Когда Якс вошел в комнату в новом кирпичном доме, больной был уже не больной, а покойник; он лежал на застеленной кровати — руки сложены на груди, четки между пальцами, — рядом коптила толстая восковая свеча. Заплаканная вдова стояла на коленях у кровати и даже не поднялась при виде ксендза, он тоже встал на колени и громко произнес: «Вечный покой». Дети на другой кровати разревелись, и возница, видимо брат покойного, стал их успокаивать. Затарахтел мотоцикл, появился с чемоданчиком врач из городка, заспанный и нечесаный, он подошел к постели и взял покойника за запястье.
— Водка в нем загорелась, — сказал возница, хотя его не спрашивали, — дым из глотки так и валил.
Действительно, сквозь запах растопленного воска на Якса пахнуло перегаром, а врач сказал:
— Глупости. Как это водка загорелась?
И Якс подумал, что вот ведь на мотоцикле, а тоже не поспел: смерть ни священника, ни лекаря не ждет.
— Давно умер? — вырвалось у Якса.
— С час назад.
— Значит, и вы не успели, — сказал врач Яксу. — Оба мы опоздали.
— Похороны бы заказать надобно, — сказал возница, глядя на ксендза. Практичный человек: прямо к делу, без лишних слов.
— Зайдите ко мне в приход, не тут же, при детях, договариваться, — сказал Якс, потом наклонился к вдове, тронул ее плечо: — Не плачь, сестра. Господь ведает, что творит.
Он еще раз поглядел на покойника: может быть, тот успел покаяться в грехах? Да, наверняка успел, теперь только молитва может ему помочь. Всю обратную дорогу ксендз молился за душу усопшего и не заметил даже, как начал моросить мелкий дождик; лишь вылезая из брички, он почувствовал, что лицо и руки у него мокрые.
Светало, когда он заснул, и Ядвиге пришлось долго будить его к службе.
— Да уж не заболели ли вы, преподобный отец, упаси боже?
— А что?
Она не ответила, только выразительно глянула на часы. Ксендз Якс последовал за ее взглядом и убедился, что проспал. Такого прежде с ним не случалось. Что бы это могло значить? Старость? Болезнь или другая какая беда? Беспокойство и страх овладели им, чувство было такое, будто он забыл о чем-то важном, но о чем именно, о чем? Может быть, спросить Ядвигу? Но она уже ушла к себе, рассердилась, что ли? Ксендз Якс подошел к окну, сильно толкнул его, оно распахнулось настежь. В уши сразу ворвался веселый ребячий гомон. Он взглянул на дорогу и увидел ораву мальчишек, один из них несся верхом на кропиле, как ведьма на помеле.
— На Лысую гору! Хо-хо, на Лысую гору! — орал мальчишка и гарцевал будто на коньке-горбунке.
У Якса потемнело в глазах, он оперся о подоконник, чтобы не упасть.
— Ясь! Я-а-ась! — закричал он.
Парнишка остановился, уронил кропило, торчавшее между ног, и сдернул шапку.
— Побойся бога, мальчик, отдай мне это, отдай.
— Это? — удивился парнишка.
— Да, да.
Парнишка пожал плечами, поднял кропило и отряхнул с него грязь.
— Я не знал, что это вам нужно, видит бог, не знал.
— Нужно, — тихо сказал ксендз и тут же крикнул во весь голос: — Нужно! Конечно же, нужно!
Парнишка, видимо, испугался крика и припустил что есть духу, остальные сорванцы вместе с ним помчались к школе. Кропило осталось лежать на дороге.
Перевод Ю. Абызова.
Ян КопровскийСТАРИКИ
Старый почтальон Владислав Выкрота после долголетней службы на почте в Карпаче вышел на пенсию. Первый свободный от работы день показался ему чем-то необычным. До обеда он провалялся в постели, а встав, одевался долго, словно в замедленном темпе, глядя через окно на улицу, которая показалась ему какой-то чужой и неестественной. «Странно, — подумал он. — В эту пору я обычно обедаю, а сегодня еще и не завтракал».
Старый почтальон не имел ни жены, ни детей. Он был холостяком, привык к одиночеству и к тому, что все делал сам. В этом отношении сегодняшний день не отличался от предшествующих и все-таки был совершенно иным.
«Примерно в это время, — подумал Выкрота, взглянув на часы, — я подходил к Вильчей Порембе». Вильча Поремба издавна была его участком. Каждое утро он сортировал полученные письма, газеты и денежные переводы, укладывал их в сумку и шел в сторону Снежки. Дорога вела все время в гору, и поэтому пользоваться велосипедом было невозможно. Впрочем, и тропинки, особенно после дождя, не были к этому пригодны. Жители Вильчей Порембы ежедневно встречали Выкроту как долгожданного гостя. Приветствовали его уже издалека, сверля глазами пузатую сумку в надежде получить желанную весточку.
Дети выбегали ему навстречу и своими звонкими голосочками спрашивали: «А письмо плинес?» Старый почтальон улыбался, рылся в сумке, будто бы ища его, а затем отвечал: «Сегодня ничего нет, но завтра принесу обязательно».
На место Выкроты приняли молодого почтальона, почти мальчишку. «Интересно, как он справится», — подумал Выкрота.
Спустя неделю старому почтальону стало скучно дома. Он уже сделал все, что откладывал на свободные дни: тщательно убрал квартиру, вынес ненужные вещи на чердак, просмотрел небольшую, собираемую годами библиотеку, стряхнул с каждой книжки пыль, ответил на письма, проветрил одежду и починил пару истоптанных ботинок.
Не выдержав в конце концов, он решил пройтись за Карпач по своему обычному маршруту. День вставал солнечный. Сентябрь, как всегда здесь, выдался прекрасным, старые лиственные леса отливали вдали буро-золотистыми красками.
«Красота-то какая, — подумал Выкрота, — нигде, пожалуй, не найдешь места красивее этого». Где-то на полпути он остановился. Он всегда здесь останавливался, садился на большой камень, закуривал и отдыхал. Вскоре должен появиться и новый почтальон. Выкрота развлекал себя, пуская изо рта кольца дыма, которые быстро таяли в лучах солнца. Вокруг царила тишина. Здесь всегда было тихо, изредка встречались люди, спешащие в Карпач или возвращающиеся с покупками в Вильчу Порембу. Наконец вдали показался молодой почтальон. Он шел не спеша, сгибаясь под тяжестью толстой сумки. Старик не выдержал. Поднялся, а затем безотчетно побежал навстречу ему.
— Здравствуйте! — поприветствовал его молодой почтальон.
— Ну здравствуйте! — ответил ему Выкрота. Они остановились друг против друга.
— Пойдем, посидишь немного на камне, отдохнешь. Я всегда здесь отдыхал.
Уселись.
— Куришь? Могу угостить.
— Нет, не курю.
Старый почтальон смотрел молодому прямо в лицо.
— Ну и как идут дела?
— Спасибо. Справляюсь полегоньку.
— Работы много?
— Хватает, вы ж знаете.
Умолкли. Старик теперь рассматривал его сумку. Это же та самая, которая и ему служила. Спросил:
— Тяжелая?
— Можно выдержать.
— Дай попробую.
Молодой снял с плеча сумку. Старый надевал ее медленно, словно боялся уронить. Долго поправлял на спине, чтобы не мешала.
— Ну, я пойду, пожалуй, — сказал молодой почтальон, поднимаясь с камня.
— Подожди, что ты так спешишь.
Снова поправил сумку.
— Да, писем много. — Заглянул внутрь. — Вижу, начинаешь и посылки носить.
— Да, только небольшие. А те, которые побольше, каждый должен сам получить в Карпаче.
— И сколько же в такой сумке жизни, верно! Ты когда-нибудь задумывался над этим? Сколько там хороших и плохих вестей! Сколько надежд, сколько ожиданий! Думал ли ты когда-нибудь о том, что люди делают, получив эти письма? Один читает и плачет, другой смеется, третий равнодушно откладывает в сторону, а кому-то одно разочарование. Ну что, ты думал об этом?
— Честно говоря, нет. Ну так я пойду.
— Да успеешь. Я в это время был еще в пути, а успевал же.
Молодой подумал про себя: потянуло старика на философию, но уселся снова на камень. Старик стоял теперь напротив него.
— Ты знаешь, — подошел он поближе к молодому почтальону и положил ему руку на плечо, — мне, например, часто казалось, что от каждого письма веет теплом той жизни, которая заключена в нем. А не чешется ли иногда у тебя рука открыть его, заглянуть внутрь, прочитать?
— Нет.
— Помни, ты не смеешь этого делать. Как раз тот случай: так и подмывает тебя, но не имеешь права. Такова наша профессия. Любой другой может удовлетворить на работе свое любопытство. В других профессиях это даже необходимо для самой работы. У нас нет. Ты никогда не сможешь удовлетворить свое любопытство.
Молодой почтальон начал и впрямь проявлять нетерпение.
— Так ты что, хочешь идти?
— Да, уже пора.
— Ну, как знаешь, я тебя не задерживаю.
Однако старик по-прежнему стоял и не снимал сумку со спины. Он смотрел на молодого, потом оглянулся вокруг.
— Хороший сегодня денек для работы.
— Хороший.
— А когда зарядят дожди, вот тогда будет неприятно. Повсюду грязь.
— Грязь не страшна. Как-нибудь пройду.
— Конечно. На доброе дело на любом коне можно ехать. Ты еще молодой. А вот когда я был в твоем возрасте…
— Ну, так я пойду.
Внезапно старый почтальон схватил его за руку.
— Послушай, а что бы ты сказал, если я пойду в Вильчу Порембу?
— Со мной?
— Нет, один. С письмами.
— Как это?
— Ну так. Ты здесь посидишь, а я раздам письма и вернусь. Ты подождешь меня. Знаешь, я хочу проверить, гожусь ли я еще для работы.
Молодой почтальон начал уже явно нервничать.
— Ты что, язык проглотил? Наверно, думаешь про себя: старый, а глупый, да? Ну а скажи сам, чего стоит жизнь, когда человек чувствует себя ненужным?
И с тех пор старый почтальон каждый день встречался с молодым за городом у большого придорожного камня. Молодой отдавал ему сумку, а старый шел с нею в Вильчу Порембу, разносил письма, затем возвращался, и они вместе спускались в город.
Старик поселился в Пеховицах, в Нижней Силезии. Пеховицы, расположенные на трассе Еленя Гура — Шклярска Поремба, можно отнести к промышленным поселкам, поскольку там находятся целых три предприятия: фабрика хрустального стекла, бумагодельня и завод электродвигателей.