Я приготовил раствор хлористого калия, набрал в шприц пять кубиков и спрятал его за ножку кровати. После отправился стряпать говядину с имбирем и овощи в соусе карри. Рис решил варить по-тайски, то есть довольно долго, покуда не склеится. На десерт я запланировал грушевый шербет. Накрыл стол свежей скатертью, поставил цветы, сменил рубашку и зажег свечи. В конце концов это наш прощальный ужин.
Она только слегка удивилась, но все женщины в таких ситуациях глупеют. С быстротой мячика, отбитого игроком в сквош, их осеняет мысль, что так и должно быть, и они поражаются, как могли столь долго существовать без цветов и свечей.
Я подал блюда, наполнил рюмки. После третьей она вдруг насторожилась. Внимательно взглянув на меня, спросила, щурясь и растягивая слова:
— Мама тебе уже сказала?
— Это о чем?
Неужели она не доверяла собственной матери? Даже мать могла ее предать! Ну и семейка!
Когда она ела, кусочек жареного перца прилип в уголке ее рта, как струйка крови.
Когда была выпита половина второй бутылки, язык у нее начал заплетаться, а когда виски подошло к концу, она без чувств сползла со стула. Ковер смягчил удар. Жена издавала звуки, похожие на хрип, изо рта вытекла капля слюны. Моя принцесса напилась. Я отнес ее на кровать и попытался раздеть. Ужасно трудно раздевать женщину, когда она тебе не помогает, но в конце концов я справился. Она лежала голая и храпела. Я с нежностью подумал о ее округлой, прекрасной формы груди, сосках, сейчас довольно плоских, но под пальцами твердеющих и вздымающихся, как Карпаты. О слегка выступающих костях таза, о художественно подбритом лобке. Интересно, кто «художник»?
Она лежала такая беззащитная и невинная. Я достал из-за ножки кровати шприц и воткнул ей в пупок. Игла, преодолев небольшое сопротивление, вошла довольно глубоко. Я впрыснул содержимое до последней капли. Она тихо застонала и, открыв глаза, уставилась на меня бессмысленным взглядом. А я нежно поцеловал ее в губы, незаметно бросив шприц под кровать.
— Спокойной ночи, жена моя, надеюсь, ты проснешься в лучшем из миров, — ведь я не желал ей зла.
Но, вероятно, где-то я ошибся, потому что ночью ее начало рвать. Из туалета она вернулась смертельно бледная. Мне стало ее жаль. Я принес ей полстакана воды с двойной дозой растворимого аспирина и до утра гладил по голове.
С опозданием выходя на работу, она все жаловалась, что на ней живого места нет — болит даже пупок. Потом попросила одолжить ей мою машину. Она и правда так плохо выглядела, что моя покореженная «мазда» была ей больше к лицу, чем ее новая «альфа ромео».
— Отгони мою машину в мастерскую, вчера она не завелась.
Мотор заработал сразу: едва я вставил ключ в замок зажигания, раздался тихий звук, похожий на журчание воды в туалете. Был прекрасный послеобеденный час, среда, я ехал по городу и думал о четверге, последнем дне моей жизни. Я смотрел на играющих детей, на красочные витрины, на всё великолепие мира: ветер трепал девичьи волосы, автобус словно подмигивал мне фарами и улыбался — и я расчувствовался. Из глаз брызнули слезы. Одна затекла в уголок рта, другая на нос и там повисла на кончике. Я хотел еще раз увидеть лес, корову на лугу, курицу, клюющую зернышко, канюка, кружащего в вышине. Городская застройка быстро кончилась, появились поля, а дальше излучина реки. Я свернул на боковую дорогу и доехал до опушки леса.
Воздух был чистый, прогретый мягкими лучами солнца. Я шел по тропинке, совершенно опустошенный, как солдат после проигранного сражения. Мне уже не на что было надеяться. Впервые за много-много лет я принялся молиться.
— Господи Боже, не обижайся на меня за те немногие грехи, которые я ношу в себе: я жарил на костре головастиков, мне не чужда была гордыня, я прелюбодействовал, иногда злоупотреблял алкоголем… но, Господи Боже, всё перечисленное еще не повод, чтобы эта ведьма уничтожила меня, как вошь, раздавила ногтем, и только тихий хруст стал бы моей последней жалобой, подобной жалобе Твоего сына на кресте. Господи, не допусти, чтобы агнец Твой, сотворенный по образу и подобию Твоему, был стерт с лица земли, чтобы сатана восторжествовал, яви свою мощь, да поможет она мне победить зло и обречь на погибель адские силы…
И тут я заметил ее. Бело-желтая шляпка гордо возвышалась над травой. Amanita phalloides, бледная поганка, божья посланница, окончательное решение проблемы. Первое, что я почувствовал, — бесконечную благодарность. Я упал на колени и сорвал поганку у самого основания. Вполне достойный экземпляр.
Голова была ясная. Я начал действовать, как хорошо запрограммированная машина. Помчался домой, затормозил у супермаркета. Купил сметану 18-процентной жирности, пачку масла и двести пятьдесят граммов грибов-вешенок. К счастью, ужин нужно было приготовить к восьми, потому что после работы у нее оставалось еще какое-то дело.
Когда я услышал стук ее каблучков за дверью, все уже было на столе. На этот раз я не стал усердствовать, создавая романтическую атмосферу. Встретил ее в старой футболке, будто только что отошел от плиты. Тайную вечерю нельзя повторять. Но жене и так следует мною гордиться — тушеные грибы и нежнейшие gnocchi[43].
Я подал предназначенную ей тарелку. Свою поставил с другой стороны стола. Наливая в бокалы белое вино, заметил, что она грустно улыбнулась. Я успокоил ее, сказав, что у нас только одна бутылка.
Не знаю, кто из нас был слишком напряжен — то ли она, то ли я, — но разговор не клеился.
— Вкусно?
— Да, мой милый, очень.
— Добавить тебе грибков?
— Да, спасибо.
Она смотрела на меня как-то странно. Я наслаждался вешенками. Если вкус того, что ела она, был таким же — ей повезло. После доброй трапезы вспоминается лучшее. В конце концов, мы прожили вместе почти десять лет.
Я уже мыл посуду, когда она позвонила матери. Чтобы лучше слышать, я замер за кухонной дверью.
— Всё в порядке. Тебе надо только послать оставшуюся сумму.
— Да, я уже послала, но поговорим об этом завтра.
Она положила трубку, а я вернулся к недомытой посуде. Затем она включила телевизор и притворилась, что смотрит фильм. Незадолго до полуночи сказала, что как-то странно себя чувствует, и предложила пойти спать.
Я лег, но не мог заснуть. Вслушивался в ее учащенное дыхание. Amanita phalloides начинала действовать. Я не разузнавал, через сколько часов наступает смерть, но предполагал, что до утра все должно быть кончено.
Ночью я слышал, как жена топталась по кухне, но, проснувшись утром, увидел, что она лежит без движения. Никаких признаков дыхания, ступни холодные — она казалась мертвой.
Я встал и пошел в ванную. Избегал смотреть на себя в зеркало. Почистил зубы, оделся и направился на кухню, чтобы сварить кофе. На столе лежал элегантный красный конверт, на котором было написано мое имя. Я распечатал его. Там оказались документы на автомобиль, ключи и короткое письмецо. Почерк у нее не очень, но было заметно, что она старалась:
Наилучшие пожелания по случаю твоего сорокалетия. Мы с мамой приготовили тебе подарок. Подойди к окну и посмотри на стоянку.
Целуем — твоя любящая жена и заботливая теща.
Я с удивлением посмотрел на календарь И правда — сегодня четверг, 23 сентября, мой день рождения. Подошел к окну. На стоянке вместо моей «мазды» красовался великолепный «форд мустанг» кремового цвета, шестьдесят восьмого года выпуска.
На глаза навернулись слезы, я ощутил себя обманутым. Ничего никогда не может сделать нормально, всё какие-то секреты, каверзы, — снова выставила меня идиотом! Я был совершенно раздавлен — взбешен и раздавлен. Теперь я уже не был жертвой, я был убийцей и, как у нас в семье заведено, опять обязан был страдать от чувства вины. Наверное, я бы окончательно расклеился, но тут зазвонил телефон.
— Желаю всего наилучшего! Ну как подарок, понравился, ты же всегда хотел иметь такую модель?
— Да, это машина моей мечты. Совершенно не ожидал… просто чудо, спасибо, мама!
— К сорока годам мужчина должен воплотить свои мечты в жизнь, и хорошо, когда рядом есть тот, кто ему в этом помогает.
— Еще раз спасибо.
— Жду вас сегодня вечером к ужину. А сейчас заканчиваю разговор, и так уже опоздала.
— Непременно будем, мама.
Я не сразу отнял трубку от уха, словно вместо гудков ожидал услышать, как теща успеет напоследок ввернуть своим приторным тоном, что будет салат с кукурузой. Она прекрасно знает, что я терпеть не могу кукурузу.
Я взял ключи и пошел на стоянку. Это была действительно великолепная машина (ограниченная серия) — она сверкала новым лаком, будто только что сошла с конвейера. Салон был отделан деревом и красной кожей. Я опустился на сиденье. Не хотелось шевелиться, я помедлил, потом мягко коснулся руля. Внезапно на меня накатила волна сомнений, я почувствовал сожаление и грусть. Вдруг в действительности всё совсем не так, как мне мерещилось? Вдруг это во мне не было любви, и я поддался паранойе? Ведь она постоянно была рядом, спала со мной в одной постели, кормила завтраком, покупала мне подарки, подавала аспирин, когда я страдал от похмелья… Может, еще не поздно отвезти ее в больницу, что-то сделать, вдруг удастся ее спасти?
Я вставил ключ в замок зажигания, повернул. Раздался грохот, и меня с огромной силой бросило на лобовое стекло. Кусок обшивки врезался мне глубоко в висок. Время вдруг замедлилось, и в абсолютной тишине огненные языки поползли по капоту, начали пробираться внутрь, уже занялась красная обивка, деревянные детали, мое тело, во рту я ощутил вкус крови, но боли не было. В последнюю секунду перед смертью я увидел, как она откинула занавеску и помахала мне на прощание. Тварь такая!
Перевод М. Курганской
Мартин Светлицкий Котик
— Настоящий герой должен быть одинок.
Так сказала эта женщина, встала и ушла. Он подошел к окну и смотрел, как она идет. Она шла уверенно, с большой элегантной сумкой в руке. Шла по заснеженной площади, в сторону вокзала… эта женщина. Не оглянулась, не посмотрела в его сторону, ни разу. Хотя точно знала, что он — смотрит.