— Будь спокоен, повышение ты получишь. Это я тебе обещаю.
Солнце уплыло на другую сторону неба. В это время рыба не клюет. Мужчины свертывают удочки и ложатся в тени под кустом. Разговаривать не хочется. Они дремлют. Проходит два часа.
По шоссе — в ста метрах от них — проезжает легковая машина. Останавливается. Из нее вылезает шофер, оглядывается, потом нажимает на клаксон и дает несколько коротких сигналов. Молодой поднимает голову, смотрит на часы.
— Это за мной, уже почти пять.
Оба встают, собирают разбросанные по траве вещи. Лысый чувствует, что шум в ушах проходит.
— Знаешь, — молодой похлопывает его по плечу, — я ведь работаю в Министерстве путей сообщения. Начальник управления. Вот тебе мое слово, я тебя отсюда вытяну. Потому что ты мне понравился, ты человек порядочный. Я запомню.
Лысый хмурит брови, не отвечает. Его мучает какая-то мысль. Они подходят к машине. Молодой открывает перед ним дверцу:
— Садись, подвезу.
Лысый осторожно помещается на мягком сиденье. Очень приятно так вот сидеть и выглядывать в окошко. Машина врывается на улицу городка, притормаживает.
— Приехали. — Лысый показывает на маленький красный домик. — Здесь я живу.
Молодой протягивает ему руку, крепко жмет.
— Я рад, что познакомился с тобой. Я, может, в следующее воскресенье опять сюда приеду, и мы опять встретимся на рыбалке. А о том деле я буду помнить.
Лысый опять морщит лоб, видно, что-то хочет сказать.
— Что касается этого, то… — начинает он заикаясь, — не надо, ну, относительно этого перевода…
Молодой поглядывает на него с искренним удивлением.
— Почему?
— Потому что я, видите ли… — лысый путается. — Я двадцать лет… вроде как только мог лучше и это… ну, повышения не получил. А теперь так просто, на рыбалке, потому… Уж такой я есть, — кончает он с отчаянием, не в состоянии яснее выразить своих мыслей.
Молодой ничего не понимает. Еще раз пожимает руку лысого и захлопывает дверцу.
«Экий придурковатый старик, — думает он минуту спустя, — Ну и чинуша».
Идя по лестнице, лысый решает ничего не говорить Жене об этом знакомстве. Опять она будет недовольна…
БОГДАН МАДЕЙДом
I
Они шли рядом, придерживая висящие за спиной автоматы. До лагеря от того места, где они только что передохнули, надо было пройти еще километра два вдоль тротуаров, чудом уцелевших среди развалин. Становилось холодно. Город, по которому они шли, казался нагромождением карликовых построек, разрушенных Гулливером. По обеим сторонам улицы торчали покрытые сажей, закопченные обрубки стен, огромные бетонные занозы подпирали небо. Изредка в уцелевших домах блестели огоньки.
— Пойдем напрямик, — сказал сержант, сворачивая на огромное поле битого кирпича, покрытого размокшей известкой. Они свернули вправо, прошли наискосок через квадрат, обозначенный едва заметными полосками мостовых, проскользнули в ворота в единственной целой степе здания и вошли во двор. В глубине темнеющей площадки стоял дом.
Сержант сел на груду кирпича, поставил автомат на сапог и оперся подбородком о дуло. Поводя головой вправо и влево, он обследовал здание. Посидев так с минуту, сержант встал и потянул его за собой к уцелевшему дому. Вначале он упирался, но потом подумал, что дорога к лагерю куда труднее, придется идти все время по развалинам, встал и пошел за ним.
Осторожно поднимая ноги над невидимым порогом, они вошли в дом и на минуту остановились перед дверью. Когда их глаза привыкли к темноте, более густой здесь, чем на дворе, они увидели лестницу, ведущую вверх и вниз, в подвал. Они сошли вниз. Сержант достал карманный фонарик и осветил мокрый пол. Душный запах гниющих овощей ударил в нос, когда они пошли дальше, в глубину мрака. В углу, за кипой смятых и скрученных от влаги газет, валялась груда гниющего тряпья и несколько запыленных пустых бутылок. Сержант присвистнул, втянув затхлый воздух.
— Ничего нет, — сказал он и махнул рукой в направлении лестницы. — Пойдем выше.
Первый этаж был пуст. В комнате, где была спальня, стояли две кровати без матрацев и прислоненное к ночному шкафчику зеркало. Над светлыми прямоугольниками степ торчали гвозди — следы снятых картин и портретов. Один из них валялся около кровати, из металлического ушка для гвоздя висела паутина, лохматая от осевшей пыли.
В кухне сержант задел жестяную посуду. Грохот падающего металла разбил тишину разрушенного жилища.
— Мотаемся впустую, — сказал сержант, выходя из кухни.
Рукоятью автомата он ударил в следующую дверь. Она была заперта. Он стукнул еще раз по матовому стеклу, которое со звоном рассыпалось. Он заметил, входя в комнату, что ключ торчит в замке. Комната была в порядке, как будто кто-то вышел из нее и должен вот-вот вернуться. Вокруг стола, покрытого газетами, стояли обитые вишневой кожей кресла. Около окна — письменный стол с тяжелой бронзовой лампой и раскрытым толстым журналом. Под стеклом на столе цветные открытки с видами разных городов и какой-то восточный пейзаж с пагодой, торчащей, как лохматый гриб среди шахматной доски полей, террасами сбегающих к подножью холма. Золотистый пейзаж освещал лежащую рядом фотографию молодой женщины, снятой в полумраке, с опущенными глазами.
Он обернулся и осветил стены кабинета. Слева стоял забитый доверху книжный шкаф. Между толстыми томами торчали втиснутые дешевые брошюры. Некоторые корешки были потрепаны, несмотря на кожаные переплеты, чьи-то пальцы стерли позолоту и блеск, оставив лишь отпечатки букв. Он попробовал прочитать их, и, когда наклонился к книгам, ему показалось, что тишину этой комнаты делит с ним отсутствующий хозяин.
Он перестал обращать внимание на сержанта. Взял со стола журнал, уселся на нем и закурил. Держа сигарету во рту, он вынимал с полок одну книгу за другой и рассматривал их, щуря глаза от дыма. Он не знал языка, на котором были написаны эти книги, он смотрел на титульные листы и с горечью ставил их обратно на место.
Сержант несколько раз прошел по комнате у него за спиной, потом толкнул его носком сапога.
— Я думал, у тебя это давно выветрилось из головы, — сказал он. — А ты вцепился в эти бумажки, как клещ.
— Зачем же выветриваться. — буркнул он, вытягивая следующую книгу. С удовольствием прочитав фамилию Фейербаха, он поставил книгу на полку и сказал: — Тебе это не интересно? Подожди минутку.
— Отчего же, интересно. Как кончится война, я соберу целую библиотеку из лучших произведений, среди которых обязательно будут обнаженные женские тела. А ты, может, все-таки пошевелишься? Таких собраний полно в каждом доме. Сдается мне, что эти люди всю жизнь только читали книги да то и дело развязывали войны. Одного только не могу понять: откуда они все могли взяться, если во всем городе я еще не встретил ни одной женщины? Пошли, остался еще один этаж, может, там найдем что-нибудь интересное.
Ему не хотелось уходить. Он поглядел на сержанта.
— Подожди минутку.
— Хорошо. Сиди себе тут. Я подскочу наверх.
Шаги сержанта донеслись с лестницы. Через минуту сквозь открытую дверь он услышал звук фортепьяно; кто-то провел ладонью по всей клавиатуре от басов до самых высоких звуков и обратно. Потом долетел свист сержанта: сержант всегда насвистывал, когда сталкивался с чем-нибудь приятным. Свист не прекращался, но звучал уже иначе — был долгим и выжидательным.
Он нехотя встал, поднял журнал, на котором сидел, отряхнул его о бедро, бросил на стол и вышел из комнаты.
Лестничная клетка была высокая и узкая, она шла почти отвесно, без поворотов, прямо на следующий этаж и дальше, на чердак. Поднявшись на следующую площадку и подойдя к двери, он опять услышал свист, полный радостного изумления. Он вошел в приоткрытую дверь. На дверном косяке качалась тень сержанта. Он вошел в комнату и увидел стол с погашенной свечой, рядом стоял сержант, и прежде, чем он успел оглядеться, увидел, что перед сержантом стоит молоденькая девушка. Лица ее он не мог разглядеть. Луч маленького фонарика в руках сержанта вырывал из темноты только часть фигуры.
— Зажги свечку, — сказал сержант.
За окном было темно, холодно и тихо. Он начал искать в кармане спички, наконец нашел коробок, вытащил и зажег. Взяв в руки свечу, он почувствовал, что верхняя часть еще теплая, стеариновые потеки, облепившие ее, были еще мягкие, как струи смолы на сосне.
— Посмотри-ка, — сказал сержант, — она получше книжек да и бутылки, пожалуй. Даже полней. Сегодня мне как-то не по себе, и, если бы не эта девчонка, я бы и не знал, чего мне надо.
Он подошел к девушке поближе. Она что-то быстро сказала по-своему, чего ни он, ни сержант не поняли, но ему показалось, что девушка обращается к нему за помощью. Сержант откинул ее темные волосы, падающие на спину, и положил руку на плечо. Девушка вздрогнула и застыла без движения, будто ладонь сержанта обладала парализующим действием. Она не двигалась, только ее глаза над плечом сержанта искали его взгляда, будто не сержант, а только он был человеком, который может понять другого. Сержант гладил шею девушки. Он теперь видел, как его темная ладонь то поднималась вверх до ушной раковины, то скользила вниз, на открытые плечи.
Он не знал, что делать. Он смотрел на девушку и понимал все это время, чего она ждет от него, чувствовал, что ее невыносимая подавленность передается и ему, лишая возможности прийти на помощь.
Рука сержанта на мгновение задержалась на спине девушки, и внезапно его пальцы, словно потеряв терпение, задрожали и от этой дрожи стали сильнее. Он продолжал гладить девушку, но пальцы его, теперь уже уверенные и жадные, сильно надавливали на кожу, цепляясь за шею, подбирались к затылку и тяжело спадали на ключицы, выступающие над открытой грудью. Ладонь все сильнее давила на девушку, и она, в каком-то трансе колыхаясь из стороны в сторону, начала ускользать от сержанта. Его руки тянулись к ее голове; внезапно сержант дернулся.