«По мнению польских друзей, в нынешней внутриполитической обстановке в стране, в сложных условиях ликвидации последствий декабрьского кризиса 1970 г. нормализация отношений между государством и костелом дает некоторые тактические выгоды народной власти. Таким путем, по крайней мере временно, удастся нейтрализовать опасного противника социалистических преобразований в стране… Однако несомненно и то, что подобные меры могут иметь и свои отрицательные стороны. В частности, костел получает возможность продолжать религиозную обработку населения в условиях отсутствия действенной антиклерикальной пропаганды»[571], — так оценивала советская сторона итоги состоявшихся переговоров.
Правящая элита не теряла надежды договориться со святым престолом. В октябре 1971 г. на церемонию канонизации польского священника М. Кольбе в Рим отправилась официальная делегация из Варшавы, а также было дано разрешение на выезд группе паломников. В ноябре 1971 г. в Варшаве прошел второй раунд переговоров с представителями Ватикана, но столь же безрезультатно. Стороны убедились в диаметральной противоположности своих подходов.
Римский папа Павел VI выполнил обязательство своего представителя и установил на западных землях Польши постоянную церковную администрацию, тем самым признав принадлежность этих территорий ПНР. Это произошло 28 мая 1972 г. Однако новые епархии были утверждены не в тех границах, на которых настаивали власти ПНР, а в тех, которых добивались польские иерархи. Кроме того, епископы были поставлены без всяких консультаций с польским правительством, что шло явно вразрез с требованиями верхушки ПОРП[572]. К этому времени от краткосрочного потепления отношений с польским епископатом не осталось и следа. Власть, почувствовав себя уверенно, возобновила жесткую линию. В начале сентября 1971 г. примасу С. Вышиньскому было отказано в новой встрече с премьер-министром П. Ярошевичем под предлогом отсутствия у того времени. На заседаниях особой группы ЦК по делам религий 14 октября и 19 ноября 1971 г. предложения А. Скаржиньского и вице-премьера В. Красько по поиску соглашения с церковью были названы «отступлением» и отвергнуты[573]. Глава группы С. Каня высказался за твердый курс. Взаимоотношения государства и церкви вернулись к состоянию до декабря 1970 г.
Таким образом, фактический материал наглядно свидетельствует, что католический епископат руководствовался соображениями защиты национальных интересов и соблюдал осторожность в период декабрьско-январского кризиса, боясь повторения событий «Пражской весны» и восстания в Будапеште. Церковь, без сомнения, поддерживала участников акций протеста, но старалась умерить страсти, памятуя об историческом опыте поляков и других народов Центральной Европы. Показательно, что ни католическая печать, ни приходские священники, ни члены епископата не выразили своего осуждения актам вандализма в период массовых столкновений (на что делала упор партийно-государственная пресса), заняв, таким образом, независимую позицию по отношению к трагическим событиям в стране. Епископат неуклонно проводил линию политического «минимализма», причиной чего являлись геополитические соображения, вынуждавшие католических иерархов действовать с оглядкой на СССР и принимать во внимание неполный суверенитет Польского государства.
Правый фланг политической оппозиции в Польше (1956–1980 гг.)[574]
Политическую оппозицию в ПНР в наиболее общем виде принято делить на левых и правых. К левому флангу относят людей социал-демократических убеждений (нередко — с коммунистическим прошлым), которые, критикуя политику правящей партии и строй Народной Польши, всё же допускали (как правило) возможность реформирования системы в сторону большей демократизации. Правые, наследники «пилсудчины», национал-демократии и христианской демократии, в подавляющем большинстве выступали против основ общественно-политической системы, стремились к ее демонтажу и освобождению страны от советского влияния. Соответственно, если главным требованием левых было соблюдение прав человека, то правые акцентировали внимание на проблеме государственного суверенитета.
Первой организацией правого толка, появившейся после 1947 г. (когда окончательно была подавлена легальная антикоммунистическая оппозиция), следует признать Союз молодых демократов (СМД). Это была вполне легальная структура, находившаяся (правда, короткое время) под опекой Демократической партии — одной из двух «союзнических партий», действовавших под патронажем ПОРП. Союз возник осенью 1956 г. на волне идейных поисков молодых поляков в момент распада структур официальной организации — Союза польской молодежи. Окончательно СМД оформился на съезде 30 ноября 1956 г. (характерно, что с этого съезда по настоянию президиума были удалены все члены ПОРП и ее молодежных пристроек[575]). В своей программе Союз хотя и выражал поддержку решениям VIII пленума ЦК ПОРП, вернувшим на пост лидера В. Гомулку, высказывался за польскую модель социализма и рабочее самоуправление, но первым из легальных организаций выразил протест против «фактической однопартийности» и, кроме того, заявил, что демократические идеи имеют надклассовый характер (опровергая тем самым марксистский тезис о том, что каждому общественному классу соответствует партия или идеология). «Нет такой партии, которая имела бы право монополии на теоретическое и практическое создание строя общественной справедливости», — утверждалось в программе СМД[576]. Согласно данным Службы безопасности, идеологические постулаты СМД сводились к трем пунктам: независимые молодежные организации; полная самостоятельность в мировоззренческой области; строительство социализма на основе демократии и национального суверенитета[577]. Подобные настроения бытовали тогда и среди руководства ДП, в частности, к ним склонялся ее председатель С. Кульчиньский. Неудивительно, что партия взяла Союз под свою опеку, а 6 декабря 1956 г. руководители СМД и ДП в совместном заявлении указали, что между ними нет принципиальных идеологических расхождений. Очень быстро численность Союза выросла до 10 тыс. человек. Это была, главным образом, студенческая молодежь католических учебных заведений. К январю 1957 г. организация, по заявлению председателя Главного правления СМД К. Глоговского, имела свои ячейки во всех вузах, на четырнадцати предприятиях и в пяти школах[578]. Но вскоре В. Гомулка заявил, что в СМД собираются элементы, явно враждебные народной власти. Политбюро ЦК ПОРП упрекнуло руководство ДП в том, что оно оказывает поддержку «нелегальной» молодежной организации, и партия отказала Союзу в своей поддержке. 16 января 1957 г. СМД заявил о самороспуске[579].
В 1957 г. бывший заместитель Глоговского П. Гурный вместе с лаборантом Гливицкого политехнического института Ю. Коссецким создал в Варшавском университете подпольную организацию студентов Национально-демократическая лига. В программе Лиги чувствовалось сильное влияние национал-демократии (которую участникам организации привил знакомый Коссецкого бывший эндек[580]П. Богданович). В частности, заявлялось, что организация является продолжением запрещенной в 1945 г. Национальной партии и стремится к воссозданию великой Польши от Одры до Днепра. «… Полагаем необходимым, — утверждалось в программе, — сохранение союза с Россией до тех пор, пока наша западная граница не будет окончательно признана всеми… Потом будем стараться использовать любую возможность, чтобы отторгнуть у России наши восточные земли. Если Россия будет вынуждена признать наши территориальные претензии, мы создадим и станем систематически полонизировать федеральное государство, сложенное из Польши, Литвы, Белоруссии и правобережной Украины… После этого наша внешняя политика будет опираться на союз с Россией и Китаем». В отношении внутренней политики автор программы Ю. Коссецкий предлагал всяческую поддержку католической церкви как оплота польской культуры, при одновременном дистанцировании от нее в тех случаях, когда ее цели не имеют непосредственного отношения к величию польского государства. «Поскольку, — утверждалось далее, — наша внутренняя жизнь уже давно ограничена деятельностью международной мафии в виде масонства и коммунистического интернационала, а также враждебной деятельностью национальных меньшинств (прежде всего, евреев, немцев и украинцев), мы будем всячески стараться избавить нашу страну от всех интернационалов, а также исключить из нашей политической жизни (а впоследствии — и из страны) все меньшинства, которые попытаются бороться с польским народом… Чрезвычайно опасным для нашего национального быта является проникновение чужих культур, особенно еврейской, византийской и туранской…» В отношении экономики программа отвергала «капитализм как частный, так и государственный… Поскольку неподконтрольное ничему развитие хозяйственной жизни опасно, государство должно руководить экономическими процессами… ключевые ветви экономики должны остаться в руках государства, но легкая промышленность… должна перейти в частную собственность либо в собственность рабочих коллективов… В силу специфики крестьянского хозяйства оно должно остаться сугубо в частном владении… В сфере политического строя… мы будем стремиться с построению системы без антинациональных факторов. Чтобы игра сил проходила между группами национального толка, отличающихся друг от друга не целями, а только методами…»[581]Другими словами, члены организации принимали идеологию эндеции в ее крайней форме — национализм и антисемитизм.