[657]. Летом 1610 г. снова пришел большой отряд татар во главе с князем Богатырь-Гиреем, который стал недалеко от Серпухова на реке Лопасне. Царь Василий направил к татарам посольство во главе с кн. И. М. Воротынским. Вместе с ним ехали также такие особо близкие к царю люди, как кн. Б. М. Лыков и А. В. Измайлов. Их сопровождал отряд стрельцов (370 человек) с пушками[658]. За выступление против войск Лжедмитрия II царь Василий обещал выплатить татарам 30.000 рублей и посылать ежегодно в Орду «поминки» — по 20.000 рублей. В качестве аванса мурзам было выплачено 7.000 рублей[659]. Отправившись в поход, мурзы напали на войско Лжедмитрия II в Боровском уезде на р. Наре 20 июля (н. ст.). Развернувшееся сражение продолжалось весь день и часть ночи[660] и, по сообщению «Нового летописца», «едва вор усиде в таборах»[661]. Однако, столкнувшись с серьезным сопротивлением, татары утратили интерес к продолжению похода и ушли за Оку, так что сопровождавшие их бояре «едва наряд увезоша от воровских людей»[662]. В течение нескольких дней для военачальников Лжедмитрия II положение оставалось неясным: они не решались идти к Москве, опасаясь нападения татар с тыла, но к 25 июля (н. ст.) ситуация прояснилась, и войско Самозванца двинулось к столице[663].
Все происходившее оказывало свое влияние и на положение дел в Москве, и на ход тайных переговоров С. Жолкевского с московскими «чинами». Первые известия о положении в столице, которыми Жолкевский располагал к 20 июля (сообщения лазутчиков и выходцев из плена), рисовали положение в Москве как благоприятное для планов гетмана. После поражения под Клушином царь не решился выйти к народу: «Мир кричал ему: ты нам не государь». Одновременно лазутчики сообщали о расположении «мира» к королевичу Владиславу[664]. Впрочем, на этом первом этапе переговоров не исключалась полностью и возможность соглашения с Шуйским. Неслучайно Я. Гридич в письме Л. Сапеге от 20 июля выражал надежду на то, что «скоро до трактатов с Шуйским или с боярами придет»[665]. Однако по ходу событий этот вариант отпал. Уже через несколько дней С. Жолкевский мог сообщить королю о первых результатах предпринятых им шагов. Его гонцы вернулись в лагерь под Можайском с сообщением о том, что в Москве среди «бояр» (детей боярских?) много сторонников королевича, которые были намерены публично зачитать присланные гетманом грамоты на Лобном месте, а затем вместе с «миром», который их поддерживает, арестовать Шуйского и отослать к Жолкевскому. Осуществлению этого плана помешал приезд А. В. Измайлова с сообщением о победе татар над войском Лжедмитрия II (очевидно, имелось в виду сражение на р. Наре 20 июля). Одно место в заключительной части донесения говорит о том, что среди лиц, вступивших в сношения с Жолкевским, были члены Боярской думы. По-видимому, получив известия о победе, царь Василий решил послать к татарам (с войском?) своего брата Ивана и кн. Ивана Семеновича Куракина, а с ними ряд других бояр, которые, как сообщал Жолкевский, вступили с ним в переговоры, но те ехать отказались[666].
Следующим важным шагом в переговорах гетмана с московскими «чинами» стал приезд к нему посольства от находившихся в Москве детей боярских из Смоленска и Брянска. Хотя грамота, переданная С. Жолкевскому[667], исходила от детей боярских только этих двух корпораций, и ее вручили Жолкевскому 10 детей боярских из Смоленска и один — из Брянска, в самом документе говорится о том, что тексты соглашения под Царевым Займищем и «ответа» Сигизмунда III на предложения бывших тушинцев «читать давали» детям боярским «разных городов». По-видимому, смольняне выступали в данном случае в роли своеобразных посредников между властями Речи Посполитой (в лице гетмана Жолкевского) и находившимися в Москве дворянскими отрядами.
Дети боярские, от которых исходила эта грамота, выражали желание обсудить с гетманом вопрос об условиях, на которых королевич Владислав мог бы вступить на русский трон. Уже само согласие смольнян вести с гетманом переговоры на эту тему ясно говорило об их отказе от поддержки царя Василия и желании найти соглашение с польским кандидатом. Такой сдвиг в настроениях детей боярских, наиболее тесно связанных с Василием Шуйским, делал положение этого правителя безнадежным.
Все это, однако, не означало, что смольняне хотели соглашения на любых условиях. Их представители передали гетману текст условий-«кондиций», которыми они предлагали дополнить предшествующие соглашения, предлагая Жолкевскому скрепить их своей присягой. Очевидно, после этого они готовы были бы содействовать возведению Владислава на русский трон. К сожалению, текст «кондиций», приложенных к грамоте, не сохранился. Правда, одно из этих условий упоминается в самой грамоте, а о другом речь идет в ответной грамоте гетмана[668]. В своей грамоте смольняне, ссылаясь на общее мнение детей боярских «разных городов», добивались того, чтобы «польским бы и литовским людям всем не быть насильством в Московском государстве в городах». Здесь могли бы остаться лишь «ближние» нового государя, которые приедут с ним в Москву. Другое условие, которое упоминается уже в ответе гетмана, это выдвигавшееся еще во время переговоров под Смоленском требование, чтобы новый русский государь принял православную веру. Так в самом начале серьезных переговоров обозначились два условия будущего соглашения, принципиально важные для русской стороны, — сохранение территориальной целостности государства и принятие новым государем религии своих подданных.
Надо отметить одну характерную особенность полученной гетманом грамоты — в ней ничего не говорилось о каких-либо контактах ее авторов с недовольными царем Василием боярами, сами бояре в этом документе ни в какой связи не упоминаются. Находившиеся в Москве дворянские отряды считали себя вправе самостоятельно вступать в переговоры с высокопоставленным представителем чужой власти и предлагать ему условия, на которых иноземный принц мог бы занять русский трон. Вместе с тем очевидно, что эти переговоры никак не были связаны с теми переговорами, которые Жолкевский вел с недовольными царем Василием боярами. И те, и другие развивались независимо друг от друга.
С. Жолкевский не дал прямого ответа на вопросы, поставленные перед ним детьми боярскими, и не стал присягать на предложенных ему «кондициях». Он предложил обсудить условия, которыми дети боярские хотели дополнить предшествующие соглашения, «боярам со всеми духовными людьми и гостями, и с торговыми и с черными людьми» и направить с принятым на таком собрании текстом «великих послов от всей земли» к Сигизмунду III под Смоленск[669]. Ответ гетмана представляет немалый интерес. По существу, он отказывался заключать какое-либо соглашение с посланцами социальной группы, представлявшей интересы лишь части русского общества, и указывал на то, что органом, единственно полномочным для решения таких вопросов, является собрание представителей всех «чинов» Русского государства — «всей земли». Сам ли гетман пришел к такому выводу, или его подсказали русские советники — Г. Валуев и И. М. Салтыков, но очевидно, что в общественном сознании уже сложилось представление, что наиболее важные вопросы, касающиеся судеб страны, должна решать «вся земля» — собрание представителей разных «чинов» со всей территории государства.
26 июля Ян Гридич сообщал Льву Сапеге, что большой отряд смольнян и брянчан («700 коней») покинул Москву и направился в лагерь гетмана[670].
Однако наряду с достигнутым успехом события принесли и новую неприятность. После ухода татар войска Лжедмитрия II, не встречая сопротивления, в тот же день по коломенской дороге подошли к Москве[671]. Получив 28 июля под Можайском известие об этом, гетман констатировал, что Я. П. Сапега ввел его в заблуждение, обещав через Я. Гридича, что польско-литовское войско не подойдет к самой Москве. Теперь возникала опасность того, что русская столица может попасть под власть Самозванца. Поэтому гетман прямо обратился к главе Боярской думы кн. Ф. И. Мстиславскому, обещая помощь в борьбе со сторонниками Лжедмитрия II[672].
Еще ранее, чем этот шаг мог привести к каким-либо результатам, царь Василий был низложен.
Наиболее подробное описание событий, приведших к низложению, а затем и пострижению царя Василия, находится в «Новом летописце»[673]. Согласно этому источнику, Прокопий Ляпунов прислал гонца к кн. Василию Голицыну, своему брату Захарию «и ко всем советником», «чтоб царя Василья з государства ссадить». По сведениям, которые сразу после переворота стали известны С. Жолкевскому, Прокопий Ляпунов действовал по соглашению с Лжедмитрием II, который обещал «навечно» передать под его власть Рязань[674]. После этого Захарий Ляпунов и Федор Хомутов, выехав со своими «советниками» на Лобное место, стали призывать население Москвы низложить царя Василия[675]. Захарий Ляпунов выступал от имени находившихся в Москве отрядов рязанских дворян, что касается другого предводителя недовольных — Федора Хомутова, то составитель «Бельской летописи» называет его «лучанином»