» убеждения. Скорее, в силу потери их актуальности в Польше (после отмежевания от «эпохи ошибок и искажений») они перенеслись преимущественно во внешнеполитическую плоскость, и в 1960-е гг. наиболее ярко проявлялись в спорах с китайскими и албанскими «товарищами». Если после 1956 г. Гомулка и обращался к теме «догматизма», то происходило это опять-таки в связи с его инвективами в адрес «ревизионизма». Два этих явления, по мнению первого секретаря ЦК ПОРП, имели непосредственную связь. В Польше, говорил он на XIII пленуме в 1963 г., ревизионизм так развился потому, что в 1948–1955 гг. в области подготовки партийных кадров господствовали догматизм, поверхностность и примитивизм[453]. Подобное мнение высказывалось им и в отношении чехословацких событий. «Опыт Чехословакии свидетельствует, — указывалось в одной из речей Гомулки в конце июня 1968 г., — что упорное следование догматистским и сектантским ошибкам в политике партии значительно облегчает ревизионистским элементам работу в распространении смуты и дезориентации в сознании не только интеллигенции, но и всего партийного актива»[454]. Другим проявлением «эпохи ошибок и искажений» Гомулка считал совмещение в одних руках партийных и государственных функций. По убеждению польского партийного лидера, выраженным им еще в 1956 г., подобная практика была глубоко порочна. Поэтому сохранение этой традиции в Чехословакии он полагал косвенной причиной столь бурного всплеска недовольства общества политикой руководства. Выступая 21 августа перед польскими журналистами, Гомулка прямо заявил, что отставка А. Новотного была правильной, так как линия на объединение партийных и государственных постов не могла привести ни к чему хорошему[455].
В силу вышесказанного первоначальная реакция Гомулки на перемены в чехословацком руководстве была в общем положительной. Отчитываясь 10 февраля 1968 г. на заседании Политбюро ЦК ПОРП о своей первой встрече с А. Дубчеком (прошедшей 7 февраля недалеко от Остравы), первый секретарь заявил: «Выглядит так, что чехословацкая партия до сих пор слишком увлекалась администрированием, навязывала решения государственным органам и другим инстанциям, она чересчур обюрократилась…» Что же касается самого Дубчека, то он, по впечатлению Гомулки, «здраво оценивал отношения с Советским Союзом, вопрос кредитов для „третьего мира“ и другие проблемы»