Поскольку формирование польско-литовского войска в России не было результатом какой-либо целенаправленной акции, а представляло собой стихийный процесс, то и само возникшее в результате этого войско представляло собой довольно непрочное объединение ряда полков, которые подчинялись командующему — князю Ружинскому, — лишь когда находили это выгодным для себя. Единственной прочной связью между ними было наличие общих интересов.
В отличие от правящих кругов Речи Посполитой и политически активной части шляхты, у солдат, входивших в состав отдельных полков, и их начальников не было каких-либо планов, связанных с Россией. Характерно, что никто из полковников не добивался от Лжедмитрия II получения земельных пожалований на русской территории. Россия была для них тем местом, где можно было добыть средства для достойной своего социального положения жизни в Речи Посполитой[232]. Эти средства должны были принести военная добыча и жалование, которое обязался выплачивать Самозванец своему наемному войску.
Первоначально войско довольствовалось получением корма и долговыми расписками, рассчитывая на то, что в скором времени после победы над войсками Шуйского ему будет передана находящаяся в Москве царская казна[233]. Уже после битвы под Волховом Лжедмитрий II был вынужден обложить подчиненные ему земли налогом на содержание наемного войска, но эта дань была невелика и пожеланий войска не удовлетворила[234]. Когда русской столицей овладеть не удалось и войско стало размещаться на зимовку, подчиненные Лжедмитрию II земли были поделены на «приставства», откуда везли продовольствие для польских отрядов. По сообщению М. Мархоцкого, привозили все, «чего только душа хотела», «приходило на одну роту по тысяче и по полутора тысяч возов»[235]. Поскольку находившаяся в Москве царская казна так и не попала в руки Лжедмитрия II, снова очень остро встал вопрос о выплате жалования по выданным распискам. Польско-литовское войско не было единственной опорой Лжедмитрия II. С самого начала Самозванца дружно поддержали служилые люди Северской земли, летом 1608 г. за ними последовали служилые люди и посады многих уездов северо-запада России и Поволжья, которые поддерживали Лжедмитрия II до самой его смерти, затем к ним присоединилась значительная часть населения Замосковного края[236]. Однако служилые люди не могли, в отличие от польско-литовского войска, постоянно находиться в подмосковном лагере, поэтому отряды наемников обладали большими возможностями для давления на монарха. К этому следует добавить, что их требования могли встретить поддержку другой важной составной части военных сил Лжедмитрия II — казацких отрядов, также заинтересованных в исправном получении жалования и кормов, а казаков в подмосковном лагере также было немало. Согласно уже упомянутому реестру, здесь находилось 5.000 казаков, которыми командовал Александр Лисовский, 4.000 казаков находилось под командованием главы Казачьего приказа Ивана Заруцкого, имелся и ряд более мелких отрядов[237]. Важно, что составители реестра причислили эти казацкие отряды к составу «польского войска», вероятно, исходя из отмеченной выше общности интересов.
Как бы то ни было, зимой 1608/1609 г. польско-литовское войско добилось от Лжедмитрия II наложения на подчиненные ему земли поборов для выплаты ему жалования. По свидетельству М. Мархоцкого, с этой целью была установлена дань с «земли» (80 руб. с сохи) и «с товаров», а кроме того, особый налог — «поносовщина», уплачивавшийся с головы. Войско взяло под свой контроль приказы, находившиеся в подмосковном лагере, откуда по его требованию на места были разосланы распоряжения о выплате установленных налогов, их повезли туда польские офицеры[238]. Уже сам по себе сбор корма и поборов для выплаты жалования войску стал большим бедствием для разоренной длившейся уже несколько лет войной страны, но положение усугублялось тем, что наемники, в чьих планах на будущее Россия не занимала никакого места и которым было совершенно безразлично, что будет с населением того или иного уезда после выплаты жалования, выбивали корма и средства из этого населения всеми возможными способами. Сам сбор кормов сопровождался грабежом и актами насилия. Служивший Лжедмитрию II немецкий офицер Конрад Буссов писал, что в Ярославле, несмотря на выплату дани и выдачу кормов, «поляки все равно этим не удовольствовались, совершали большие насилия над купцами в лавках, над простыми жителями на улицах, над боярами в их домах и дворах, покупали в лавках без денег все, что только им попадалось на глаза»[239].
Помимо высланных войском сборщиков дани на территории Замосковного края действовали многочисленные отряды «загонных людей», которые угоняли скот, увозили «молоченой хлеб», сжигали крестьянские дворы и убивали крестьян[240]. Значительную часть этих отрядов составляли «пахолки» — слуги, которых высылали из войска для сбора продовольствия. Весной 1609 г. большая группа таких слуг решила не возвращаться в подмосковный лагерь, а добывать самостоятельно средства к жизни на русских землях, выбрав своих «полковников». Против них пришлось высылать войска[241].
Ответом на все эти действия стали восстания, постепенно охватывавшие все более широкие территории Замосковного края[242]. В сознании русского общества формировалось представление о пришедших из Речи Посполитой солдатах как насильниках и грабителях.
Для правящих кругов Речи Посполитой было существенно, что приход польско-литовских войск на русскую территорию способствовал новой вспышке гражданской войны в России. Страна снова раскололась на два враждебных лагеря, взаимно истощавших друг друга. Очевидно, что Русское государство в военном отношении стало еще более слабым, чем летом 1607 г., что создавало благоприятные условия для интервенции. Присутствие польско-литовского войска в самом центре России также воспринималось как факт, скорее благоприятный для планов руководящих кругов Речи Посполитой. Так как было очевидно, что свою будущую жизнь наемники связывали с Речью Посполитой, то были хорошие шансы на то, что в нужный момент это войско удастся привлечь на сторону короля[243].
Существенным было то, что в Речь Посполитую продолжали поступать сведения о том, что в русском обществе по-прежнему есть сторонники возведения польского кандидата на русский трон. Так, вармийский епископ Ш. Рудницкий в конце 1608 г. получил сообщение, что «Москва, не удовлетворяясь ни Шуйским, ни ложным Дмитрием, желает, чтобы король его милость изволил их принять, а не изменника им государем давать»[244]. Очень важные сведения привезло посольство, которое в ноябре 1607 — июле 1608 г. вело в Москве переговоры о заключении перемирия между Россией и Речью Посполитой. Как вспоминал позднее в своих записках гетман Станислав Жолкевский, во время переговоров русские бояре (называли в связи с этим даже имя родного брата царя, князя Дмитрия Шуйского) предлагали, что добьются добровольного ухода царя Василия, если король даст им на государство своего сына. В этом они видели единственный путь к прекращению Смуты. Позднее аналогичные сведения поступили от поляков, освобожденных по договору о перемирии[245]. Как узнаем из письма С. Домарадского И. Безобразову, тот вместе с «мнокгими боярскими сыны» посетил А. Госевского на его пути из Москвы в Речь Посполитую, и там они «крестным целованьем вси прыговорили» не иметь «иншого господара прочь короля пана нашого»[246]. Эти сообщения могли создавать и создавали у короля и его советников представление, что, возможно, удастся добиться подчинения России политическому влиянию Речи Посполитой в основном мирными средствами путем соглашения с пропольской партией в русском обществе.
Вопрос об отношениях с Россией серьезно рассматривался на конвокации сената, собранной в мае 1608 г., чтобы стабилизировать положение в стране по окончании «рокоша». Поводом для обращения к обсуждению этого вопроса стал приезд к королю посланцев от Лжедмитрия II с просьбами о помощи[247]. Что касается посланцев, то относительно их было принято решение их выслушать, но затем задержать до выяснения положения дел в России. Гораздо большее, можно сказать принципиальное, значение имело другое принятое на собрании решение — «не признавать ни Шуйскому, ни Дмитрию царства Московского»[248]. Решение это, принятое в условиях, когда один из претендентов на русский трон искал в Речи Посполитой поддержки и помощи, ясно показывает, что правящие круги Польско-Литовского государства теперь уже не удовлетворялись возможностью возвести на русский трон дружественного правителя, а намеревались сами вмешаться в решение вопроса о судьбе «Московского царства». Неслучайно в составленном примерно в то же время проекте условий, на которых король мог бы вернуть свое расположение одному из предводителей «рокоша», краковскому воеводе Миколаю Зебжидовскому, был помещен пункт, предусматривавший обязательство воеводы выставить большой военный отряд для похода в Россию[249].
Правда, как уже отмечалось выше, Сигизмунд III осенью 1607 г. направил в Москву посольство, которое 28 июля 1608 г. подписало соглашение о перемирии сроком на четыре года