Так и есть — вот она, наихудшая из причин, о которой он подумал несколькими минутами раньше. Теперь Буковский понимал, что придется выдержать, кто знает, возможно, самое большое испытание в жизни. Он решил еще немного потянуть время, собраться с мыслями.
— Что я слышу, пан комиссар? Полиция позволяет себе тыкать добропорядочному гражданину Речи Посполитой только потому, что он немного выпил?
Фуляра скрипнул зубами.
— Могу обращаться к тебе на вы, если хочешь. В твоей ситуации это ничего не изменит. Не обольщайся, что найдется идиот, который поверит, будто ты — добропорядочный гражданин. Итак, что вы, пан Буковский, делали вчера после семнадцати?
— Ничего особенного, был в гостях у доктора Мручека, известного историка, специалиста по…
— Я знаю, кем был доктор Мручек. Дальше! — Полицейский прервал его на полуслове.
Буковский почувствовал вдруг дискомфорт в желудке. С большим трудом, напрягая мышцы, ему удалось сдержать физиологический рефлекс. Значит, Мручека нет в живых! Этого следовало ожидать.
— Был? Доктор Мручек является знаменитым… — Он пытался блефовать.
— Является, был — какая разница, — махнул рукой Фуляра, пристально глядя ему в глаза. — Есть более важные проблемы. Еще раз спрашиваю, что вы вчера делали, вы оба. С начала и до… до конца.
— Дайте подумать. Ну, выпили водочки, болтали…
— О чем?
— О том о сем…
— Достаточно. Держите меня за идиота, Буковский? Я знаю, о чем вы говорили. О записках генерала Червякевича — о так называемой папке Глисты. Так?
— Попробую вспомнить…
— Так? — гаркнул Фуляра.
— Кажется, и об этом тоже.
— Ну и где она сейчас, эта папка, пан Буковский?
— Честно? Думаю, она никогда не существовала. Скорее всего, то, что называют «папкой Глисты», — фальшивка.
— Фальшивка, — кивнул Фуляра, растянув губы в язвительной усмешке. — Я так и думал.
— Что фальшивка, правда? — в раскалывающейся голове журналиста опять сверкнула слабая надежда.
— Нет, пан Буковский. Там есть кое-что и на вас. Так говорят.
Буковский опять почувствовал, что сфинктер вот-вот сдаст.
— Кто говорит? — спросил он севшим голосом.
— Наши люди. А точнее — ваши коллеги из Союза журналистов.
— Чушь… Обычная профессиональная зависть, неужели вы не понимаете?
— Может, понимаю, а может, нет. Из зависти тоже иногда говорят правду. Ну что? Есть там какой-нибудь компромат на вас?
— Вы прекрасно знаете, что все можно сфабриковать.
— Конечно. Но если это фальшивка, вам нечего бояться. Мы все проверим. Только не морочьте мне голову, а расскажите, где она спрятана.
— Спросите у доктора Мручека. Только он знает.
— Ваше упорство вызывает сожаление, Буковский. Вы что, правда советуете мне допросить труп?
— Труп? — прошептал Буковский.
Он пытался подготовиться, но, когда момент настал, сфинктер опять настойчиво о себе напомнил.
— Не прикидывайтесь дураком, Буковский. Защищайтесь как-нибудь поумней, черт подери. Скажите хотя бы, что действовали в состоянии аффекта, в ярости, потому что Мручек вас шантажировал. Ну? Так было дело?
Он проклинал день, когда впервые услышал о папке Глисты. Слухи о том, что генерал, а тогда еще полковник Гражданской милиции Червякевич в восьмидесятые годы организовал собственную сеть агентов, ходили давно. Фамилии тайных сотрудников не фигурировали в документах госбезопасности, а значит, никогда не попадали в архив ИНП[44]. После 1989 года[45] Червякевич уехал за границу, и о деле забыли. Всплыло оно несколько месяцев назад, после смерти генерала. Говорили, что он оставил записки, которые могли стать настоящей нейтронной бомбой. Первым это определение использовал именно Буковский, хотя на авторство претендовали многие. Ведь записки тоже были оружием, которое убивает избирательно, не разрушая окружающие структуры. И теперь получалось, что он может стать первой жертвой. Хотя к властным структурам отношения никогда не имел. Кто бы мог подумать!
Еще недавно он сам не верил в существование какой-то папки Глисты. Мнение его изменилось, когда к нему обратился Мручек. Заверениями известного своей честностью историка трудно было пренебречь. Буковский знал Вацека Мручека много лет. В студенческие годы они проводили время в одних клубах, вместе пили водку и, бывало, ухаживали за одними и теми же девушками. Позднее, по мнению Буковского, Мручек стал едва ли не самым компетентным в Польше специалистом по новейшей истории. Может, поэтому как-то не мог пробиться. Менее талантливые давно были профессорами, смотрели на него сверху вниз, иногда публично высмеивали его взгляды. Больше всего Мручек страдал от того, что его не допускали к сотрудничеству с ИНП. Об этом позаботились его давние коллеги. Он затаил обиду и решил всем отомстить.
Однажды ночью Буковского разбудил телефонный звонок.
— Адам? У меня есть потрясающая тема для смелого журналиста, который ни перед чем не остановится.
Мручек предложил срочно встретиться в открытом до утра пабе. Буковский был несколько удивлен — они с историком не общались несколько лет, — но знал, что лучшие темы часто появляются неожиданно, и тогда их нужно сразу хватать. А именно сейчас ему была просто необходима хорошая тема. Историк, забившийся в самый темный уголок паба, успел слегка набраться в одиночестве. Но его приглушенное бормотание прозвучало убедительно:
— Слышал о папке Глисты? Знаешь, где она?
— Понятия не имею.
— Она у меня.
И тут Буковский решил рискнуть втемную. Спросил только:
— Почему ты вздумал обратиться именно ко мне?
— Тебе практически нечего терять.
Прямолинейный ответ только утвердил Буковского в убеждении, что он должен заняться этим делом. Даже если откровения Мручека не до конца достоверны, игра стоила свеч. Тема гарантировала, что статью будут цитировать другие газеты и радиостанции, а фамилию автора повторять по нескольку раз в день во всех телепередачах. Короче говоря, у Буковского появится шанс напомнить о себе и поднять свой рейтинг в журналистской среде.
Однако Мручек не собирался допустить, чтобы вся слава досталась журналисту. Несмотря на немалое количество выпитого, он говорил неожиданно трезво, а его тон исключал дискуссию.
— Слушай, сделаем так. Для начала напиши пространную статью, просто чтобы подогреть атмосферу и вызвать кое у кого панику. Пока без фамилий.
Буковский насторожился.
— Но ты назовешь мне фамилии?
— Позже. Я назову их в интервью, которое ты возьмешь у меня после статьи. Я уже придумал название: «Доктор Мручек открывает правду». Слушай, чтобы все было ясно: я должен быть на первом плане. Это мое открытие и мой шанс показать всем этим говнюкам, что мое место в ИНП.
— Конечно, — притворно согласился Буковский. — Но какая у меня гарантия, что ты меня не кинешь? Я проторю дорожку, а ты потом побежишь в другую газету или прямиком на телевидение.
— Даю слово.
В откровениях пьяного Мручека не было информации, которой жаждал Буковский. Но его собеседника, похоже, невозможно было переубедить. Он производил впечатление человека подавленного, погруженного в депрессию, но в этом деле проявил железную волю. Будто интервью «Доктор Мручек открывает правду» могло спасти ему жизнь.
Выхода не было. Буковский не хотел упустить шанс. Если даже половина того, что внушает ему историк, окажется правдой, славы хватит им обоим. Получалось, что полковник Червякевич создал тайную команду, которая проникла во все структуры антикоммунистической оппозиции. Возможно, некоторые из этих структур даже созданы его людьми. Никто другой не знал, кто они. Только он один.
— Сейчас лишь скажу тебе, что сегодня это люди с первых полос газет. Члены правительства, парламентарии, генералы, епископы, главные редакторы. Нравственные авторитеты. Таков, например, тайный сотрудник Сократ. Раскрытие его фамилии потрясет общественность. Поэтому пока я не стану ее называть — боюсь, ты не выдержишь и проболтаешься.
Ему следовало уже тогда что-то заподозрить. Тем более что Дорота его предостерегала. А он, кретин, считал, что она просто завидует. И попался в ловушку, как ребенок. К этому Мручеку!
— Ну что, признаетесь, наконец? Сами видите, нам и без того все известно, — давил комиссар Фуляра. — Вас заманили в ловушку, так? Когда писали статью о папке Глисты в еженедельник «Вперед», вы еще не знали, что ваша фамилия в списке, верно? Мручек только вчера вам об этом сообщил.
— Издеваетесь? Как я мог быть в секретной команде, о том не зная?
— А может, и правда не знали и действовали бессознательно? Может, в том и гениальность этого гэбэшника? Понимаю, вы испытали шок. — Полицейский сочувственно покачал головой. — Вы ничего такого не ожидали. А тут Мручек пригрозил: либо вы сами об этом напишете в интервью с ним, либо он пойдет на телевидение. Вот тут бы вы и прославились, о чем давно мечтали, да? Он просто не оставил вам выбора, пан журналист, не правда ли? Кстати, а почему он вас так не любил? Знаете?
— Нет-нет, это просто в голове не укладывается. На что идут деньги налогоплательщиков! Ничего не выйдет, комиссар. С Мручеком мы расстались, довольные друг другом, еще до теленовостей.
— А откуда вы знаете, что Мручек убит позднее? — поймал его на слове Фуляра.
— Потому что, когда я от него уходил, он был жив, черт вас подери!
— Кто-нибудь может подтвердить, что вы ушли из квартиры Мручека именно в это время?
— А вот и да, — обрадовался журналист. — В лифте со мной ехали две пожилые дамы. Наверняка меня запомнили. Нужно их отыскать. Удивлены, да?
— Отнюдь. — Фуляра глянул насмешливо. — Мы их нашли.
— Ну и что?
— Они вас, конечно, помнят.
— Вот видите! — воскликнул Буковский.
— Я вижу только, что вы неудачно пытаетесь состряпать себе алиби. Вы всегда устраиваете в лифте непристойные представления для пожилых дам только потому, что они носят мохеровые береты и голосуют за ЛПС