Существующие у нас банды НСЗРиС старался подчинить себе и руководить ими для налетов и отдельных мелких выступлений, что не запрещалось им до момента общего отступления. В результате следует считать вполне установленным, что тактика савинковской организации заключалась в том, чтобы при помощи отдельных покушений и взрывов навести панику, довести до объявления повсюду «военного положения», и когда лучшие части курсантов и воинских частей будут сосредоточены в определенных пунктах, согласно плану проведения военного положения, тогда приступить к уничтожению этих частей путем убийства отдельных постов и массового отравления котлов в красноармейских частях (для этой цели привозили из Польши громадное количество цианистого калия). После удачных отравлений лучших частей намеревались при помощи распространения слухов, что якобы ненадежные советские части отравлены Сов. властью, вызвать возмущение и бунт остальных частей.
По словам арестованных, вооруженное восстание в Западной области предполагалось устроить в июне, воспользовавшись недовольством войсковых частей и населения на почве отсутствия продовольствия. Работа велась таким образом, чтобы к июню из дивизий должно было быть извлечено большинство комиссаров и 8 % лучших красноармейцев на курсы комсостава. Этот элемент должен был быть изъят, но на курсы не допущен, а задержан в пути, чтобы в момент восстания не представлять из себя боевой силы. Взамен части должны были быть укомплектованы ненадежным элементом, балтийскими матросами, тамбовскими дизертирами и пр. Кроме того, из недр штаба Зап. фронта всплыл в первых числах июня приказ о прекращении отправки на Туркестанский фронт злостных дизертиров и о вливании их вместе с прочими сомнительными элементами в наши дивизии.
При ликвидации этой организации арестовано много лиц — соучастников союза, с мандатами, деньгами, планами, протоколами и др. документами, свидетельствующими о довольно широком распространении савинковской организации главным образом в военных учреждениях и штабах Кр. Армии, начиная с уездных военкоматов и кончая губернскими и высшими штабами полевых войск.
30 июня 1921 г.
Помначособотдела ВЧК Артузов (личная подпись).
РГВА. Ф. 7. Оп. 1. Д. 202. Л. 1–4.
МАНДАТособоуполномоченному ОО ВЧК А.Х. Артузову от 9 июля 1920 года
Управ. делами 9 июля 1920 г.
Секретно Действительно по 8 августа 1920 года.
Предъявитель сего Особоуполномоченный Особого отдела ВЧК тов. АРТУЗОВ Артур Христофорович командирован на Западный фронт для прохождения следствия по делу польского (неразборчиво).
Тов. АРТУЗОВ имеет право сношения ПО ПРЯМОМУ ПРОВОДУ ШИФРОМ и право пользования всеми средствами передвижения, не исключая и воинских поездов, экстренных и резервных паровозов.
Все (неразборчиво) учреждения, особые Отделы и ЧК обязаны оказывать тов. АРТУЗОВУ самое широкое содействие при исполнении возложенных на него служебных обязанностей.
Зам. председателя Особого отдела ВЧК (подпись).
Управляющий делами Особого отдела ВЧК (подпись).
Архив УФСБ по Омской обл. Личное дело А.Х. Артузова. Л. 18.
ПИСЬМОначальника Особого отдела Западного фронта Ф.Д. Медведя председателю ВЧК Ф.Э. Дзержинскому от 20 ноября 1920 года
Дорогой т. Дзержинский!
Пишу к Вам по следующему вопросу. Во время моей поездки в Москву 28/X-1/XI с. г. я увидел в ОО ВЧК, что Добржинский и Витковский (Марчевский) у т. Артузова являются самыми близкими людьми, для которых нет ничего секретного, теперь же от тов., приезжающих из Москвы, узнаю, что непосредственным помощником т. Артузова является Добржинский, хотя и неофициально, из телеграммы же, что Витковский — нач. 3-го специального отделения]. Я знаю, что т. Артузов им безгранично верит — это хорошо для частных, личных отношений, но когда их посвящают во все тайны работы, когда они работают в самом центре ОО ВЧК, то это может иметь плохие последствия для нас. Это я пишу потому, что никогда не доверил бы им подобной руководящей работы, хотя бы они были и гениальными особистами. Мое недоверие к ним основано на следующем: они молоды, вели ответственную работу у белополяков и слишком скоро перешли на нашу сторону (после ареста) и стали убежденными коммунистами — это одно, а другое — то, что в Вильне они не дали ни одного дела (за исключением расстрела двух простых пленных), не позволили даже трогать тех из ПОВ, кто там находился (после отъезда т. Артузова из Вильно они увезли все материалы в Минск). То же и в Минске — операция, которая была там проведена, была начата ОО Запфронта, и только после арестов особотдела они начали говорить об этом деле Артузову, что было в высшей степени подозрительным, об этом можно узнать у т. Апетера, свои сомнения я высказал т. Артузову в Минске. Часть лиц и квартир по этому делу, независимо от особотдела, была под наблюдением Минчека. Дело взял в свои руки т. Артузов, а значит, и они. Результаты были незначительны.
Если говорить, что они дали, то, по моему мнению, очень мало, расстрелянный Блох — почти без материала, а с Тайшерской тоже не очень ясная история для меня. Пойман Борейко — насколько я знаю, совершенно без их помощи и случайно.
Возможно, что я знаю мало о их работе, но, по всем данным, главная их заслуга — это воззвание, подписанное Добржинским и др. Во всяком случае ставить их чуть ли не во главе особотдела — это рискованно. Для примера: если бы какой-нибудь руководитель французской контрразведки в России после ареста назвал бы себя коммунистом, выдал бы несколько рядовых шпионов, а может быть, и одного ответственного, думаю, что не поставили бы его на такую работу, как Добржинского.
Здесь, несомненно, с этой компанией произошло следующее: думали использовать их как орудие для раскрытия наших врагов в России, использовать их для разложения в рядах противника, а вышло наоборот — они становятся руководителями нашей работы благодаря тому, что к ним привыкли, сжились с ними и им доверяет т. Артузов.
Т. Дзержинский! Я пишу беспорядочно, спешу послать с Верховским, но не могу молчать, не сообщив Вам, когда у меня явились подозрения в их честности, преданности нашему делу, считаю, что в России еще можно найти способных, но и надежных товарищей для руководства нашей работой.
При личном свидании, может быть, выскажусь яснее, я боюсь, что они водят т. Артузова за нос.
С товарищ, приветом (неразборчиво)г. Смоленск 20/XI-20 г.
РГАСПИ. Ф. 76. Оп. 3. Д. 116. Л. 2–3.
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМОбывшего офицера II отдела Главного командования польской армии начальника информационно-разведывательного бюро по Советской России поручика Добжиньского[738] к офицерам и солдатам польской армии о переходе группы членов ПОВ на сторону Советской власти
1920 г., июля 18, Москва.
Товарищи и коллеги!
В момент, когда каждый из нас решает, на какую сторону баррикады он должен стать — победить с побеждающей мировой революцией или бесславно погибнуть вместе с разваливающимся старым миром, в момент принятия безвозвратного и окончательного решения я хочу и я обязан обратиться к вам в этом письме с суровым солдатским словом.
Я приобрел на это право, будучи еще столь недавно с вами, обманываемый, как и вы, словами «отечество», «независимость», «свобода и счастье народа», этими лозунгами, действительным значением которых было и есть: «прибыль», «капиталистическая эксплуатация трудящихся масс», «ложь», «нищета и темнота». Я вправе и я обязан немедленно после свободного и решительного перехода на сторону революционной борьбы известить об этом вас и самые широкие слои нашего народа, позорно обманутого и хладнокровно проданного отечественной буржуазией. Я хочу и я должен рассказать вам обо всем, что со мной произошло, ибо моя история — ваша история: тысяч из вас рано или поздно ждут такие, как и у меня, переживания, и уже сегодня вы стоите перед необходимостью избрать место в последнем бою классов и их миров.
Наши воспитатели, едва мы начали чувствовать и думать, старательно взращивали в нас беспредметный романтизм, оглушали нас патриотическими возгласами, замыкали сердца в стальные камеры, чтобы они не услыхали биения жизни, остались глухи к борьбе труда с капиталом, борьбе все созидающих бедняков с горстью бездушных угнетателей.
Затем они блестяще использовали наши юношеские порывы и энергию для достижения эгоистических целей этой кучки и заперли нас в тесной клетке — Польше гнета и грязи, Польше, которая является орудием в руках подлых и хладнокровных международных заговорщиков.
Я хорошо знаю, как многих из вас, истинных революционеров, неотступно мучила внутренняя борьба, как вы страдали от всего, что видели вокруг себя, не находя решения или не имея мужества его принять, как многие из вас стараются погибнуть и гибнут от неприятельских пуль или пресекают внутреннюю борьбу пулей самоубийства (недавно — подпоручик Владислав Грабовский в Гродно и Ванда Шафирувна-Керска в Сувалках). Мой личный разрыв с внушенной воспитанием романтической идеологией, со слепым преклонением перед Пилсудским и слепой верой в его непогрешимость начался с момента, когда по самому характеру своей работы, как начальник политической разведки в революционной России, я столкнулся с рядом лживых утверждений и провокаций, которые может породить только бешенство погибающего мира международной буржуазии. Постепенно приближаясь к самым истокам революции, сути программы и тактики этих «страшных большевиков», одновременно видя все недостатки и недочеты и давая себе ясный отчет в размахе и мощи той сверхчеловеческой борьбы, которую они ведут со всем миром, я пришел к убеждению, что дальше по пути борьбы с ними я не хочу и не в силах идти.
Вскоре после этого настал момент, когда я сказал себе, что я должен умереть или победить под их знаменами. К этим людям, на борьбу против которых меня послали на самом важном для их врагов участке, я пошел в то время, когда им было еще тяжело, когда они еще переживали небывалые трудности на фронтах и внутри страны. Знаю хорошо, что масса верных слуг буржуазии откликнется на это письмо по меньшей мере утверждением, будто, пойманный с поличным, я просто хочу спасти свою жизнь, или, что еще проще, будто я продался за «большевистское золото». Полагаю, что перед теми, кто хоть немного меня знает, мне нет необходимости опровергать такие обвинения. Для остальных будет достаточно того факта, что вместе со мной открыто и добровольно отказались от работы против революции все мои идейные сотрудники, присланные в Россию из Польши, от офицеров до курьерш, и большинство из них уже