— Тогда что? — пробормотал Роман и добавил: — Или ты гений, или я последний идиот.
— Дружище, шутки кончились. Начинается серьезная работа. Кто-то знал, что Анджей поехал в Закопане, следил за ним, ходил по пятам, потом оглушил и сбросил в ущелье. Видимо, не нашел того, что искал. Забрал из рюкзака документы и ключи от квартиры и уже на следующий день, а может, и позже, во всяком случае, до того, как тело было найдено, тщательно обыскал квартиру Зволиньского. Забрал что-то, о чем мы пока понятия не имеем. И только потом в квартиру проник Калапут, которого навел Доцент. Он думал, что у Зволиньского в квартире хранятся деньги. А риска не было никакого, потому что Доцент, будучи соседом Зволиньского, знал, что Анджей живет один, и надо только поторопиться, пока не приехал кто-нибудь из родственников. Доцент сам не хотел за это браться, потому что недавно условно освободился из заключения и знал, что милиция ему об этом напомнит, если что. Так и случилось. Он хорошо подготовился к вашему визиту, поэтому квартира его была чиста. Он только одного не ожидал: что это дело опять начнет раскручиваться, и вы снова свалитесь ему на голову и, что гораздо хуже, на голову его подружки. При случае вы наткнулись на злотые и доллары, добычу ограбления в Анине, которую отдал на хранение Доценту Честерфильд. Остается вопрос, кто убил Анджея и что искали у него дома.
Роман барабанил пальцами по столу.
— Есть тут элементы гипотетические, — признался он, — но… Я считаю, что ты должен составить об этом рапорт и отдать в районное отделение, пусть займутся.
— Я с грохотом захлопнул „дипломат“.
— Благодарю тебя, поручик, за столь ценный совет, сам бы я до такого не додумался. Это дело касается меня лично, и я его никому другому не отдам. Я не могу заняться этим официально, потому что это не мой район, прекрасно. У нас все нынче делается обязательно по районам: от места в детском саду до места в доме для престарелых. Но в таком случае я доведу дело до конца, так сказать, в нерабочее время. Я лишь хотел тебя попросить помочь мне кое в чем.
Роман смущенно молчал.
— А служебные инструкции? — проворчал он наконец. — Мне пришлось бы уведомить начальство. Да и ты тоже должен это сделать.
Я подошел к нему и тряхнул его за плечи.
— Роман, — сказал я, — ты что, не понимаешь, что это для меня дело чести, и я сам должен довести все до конца?
Дом Януша я отыскал без особого труда. Это была великолепная вилла, идеально вписывающаяся в изгиб Окружной улицы, тянущейся вдоль старого крепостного рва, поросшего тростником.
Едва я успел нажать звонок у калитки, Януш уже махал мне с крыльца. Мы не виделись несколько лет, и я должен был признать, что он на свои тридцать пять — мы были ровесниками — совсем не выглядел, чего о себе я, увы, сказать не мог. Когда я позвонил ему вчера, Януш очень обрадовался. Сегодня он был слегка расстроен. Оказалось, что мать Кристины заболела, так что жена уехала к ней, а на Януша свалился весь дом и двое детей в придачу.
Он рассказывал мне об этом, а я шел за ним по узкой тропинке между голых кустов и размышлял, сколько такой дом может стоить. Миллион, а может, и больше. Я никогда никому не завидовал, а тут вдруг подумал, как по-разному у людей складывается жизнь. Я, например, если даже через двадцать лет стану генеральным прокурором, такой домик смогу построить разве что своему ребенку из детских кубиков. Все-таки хороший старт — это много значит. Отец Януша в те времена, когда мы вместе зубрили законы о землепользовании и уголовно-процессуальный кодекс, был директором большого предприятия. Они уже тогда жили на вилле в Жолибожских садах. Януш женился самым первым среди нас. Крыська после того, как завалила трудовое право, застряла на третьем курсе, а потом взяла академотпуск. В институт она больше не вернулась, да ей это и не нужно было, потому что ее родители перед тем, как переехать в Варшаву, продали свою землю в Познаньском воеводстве. Так что им с Янушем было с чего начинать. Не то, что я или Матеуш — голь перекатная.
Мы удобно расположились. Януш достал коньяк. Мы чокнулись.
— За встречу.
— Дай Бог — не последнюю.
— Двое нас осталось. Сначала Матеуш, потом Анджей. Оба в горах.
Лицо его застыло.
— Знаешь, — сказал он, — а я бросил горы. Брюхо растет, и сам на себя иногда злюсь, но с тех пор, как лавина на Дхаулагири накрыла Матеуша, я стал бояться гор… Ты не поверишь, семь лет назад я чуть не угробился на Кежмарском перевале. Эту трассу мы с Матеушем когда-то проходили за два часа с закрытыми глазами, а тут… Плохо. Ну а ты — все еще на тропе?
— Я? Да хожу иногда, но знаешь, с тех пор, как пару лет проторчал в Закопане, как-то мне это приелось.
Януш посмотрел на меня с любопытством.
— Ты работал в прокуратуре в Закопане? Я не знал об этом.
Мы снова наполнили рюмки.
— Поехали. Да, так получилось. После развода с Гражиной…
— Ты развелся с Гражиной? — Он был изумлен. — Батюшки, смотри-ка, а я ничего не знаю… Совсем утонул в своих бумажках, а тут столько всякого произошло…
— Ну, Анджей не позволил, кажется, тебе совсем утонуть в бумагах, — возразил я.
— То есть? — спросил он, выключая радио.
— Я знаю, что вы встречались незадолго до его смерти. Я тогда два года торчал в нашей горной столице и был отрезан от всего мира. Потом вся эта история… Ты знаешь, что это дело попало ко мне?
— Нет, я не знал… — пробормотал он. — Собственно, после смерти Матеуша мы практически не виделись… Извини, а за каким чертом ты потащился в Закопане?
— Я оставил квартиру Гражине, нервы у меня были ни к черту, ну жить негде, вот я и решил уехать. Постоянная прописка у меня осталась варшавская, а там… вроде командировки. Понимаешь, командировка на восемьсот дней. Мне это пригодилось, я не жалею… А что у тебя?
— Ничего особенного. С тех пор как я стал нотариусом, потихоньку старею среди своих бумаг. Но я люблю эту работу.
— Ты всегда был педантом.
— Ну был, был. А ты думаешь, что в архивах такой уж порядок? Мы все время чего-то ищем, всегда что-то не совпадает. Бывают дни, когда меня не видно из-за папок с делами. Твое здоровье!
— Хоп.
— Анджей был у меня осенью прошлого года — когда, точно не помню. Появился как всегда неожиданно…
— Чего он хотел?
— Судился из-за статьи. Какое-то странное название… погоди, как там… „Слишком много одному типу“…
— Человеку.
— Да. „Слишком много одному человеку“. Речь шла о том, что этот тип, во-первых, обманом» получил ветеранскую пенсию, не имея на это никаких прав, а во-вторых, была какая-то темная история с земельными участками. Анджей подробно расспросил меня обо всем, что я знал на эту тему, сам-то он не слишком хорошо в этих проблемах разбирался, а слово было сказано, точнее, написано, и следовало все это доказать юридически. Этот оборотистый товарищ купил участок за двадцать пять тысяч злотых…
— А сколько он стоил на самом деле?
— Тысяч сто, а может, и больше. Я сам участка не видел, Анджей показал мне фотографию. Я объяснил ему, что участок могли предложить как уцененный. Надо было как следует разобраться — кто и почему принял такое решение. Я дал ему пару уроков по земельному праву, показал, как пользоваться кадастровой книгой. Больше он не появлялся.
— И не звонил?
— Нет, по-моему, нет.
— Секретарша в редакции сказала, что перед самым Рождеством вы договорились встретиться, но он уехал и не успел предупредить тебя. Просил, чтобы она сообщила тебе об этом.
— Ах да, я вспомнил. Кажется, он что-то нашел в Кракове и опять хотел со мной посоветоваться.
— Что нашел?
— Насколько я понимаю, тип, с которым он судился, имел второй дом, кажется, на другую фамилию, не знаю, правда, не знаю. Поищи в его бумагах. А что тебя в этом деле… — Он замолчал и вопросительно посмотрел на меня.
— Еще не знаю, — сказал я. — Но надо бы поглядеть на этого Хробика, или как его там.
Януш не спускал с меня внимательных глаз.
— Слушай, что случилось? Что-то серьезное?
Я пожал плечами.
— Ты слышал, что квартиру Анджея обчистили?
— Когда? Он мне ничего не говорил.
— Он и не мог тебе об этом сказать, потому что это произошло уже после его смерти. Кто-то там что-то искал.
Януш не скрывал удивления. Вдруг он взглянул на меня с подозрением.
— Слушай, — сказал он осторожно, — может, ты немного свихнулся с этой своей работой? Ну, мне нотариальные акты по ночам снятся, это понятно, но ты-то, человек активный, с богатым воображением…
— Не говори ерунды, — я поставил рюмку. — Похоже, дело гораздо серьезнее, чем нам обоим кажется. Я пришел сюда, думал, может, он рассказал тебе чуть больше. Он что-то нашел, понимаешь? И не успел никому рассказать об этом. Я должен узнать, что это было. Жаль, что он считал одиночество единственно возможным для него образом жизни. Он никому ничего не говорил, ни с кем не делился своими переживаниями. Вот и остались какие-то неясные, полустертые следы. И поэтому так чертовски трудно в них разобраться.
Я закрыл последнюю папку. Три дня я терпеливо читал страницу за страницей, голова пухла. Пани Кася из секретариата, которая по моей просьбе достала из архива всю документацию процесса Хробика против Анджея Зволиньского, уже со вчерашнего дня поглядывала на меня с сочувствием. А я читал, и меня все больше охватывали сомнения. И Хробик, которого все время поддерживали два адвоката, и Анджей не щадили друг друга в этом процессе. Они представляли судьям все более веские документы, вызывали новых свидетелей. Требовали присоединить к материалам процесса разные документы, материалы других дел, связанных, по их мнению, с данным процессом. Я перелистал несколько сот страниц, где в конце было постановление суда о закрытии дела вследствие смерти ответчика. И я все еще ничего не понимал.
Ситуация напоминала мат в шахматах. Анджей мастерски устроил противнику экзамен по его собственной биографии. На основании многих заявлений Хробика, поданных в разное время в разных ситуациях, он доказывал, что если бы все, что написал Хробик на тему своего военного прошлого, было правдой, одной войны на это бы не хватило. Доказательства были неопровержимы: в одних документах Хробик писал, что в сорок втором был арестован гестапо, а затем выслан в Освенцим, откуда ему удалось сбежать, из других его заявлений следовало, что в это время он воевал в рядах Армии Крайовой под Вильно. Даты пребывания в разных лагерях перемешивались и накладывались одна на другую, документы оказывались недостоверными — Хробик обычно ссылался на людей, давно уже умерших, Анджей это выяснил и скрупулезно представил суду все данные.