Взгляд его померк, и ко всему он сделался слеп и глух. Да и о чем было ему теперь раздумывать? Чем заняться? Ведь мамаша как пить дать выгонит его, проклянет, а может, и в полицию сдаст? В прошлом году старый Бугай выдал своего сына полиции за то, что тащил из дому, — вот и мамаша выдаст. Выдаст в два счета!
Это горькое раздумье прервал вдруг мамашин голос:
— Ты что, спишь? Позови мне Ягну и Франека!
Клементина, отложив принесенный молитвенник и ключ, сплела пальцы и с полуприщуренными глазами забормотала себе под нос какие-то слова. Потом сказала:
— Магда, помолимся господу, чтобы он благословил нас. Во имя отца и сына…
Магда вторила ей, взволнованная назревающими событиями, и строго поглядывала на вошедших. Прочтя молитву, Клементина взяла священную книгу и обмотала ее снятыми с шеи костяными четками. Крестик от четок положила сверху, посреди толстого, массивного переплета, на том самом месте, где был вытиснен крест. Один из витков слегка провисал, и Клементина нацепила на него ключ, а потом обратилась к Магде:
— Протяните мне руку, Магда. Вот так, хорошо, пусть книга лежит на ваших и моих пальцах. Повторяйте теперь все за мной: пресвятая дева, помилуй нас… — И тут Клементина невзначай глянула на Михала.
Михал съежился, словно его хлестнули по спине, весь покрылся испариной и затрепетал.
«Боже мой, боже мой, что со мной будет? Зачем же я это сделал! Клементина смотрит на меня неспроста. Не пасть ли сейчас матери в ноги, авось простит?»
— Господи Иисусе, царь небесный, принявший за нас муки на кресте, — произносила приглушенным голосом Клементина, пристально уставясь на крестик, — отпусти нам грехи наши, и молим тебя, во имя отца и сына и духа святого, не откажи нам в своей благостыне.
Ягна и Франек, ее муж, были спокойны. Они верили в волхованье, а значит, верили и в ключ. Вера эта, очевидно, и внушала то спокойствие, с каким они взирали теперь на бородку ключа. Без божьей воли ничего еще ни с кем не случалось, стало быть, не случится и сейчас. Но почему же Ягна и Франек вздрогнули, когда услыхали вопрос Клементины:
— Может, это кто из Баранов?
На Ягну напал страх. И от этого страха она уже не могла отделаться. Между тем Клементина продолжала задавать вопросы:
— А может, Каня?
Ключ свисал грузно, неподвижно, приковывая к своей бородке взоры всех присутствующих.
— Гура? — вопрошала Клементина без передышки. — Гиль с подола? Глинка?
Магда не видала всего ключа. Только часть бородки с выемкой — и этого было ей достаточно. Длинный перечень фамилий, произносимых проникновенным, воистину пастырским голосом, утомил ее, рука уже начинала деревенеть. К счастью, ворожба подходила к концу, уже были перечислены чуть не все посторонние. Когда был упомянут Михал, Магда плотно сжала губы и слегка откинула голову, чтобы лучше видеть ключ — повернется ли?
Взор ее просветлел, и она вдруг обрадовалась:
— Михал — хороший сын.
Неподвижность ключа начала уже утомлять собравшихся и притуплять внимание. После Михала Клементина снова назвала двоих соседей.
— Рука отнимается, — испугалась Магда, непривычная к подобным трудам, а книга была огромная, ее тяжесть с каждой минутой становилась все беспощаднее. — Господи, помоги мне!..
Тут Клементина чуть повернула голову и молвила:
— Так, может, мешок украли Ягна с Франеком, свои?
Магду при звуке этих имен вдруг всю передернуло, по немеющей руке побежали мурашки. И ключ, соскальзывая с одной бусины четок на другую, дрогнул, повернулся и уставился бородкой против молодой пары.
Клементина грозно и властно воздела руку.
— В другой и в третий раз спрашиваю, Ягна ли с Франеком, сродственники, украли у бедной вдовы зерно?
Магду трясло как на морозе, а из-за этого, разумеется, качался и дрожал ключ, неизменно указуя на виновных.
Клементина вдруг опустила глаза и, помогая себе свободной рукой, положила молитвенник на стол, а затем принялась распутывать четки. Магда, несмотря на одеревеневшую руку, бросилась к дочери, но, прежде чем успела ударить Ягну, та уже распростерлась у ее ног.
— Матушка, клянусь вам, что я и мой Франек не брали вашего зерна!
Она прижималась к материнским ногам, обвивала их руками, а Магда, грозно склонившись над ней, выкрикивала:
— Прочь с глаз моих, воровка! Убирайся, видеть тебя не желаю! Язва, змея подколодная! За мою-то доброту? За то, что тебя пригрела? Убирайся, чтоб духу твоего не было, мерзавка!..
— Матушка, это не я! Куда же мы с дитем малым на руках денемся, если вы нас прогоните? На улицу, побираться?
— С глаз моих долой! И ты! — Магда ткнула пальцем в сторону зятя, и Франек, который стоял до сих пор с разинутым ртом, словно громом пораженный, затрясся, уронив голову.
— Это не мы, не возводите напраслину, — захлюпал он… — Это не мы…
— Не вы? Ворюги! — гремела Магда. — Креста на вас нет, еще отпираетесь. Михал, в полицию!
К Михалу вернулась прежняя удаль. Ничто ему не грозило, так чего же бояться? Его даже смех разбирал. Вот так Ягна! Бедняга! Он встрепенулся и выступил на шаг вперед.
— Мамаша, не надо в полицию… Оставьте…
— Не надо в полицию? Жуликов хочешь завести в доме? Вступаешься за них?
— Не вступаюсь, но, может, это не Ягна? — И в глазах у него заиграли озорные огоньки. — А если ключ ошибся?
— Что, ключ ошибся? Его сам господь направил! Понятно тебе? Сам господь! Сейчас же ступай в полицию! Идешь?
— Нет! — Михал чуть повысил голос.
— Не идешь? Тогда сама управлюсь!
Вдруг Михал подскочил к ней. Растопырил руки, голову вскинул и закричал:
— Куда идете? Ягну выгонять? За что? Ведь не она стащила у вас мешок зерна! Не Ягна! Я его унес ради праздника, ради престольного праздника, кумекаете? Вчера вечером продал. — Он даже запыхался, в груди словно кузнечные мехи гудели.
Магда от этих слов онемела и, не переводя дыхания, наотмашь ударила Михала. Была она уже старовата, последние годы во время страды не управлялась, как прежде. Но теперь почувствовала себя в силах и пятерых мужиков одолеть, не то что эдакого сопляка Михала. Как он посмел взять на себя вину? Заступник нашелся!
— Воров защищаешь? Хочешь, чтобы до нитки меня обобрали? — И она выскочила вон, шумя юбкой.
Михал, потирая побагровевшую щеку, крикнул Ягне:
— Идите и оправдывайтесь, иначе мамаша все ваше барахло на улицу вышвырнет!
Клементина, как приличествует божьему человеку, сидела у стола, не внемля крикам и брани, и преспокойно читала по книге молитву. Немного погодя встала, ключ сунула в карман юбки и с молитвенником под мышкой огляделась по сторонам. Пробормотала про себя:
— Жаль, нет Магды, а то бы попросила у нее маленько соломы для тюфяка. Придется теперь особо заходить. Ну ничего, зайду… — И, обратив к Михалу свое маленькое, похожее на яблочко личико, добавила громко: — Храни тебя господь! И помни, никогда не заступайся за лихого человека!
Колыхнулись на груди ее четки, глаза сверкнули озлобленно, алчно, и она вышла из хаты.
Перевод М. Игнатова.
Эдмунд НизюрскийСМЕРТЬ ЛОУРЕНСА
Обидович лежал, распластавшись на животе, в папоротнике за вырубкой. Ну и глупая же ситуация! Когда он поворачивал голову, то видел направленное в спину дуло автомата с отвратительным дырчатым стволом, напоминавшим ему почему-то детскую игрушку, и это было невыносимо. Когда он поднимал голову, слышал незнакомый усталый голос:
— Лежать! Не шевелиться!
Прошло, очевидно, минут двадцать с того момента, как он услышал на шоссе этот проклятый окрик:
— Стой! Пограничный патруль!
В течение этого времени он пережил все стадии сомнений и надежд. Десять раз оказывался в аду и десять раз выбирался оттуда. И все-таки никак не мог примириться с мыслью, что он пропал…
А все из-за той нелепости. Да… Это была, несомненно, случайность. Ведь он не совершил ни одной ошибки. Все шло по плану.
Ровно в четыре часа Курт причалил к берегу. На этот раз прогноз погоды не подкачал. Над Одрой лежал густой туман, служивший превосходной естественной завесой…
Пограничную полосу он прошел как обычно: спиной вперед; на случай возможного преследования посыпал табачком для собаки. Местом перехода границы избрал стык участков двух застав. От пограничной заставы в Боркове его отделяло семь километров, а от заставы в Острове одиннадцать.
Железнодорожная станция была в получасе ходьбы от реки. Плывя с Куртом, он отчетливо слышал гудок паровоза. Однако он не собирался идти на станцию — на таких безлюдных приграничных вокзалах каждый смотрит на незнакомца как на зверя из цирка.
Впрочем, это было излишним. В двух километрах от станции ремонтировали железнодорожный мост. Поезд обычно сбавлял здесь скорость до пяти километров в час, а иногда даже и останавливался, особенно в такие туманные ночи, как нынче.
Подступы к мосту. Там, в густой дубраве, у него излюбленная тропинка, усыпанная полусгнившими листьями. По ней можно идти мягко и бесшумно, как по ковру.
Все было обдумано до мельчайших деталей, с учетом различных вариантов, предусмотрены все случайности и даже «перемена погоды». И надо же было произойти такому глупому совпадению, чтобы в это же время на шоссе оказались два «яна», будто они его там специально поджидали.
В первое мгновение он так и подумал: пограничники ждут. Ему стало не по себе. Вот и конец. Но потом он успокоился: чепуха! Как они могли о нем знать? С того момента, как он высадился на берег, прошло не более десяти минут. Простая случайность. Да, бесспорно, это только случайность. В конце концов, что удивительного? Они снуют здесь повсюду.
Правда, они застали его врасплох. Вышли неожиданно из-за деревьев — около шоссе росли кривые дубы…
Собственно говоря, вышел один из них. Обыкновенный паренек, неуклюжий и долговязый. Худой блондинчик с голубыми глазами. Второй, с круглым и красным, ничем не примечательным лицом, остался во рву — он лежал на животе, держа в руке автомат, и грыз травинку. Долговязой произнес обычную, стандартную фразу: «Стой! Пограничный патруль! Предъявите документы!»