[1190]. Когда брат Прокопия Захар отправился под Смоленск как один из дворян «великого» посольства, С. Жолкевский по просьбе братьев рекомендовал их вниманию короля[1191].
Из упоминаний о Захаре Ляпунове в публикации И. И. Голикова, видно, что под Смоленском рязанский сын боярский жаловался, что послы «все делают собою», а от дворян «все таят»[1192]. Благодаря такой ловкости он не только добился подтверждения прав на прежние владения, но и сумел получить от короля целый ряд пожалований: 20 ноября 1610 г. он получил грамоту на подмосковное поместье кн. Д. И. Шуйского с. Океево, а 13 декабря — на с. Дегтяное в Рязанском уезде[1193]. Однако в отличие от своего брата Прокопий не обращался к королю с подобными просьбами, хотя, как человек для русской политической элиты новый, он был более, чем многие другие, заинтересован в закреплении за ним и его семьей крупных пожалований царя Василия.
К сожалению, в нашем распоряжении нет никаких данных о деятельности Прокопия Ляпунова после капитуляции Пронска[1194]. В некоторых русских нарративных источниках, написанных уже после окончания Смуты, указывалось, что к активным действиям для изменения положения, сложившегося в стране, лидера рязанского дворянства побудила грамота патриарха Гермогена. Так считал, например, кн. Семен Иванович Шаховской[1195]. Это сообщение получает определенное подтверждение в свидетельствах Баима Болтина, упоминавшего о посылке патриаршей грамоты в Переяславль-Рязанский[1196], и И. А. Хворостинина о патриаршей грамоте, посланной рязанскому архиепископу[1197]. Ту же точку зрения можно обнаружить и в источнике, близком по времени к происходившим событиям. Так, из Ярославля писали в Вологду во второй половине февраля 1611 г., что патриарх обратился «на Рязань к Прокопию Ляпунову и во все Украинские городы и в Понизовые», и после этого Прокопий Ляпунов стал искать контактов с городами Замосковного края[1198]. Как увидим далее, разбор грамоты Ляпунова позволяет выявить в ней места, которые указывают на знакомство с патриаршей грамотой. Однако из создавшегося положения Прокопий Ляпунов видел первоначально иной выход, чем патриарх.
В самом конце 1610 г. (или в начале 1611 г.) П. Ляпунов обратился с посланием к Боярской думе в Москве. Более подробное сообщение об утраченном тексте сохранилось лишь в записках С. Жолкевского. Как отметил гетман, это был обширный текст, содержавший много цитат из Священного Писания. От Боярской думы Ляпунов требовал ясного ответа на вопрос, прибудет ли королевич в Москву согласно договору или нет. Одновременно он заявил, что Рязанская земля, следуя присяге, готова признать Владислава государем, но никогда не признает правителем Сигизмунда III[1199]. И дело не ограничилось словесными заявлениями. В конце декабря[1200] бояре из Москвы с тревогой сообщали королю: Ляпунов «со всею Рязанью отложился, и вашего государского повеления ни в чем не слушает и слушати не велит… а ваши государские денежные доходы и хлеб збирает к себе»[1201]. Прокопий Ляпунов сделал то, что должна была сделать, но не сделала Боярская дума: он объявил, что до приезда в Москву (в соответствии с условиями договора) избранного государя Рязанская земля не будет выполнять распоряжений Сигизмунда III, не имеющего никаких прав на власть над Россией, и не будет давать никаких средств правительству, которое подчиняется этим распоряжениям.
Вопрос о кандидатуре королевича тем самым не снимался с повестки дня (в сохранившемся кратком пересказе послания читаем, что с приездом королевича Ляпунов выражал готовность лично прибыть в Москву и засвидетельствовать ему свою преданность)[1202], но и Боярской думе, и Сигизмунду III, и его окружению ясно давалось понять, что, если они хотят видеть на русском троне польского принца, то королевичу следует поскорее приехать в Москву, а королю отказаться от попыток управлять Россией. Опасность для бояр и Сигизмунда III не ограничивалась отпадением Рязанской земли. Как сообщали бояре королю, Ляпунов «воевод и голов с ратными людьми от себя посылает и городы и места заседает, и в городех дворян и детей боярских прельщает»[1203].
В краткой записке о событиях в России сообщается, что перед тем, как обратиться к боярам, Ляпунов с отрядом посетил Калугу[1204]. Неудивительно, что, принеся присягу на верность Владиславу, жители Калуги и находившееся в городе отряды служилых людей и казаков заявили, что до приезда нового государя не будут подчиняться московскому правительству. Его посланец кн. Ю. Н. Трубецкой был вынужден бежать из города[1205].
Распространявшаяся по стране кампания неповиновения создала большие трудности при снабжении продовольствием польско-литовского войска в Москве. В новой грамоте, отправленной к королю с ловчим Иваном Ром. Безобразовым[1206], бояре сообщали, что в Москву привезли мало продовольствия, так как одни места разорены, а в других «посадские и волостные люди отвечают, что живности полякам и литве давать не хотят», и «польским и литовским людям почал быть недостаток и нужда великая»[1207].
Вслед за обращением к Боярской думе Прокопий Ляпунов стал рассылать по стране воззвания, в которых уже был поднят вопрос о переходе от неповиновения к активным действиям. Текст воззвания попал в руки Александра Госевского около 20 января н. ст., когда грамоту передал ему один из людей круга М. Г. Салтыкова, кн. Василий Фед. Масальский, находившийся с военным отрядом в Муроме: он задержал рязанских детей боярских, которые везли грамоты Прокопия и всех рязанских «чинов» в Муром и Нижний Новгород[1208]. Грамота в Нижний Новгород сохранилась в польском переводе[1209]. После вступления, в котором говорилось о несчастьях, постигших Русскую землю, и о заключении августовского договора, составители грамоты излагали свое понимание этого документа. Владислав, по этому соглашению, должен быть принять православие, чтить церковь и править страной, как прежние московские государи: «И никаким способом обычая нашей земли не отменять и польским людям в Московском государстве не быть». Эта вступительная часть грамоты — еще одно яркое свидетельство того, какие ожидания связывало русское общество с августовским договором. Однако, констатировалось далее в тексте грамоты, договор не был выполнен, и возникла опасность подчинения иноземной власти и утраты истинной веры. Главные свои обвинения рязанцы направляли не против польского короля (как следовало ожидать), а против «первых людей Московской земли», которые, прельстившись суетной славой мира сего, отступили от истинной веры, «приложившись к западным». Они — подобны Иуде, подобны волкам в овечьей шкуре, которые бросаются на свою паству, чтобы ее погубить. Беспрецедентная острота этих обвинений показывает, как низко пал авторитет московского правительства, послушно подчинявшегося Сигизмунду III. Составители грамоты призывали всех православных христиан объединиться и совместно выступить против «противных спасению нашему неприятелей Бога». В отличие от основной части документа, выдержанной в стиле высокой риторики, изобилизующей выражениями и цитатами из Писания, заключительная часть, содержащая конкретные предложения, написана языком, близким к языку деловых документов. Прокопий Ляпунов призывал идти «всей землей к царствующему граду Москве»: там «все православные христиане, вся земля Московского государства, учиним совет, кому быть на Московском государстве государем».
Идея похода к Москве была, очевидно, заимствована из патриарших грамот, как и возможная цель похода. Но П. Ляпунов был еще далек от непримиримой позиции патриарха. Этот шаг не означал еще полного отказа от кандидатуры Владислава. В грамоте говорилось, что если король выведет свои войска из России, пришлет королевича в Москву и согласится на его переход в православие, то «мы ему, государю, вся земля рады и крест ему, государю, целуем». Однако составители грамоты не исключали того, что развитие событий может пойти совсем по другому пути. Если король, говорилось в ней, «захочет силой своей нас подчинить без правды, изменив своему крестному целованию», то против него выступят «все православные християне», «все края Российской земли». По мысли создателей грамоты, «вся земля», отказав в повиновении московскому правительству, должна была, собрав под Москвой свое войско, поставить Сигизмунда III перед четким выбором: или возведение его сына на русский трон в соответствии с условиями, предложенными русскими послами под Смоленском, или война со всем другим обществом, которое отдаст предпочтение другому кандидату.
21 января н. ст. А. Госевский информировал Сигизмунда ІІІ о мерах, принятых им для подавления возникшего на Рязанщине локального очага восстания. В Рязанскую землю он направил полк во главе с М. Струсем, но сам признавал, что этот полк слишком мал, чтобы добиться успеха. Положение серьезно улучшилось бы, если бы к нему присоединились войска Я. П. Сапеги. Госевский дважды писал к нему, предлагал выступить против Рязани, обратились к нему и бояре