Амерский позвонил мне в половине второго и сообщил, что в квартире на улице Кавалеров прописан некий Ян Новак. До этого там жила какая-то старушка, якобы его родственница. Старушка, ссылаясь на свою немощь и преклонный возраст, попросилась в дом для престарелых. А что касается Новака, то никто его толком не знает, дворник же говорит, что на самом деле он там не живет, квартира стоит пустая. Само по себе это, конечно, еще ничего не значит: человек может находиться хотя бы в длительной командировке. Интереснее то, что Новак прописался на улице Кавалеров незадолго до того, как старушку забрали в дом для престарелых, по ее, впрочем, собственной просьбе, а потом устроил так, что освободившаяся квартира была передана ему. Что касается улицы Якобинской, то там в данный момент живет архитектор, который купил квартиру полгода назад у некоего Мирослава Гурного, а где этот Гурный живет сейчас — неизвестно. Формальностями занималась какая-то дама по доверенности Гурного.
— Ничего не понимаю, — вздохнул я. — А вы что обо всем этом думаете?
Амерский задумался и некоторое время молчал.
— Если вы правы и все это связано с одной аферой, — сказал он осторожно, — то существует лишь одно объяснение: между Новаком и Хамским существует какая-то связь, которую мы и должны установить.
— Точно, — признался я. — Если в это дело входят еще и родственники и их семьи, то они могут манипулировать большим количеством квартир.
— Вот именно.
— А этот… Гурный, он кто?
— Понятия не имею. Может, вы в конце концов заставите своих людей взяться как следует за работу, а то у меня уже ноги отваливаются. Пока!
Я посмотрел на часы. Без двадцати три. Опять я вернусь поздно вечером, Эля будет злая как черт.
Януша я застал в нотариальном бюро. Он с благоговением перелистывал пожелтевшие страницы толстенных томов.
— Придется тебе, старик, уделить мне пару минут, — я уселся поудобнее и объяснил, чего от него хочу. Мое предложение отнюдь не обрадовало его.
— Опять я должен лекцию читать, — вздохнул он, — ну ладно, Бог с тобой, кое-что расскажу. Тебя ведь прежде всего интересует правовое положение довоенных домов на территории Варшавы, правда? Дела обстоят следующим образом. Осенью 1945 года появился закон о том, что вся земля в столице переходит в собственность городских властей. Дома, состоящие более чем из четырех квартир или двадцати комнат, были переданы государству. В то же время небольшие дома остались в частных руках. Их владельцы, если только это не противоречило планам развития города, автоматически и безвозмездно получали в свое пользование землю, на которой стоял дом. Но, понятно, что в это время и думать было нечего о том, чтобы оставить эти дома исключительно в распоряжении их владельцев. Тем более, что часть из них в то время была за границей.
Закон о государственном распоряжении жилплощадью и контроле над наймом дал начало так называемым жилотделам. Они распределяли квартиры, в том числе и в частных домах, и те, кто получал ордера, вселялись туда на законных основаниях. В том случае, если дом принадлежал государству, или же владелец не заявил вовремя о своих правах на недвижимость — а такое происходило сплошь и рядом, сам знаешь, какой хаос царил сразу после войны, — государство выдавало жильцам письменные свидетельства о том, что если они своими силами восстановят и отремонтируют здание, то в будущем могут рассчитывать на исключение дома или квартиры из-под власти жилотдела. Эти договоры были выгодны обеим сторонам, потому что государство не имело реальной возможности справиться с ремонтом и восстановлением всего жилого фонда, а жилец, отстраивающий дом за свой счет, рассчитывал, что когда-нибудь он станет его полноправным владельцем.
Потом пришли пятидесятые годы, и были введены новые законы, которые отменяли все эти выданные после войны письменные свидетельства. Квартиры, восстановленные и отремонтированные жильцами, перешли в распоряжение жилотделов. Но квартплата была маленькая, а жильцы получили официальные ордера на свои квартиры. Жилищным фондом с тех пор занимался исключительно жилотдел. В шестидесятые годы наступила явная либерализация законов. Владелец квартиры при выполнении определенных условий мог наконец хлопотать об изъятии своей квартиры из государственного жилого фонда. Первого августа 1974 года вошел в жизнь новый закон, который трактовал всю проблему еще более гибко. Владельцы теперь имели право проживать в принадлежащих им домах и квартирах при условии, что они будут свободны. Именно это условие было труднее всего соблюсти, главным образом потому, что нет свободных квартир. Владельцам домов приходилось самим искать свободные квартиры, куда они и переселяли жильцов. Дела эти обычно тянутся годами, и без конфликтов никогда не обходится.
— Откуда владелец берет квартиры для жильцов, которых он хочет выселить?
— Ты задаешь вопросы, на которые невозможно ответить. Что значит — откуда берет? У людей бывают различные семейные обстоятельства. Предположим, живет человек в трехкомнатной кооперативной квартире вместе с женой, а у детей своя квартира. Покупает дом с жильцами. Поскольку он, как владелец, имеет право жить в собственном доме, то взамен он предлагает им свою квартиру. Жилец либо соглашается, либо не соглашается, тогда жилотдел — установив, что эта трехкомнатная квартира соответствует санитарным нормам, — производит принудительное переселение. Владелец с женой занимают одну квартиру в своем доме. Потом переселяет к себе детей, а их жилплощадь отдает жильцам второй квартиры своего дома. И так далее.
— А что с третьим жильцом? — спросил я.
Януш схватился за голову.
— Ну чего ты от меня хочешь? Что с третьим… Ну, скажем, владелец может себе позволить тут же купить кооперативную квартиру. Все равно он окажется в выигрыше, потому что дом, который теперь находится в его распоряжении, стоит, например, полтора миллиона. Он может спокойно поселиться там всей семьей и жить припеваючи.
— Или продать его за два миллиона и начать всю эту карусель сначала, — подытожил я. — Ты не мог бы помочь мне? Я хотел бы заглянуть в кадастровые книги дома на улице Ясельского, 8.
— Ясельского? — Януш задумался. — Это не мой район, но ничего страшного, сейчас проверим.
Он вернулся через несколько минут с листочком, на котором мелким почерком кратко излагалась вся история дома. Все правильно. Владелец дома — Хамский, Гайштлер отказался также и от прав на земельный участок, на котором стоял дом. Это подтверждено нотариальным актом. Дом был продан за четыреста пятьдесят тысяч.
— Тебя не удивляет, что так дешево? — спросил я у Януша. — Ведь дом стоит не меньше полутора миллионов.
— А жильцы? О них ты забыл? Ведь из нотариального акта видно, что покупатель обязан будет что-то сделать с жильцами, это и понижает цену. А для Гайштлера эти четыреста пятьдесят тысяч — чистая прибыль. Он ведь в Польшу возвращаться не собирается, так какой ему толк от этого дома? А так получил полмиллиона чистыми. Впрочем, мы довольно часто, догадываемся, что в документах указывают заниженную цену. Продавец и покупатель таким образом пытаются избежать большого налога на торговую сделку, не зная о том, что сейчас во внимание принимается только рыночная цена квадратного метра, а не та, что формально фигурирует в бумагах. Это правило введено для борьбы со спекуляцией. Да и мы, если выявим подобные факты, отказываемся оформлять акт и уведомляем соответствующие органы. Но такие вещи, как правило, очень трудно доказать. Что еще тебя тревожит?
— Меня интересует улица Рекорда, 18.
— Рекорда, Рекорда… — Януш порылся в памяти. — Это мой район… сейчас посмотрю.
Снова прошло несколько минут, пока он нашел то, о чем я его спрашивал.
— Вот, пожалуйста, — он указал пальцем. — Дом принадлежал некоему Ежи Мартыняку… который в 1969 году выехал за границу на постоянное жительство. Дом продал… смотри-ка, — он глянул на меня с любопытством, во всяком случае, мне так показалось, — Станиславу Хамскому за пятьсот пятьдесят тысяч злотых. Хамский был владельцем до 1971 года, а потом оформил дарственную на имя Алины Маркевич.
— Это его жена, с которой он развелся?
— Ага. Это все.
— Жильцов там не было?
— Вроде нет… в акте об этом ничего не говорится, значит, Мартыняк сплавил их еще раньше.
— Ну, меня сплавлять не надо, сам уйду, — я встал. — Огромное тебе спасибо и будь здоров.
В течение двух дней ничего особенного не произошло. Я составил в своем блокноте список квартир, которые нас интересовали, и пытался установить, кто, где и в какой период проживал. Уже на седьмом пункте я запутался и бросил, так ничего и не поняв.
Роман позвонил в пятницу вечером.
— Значит, так, Михалек, — начал он, а потом сказал несколько фраз, смысл которых до меня не дошел.
— Поручик, — заметил я с упреком, — в который раз мне приходится делать вам замечание по поводу вашей ужасной дикции. С таким произношением вас не примут даже в церковный хор. Кроме того…
— Не дури, — разозлился он, — повторяю: мы допросили Хамского. Что касается развода и его второго дома, то с точки зрения законности все было в порядке. Юридически они разведены, но он имеет право жить, где ему заблагорассудится, даже у тебя.
— Он там не прописан, — заметил я, — ну да ладно, давай дальше.
— Зато что касается других адресов, тут он крутит и объясняет все весьма туманно. Говорит, что эта женщина, жена Малецкого, что-то перепутала, что он ее мужа на улицу Кавалеров не возил. Опять же она при этом не присутствовала, так откуда ей знать?
— А что с квартирой на Якобинской?
— Утверждает, что хозяйка была согласна продать ему квартиру, и тогда он переселил бы туда жильцов из своего дома.
— Это надо проверить. Вы спрашивали его, что он делал в прошлом году перед праздником?
— Да, спрашивал. Очень жаль, но ты опять промахнулся. С двадцатого декабря по четвертое января он находился в Испании на новогодней экскурсии по путевке «Орбиса».