Гораздо больший интерес представляет заключительный раздел инструкции, в котором в определенном противоречии с предшествующим текстом послы получали полномочия заявить, что, если «московский народ» захочет видеть на престоле кого-либо иного, а не Владислава, то король, если Речи Посполитой вернут отобранные в прошлом ее земли и возместят военные расходы, готов помочь русским в установлении такого порядка в их государстве, какого они сами желают.
Как видим, развитие событий заставило правящие круги Речи Посполитой серьезно задуматься над реальностью планов подчинения России и начать нащупывать иной путь установления отношений с восточным соседом, например с помощью заключения выгодного для Речи Посполитой договора. Замысел этот был в данных условиях мало реальным. Боярская дума, в контакт с которой должны были вступить послы, реальной властью в стране не обладала, а с восставшими послы дела иметь не могли. Восстание в Москве сделало миссию А. Жолкевского неактуальной еще до того, как он мог приступить к работе над поставленной перед ним задачей.
Сведения источников о положении в Москве во время и сразу после подписания августовского договора, приведенные в предшествующих разделах настоящей работы, показывают, что поддержка этого соглашения посадским населением Москвы и в то время была отнюдь не единодушной. Достаточно многочисленный слой людей готов был отдать предпочтение Лжедмитрию перед королевичем Владиславом. Когда в октябре 1610 г. были задержаны лазутчики Лжедмитрия II, у одного из них была обнаружена грамота Самозванца «до купцов и до миру», а другой сообщил, что видел в Калуге привезенные из Москвы «челобитные повинные из слобод»[1286]. То, что происходило в последующие месяцы, никак не могло способствовать росту симпатий населения столицы к польско-литовскому гарнизону.
А. Госевский отдавал себе отчет в том опасном положении, в котором оказалось его войско перед лицом большого и становившегося все более враждебным города. Как рассказывал А. Госевский на переговорах 1615 г. он, «учинивши совет с боярами на Москве, людей созывал многими разы на Лобно», призывая их сохранять спокойствие[1287]. Уговорами, дело, конечно, не могло ограничиться. О других принятых мерах можно узнать из записок офицера гарнизона С. Маскевича. Как он сообщает, А. Госевский еще до начала восстания, «по совету расположенных к нам бояр» (тайных сторонников Сигизмунда III), поспешил разослать находившиеся в столице стрелецкие войска по разным городам, чтобы польско-литовский гарнизон остался единственной серьезной военной силой в Москве[1288]. Посадскому населению было велено под угрозой смертной казни сдать оружие, и стража, стоявшая у ворот день и ночь, осматривала все возы, чтобы на них не провезли в город оружие. Пытавшихся это сделать карали смертью[1289].
Напряжение постепенно нарастало. «На торгу» рыбу, мясо и другие продукты продавали «литовским людям» по все более высокой цене. В «тесных местах» в Деревянном городе начались нападения на отдельных солдат и офицеров[1290]. Особенно сильное беспокойство охватывало польско-литовское войско, когда в Москве на большие праздники собирались массы народа из округи и других городов. Как отмечено в записках С. Маскевича, от Рождества до Крещения все войско стояло в полной боевой готовности, не расседлывая коней[1291].
Эти свидетельства польских участников событий могут быть дополнены рассказом ранее служившего Лжедмитрию ІІ немецкого офицера К. Буссова, который в первые месяцы 1611 г., по-видимому, находился в Москве[1292]. По словам К. Буссова, первое выступление москвичей с протестом против бесчинств польско-литовских солдат и с требованием, обращенным к А. Госевскому и ротмистрам (как лицам, скрепившим свои подписями августовский договор), чтобы они либо «в кратчайший срок добились приезда избранного царя», либо покинули Москву, имело место уже 25 января[1293]. Некоторое успокоение наступило после того, как Госевский обещал «написать его величеству и попросить, чтобы молодой государь был направлен сюда как можно скорее», а затем зачитал московскому «миру» «письмо о том, что его величество избранный царь скоро прибудет в Москву»[1294]. Однако, поскольку за этими заявлениями не последовало никаких реальных шагов, недовольство снова стало возрастать.
Особенно отрицательную реакцию москвичей, по сообщению Буссова, вызвали меры, принятые польско-литовским гарнизоном для обеспечения своей безопасности. Жители столицы говорили, что поведение солдат показывает, что они «хотят подчинить» их «и властвовать» над ними. «Мы действительно избрали польского государя, но не для того, чтобы каждый простой поляк был господином над нами и нам, московитам, пришлось бы пропадать, а для того, чтобы каждый у себя оставался хозяином». Стали раздаваться и такие высказывания об избранном царе, что «если уж он до сих пор не приехал, так пусть и вовсе не является»[1295]. 13 февраля произошли столкновения между солдатами гарнизона и продавцами хлеба на торгу на берегу Москва-реки, и Госевскому с трудом удалось предотвратить перерастание начавшихся беспорядков во всеобщее восстание[1296].
Когда войска Прокопия Ляпунова стали двигаться к Москве, А. Госевский предпринял попытку вступить с ним в переговоры. В посольство, направленное к Ляпунову, вошли, по его словам, архимандрит Чудова монастыря, «протопоп Спасской», боярин Михаил Александрович Нагой, полковник Ян Дуниковский и ротмистр Ян Гречиц[1297]. Таким образом, по форме это было совместное посольство московского духовенства, Боярской думы и польско-литовского войска.
Послы должны были предложить Ляпунову заключить соглашение, по которому был бы установлен срок, до которого стороны должны были дожидаться прибытия королевича и воздерживаться от военных действий. Если бы королевич к установленному сроку не прибыл, польско-литовское войско должно было покинуть Москву. Как представляется, А. Госевский пошел на этот шаг под давлением с двух сторон — со стороны Боярской думы и со стороны войска.
Для Думы такая отсрочка давала возможность попытаться еще раз добиться приезда королевича в Москву и благодаря этому заключить соглашение с восставшими[1298] и сохранить свое традиционно высокое положение в русском обществе. Войско, находившееся в самом центре огромной чужой страны и с каждым днем ощущавшее растущую враждебность местного населения, как бы стихийно ощущало нереальность тех планов подчинения России, которые разрабатывались в королевском лагере под Смоленском. Войско было недовольно тем, что подписанный договор не выполняется и что король, следуя своим личным интересам (желая сам сесть на русский трон), поставил войско в опасное положение. В записках Мархоцкого встречаем сообщение о том, что на военном совете в январе 1611 г. предлагали послать под Смоленск и просить короля скорее прислать сына в Москву[1299]. В то время офицеры гарнизона не решились на то, чтобы «учить короля, как он должен войну кончить». Но позднее, когда положение стало совсем угрожающим, войско 23 февраля н. ст. направило к королю своих послов, чтобы поставить его в известность о начавшихся волнениях в стране, причиной которых стала задержка с приездом нового государя и известие, что «Ваша королевская милость королевича его милость государем этому народу дать не хочешь». Так как король не выполняет условий соглашений и одновременно не присылает помощи, то, писали из войска, «Ваша королевская милость ничего себе больше от нас ожидать не должны»[1300]. Так настроенное войско могло заставить Госевского пойти на переговоры с Ляпуновым. Что касается самого Госевского, то, возможно, он стремился прежде всего выиграть время, чтобы затем, получив подкрепление, разговаривать с восставшими на языке оружия.
Осуществление этого плана сорвало вспыхнувшее в Москве восстание. В рассказах русских исторических произведений о Смуте с редким единодушием излагается версия о том, что польско-литовское войско и русские изменники планировали массовую резню населения Москвы и убийство патриарха на Вербное воскресенье (17/27 марта)[1301].
В определенном противоречии с этой версией находятся свидетельства польских офицеров в упомянутых выше записках М. Мархоцкого и С. Маскевича, свидетельствующие, что польско-литовские военачальники стремились избежать столкновения с населением большого города[1302]. К тому же следует учитывать, что определенные надежды войско, конечно, возлагало на посольство к Ляпунову.
Однако такие утверждения появились на страницах русских исторических сочинений неслучайно. В записках М. Мархоцкого отмечено, что в день праздника «боярин Салтыков» — Михаил Глеб. Салтыков, глава тайных сторонников Сигизмунда III, сказал: «Вам сегодня Москва дала причину, а вы их не били, так они вас в следующий вторник будут бить, а я того ждать не буду, взяв свою жену, поеду к королю». К этим высказываниям М. Мархоцкий дал следующий комментарий: М. Г. Салтыков ожидал, что во вторник к городу подойдут отряды Ляпунова, и поэтому предлагал напасть на жителей Москвы до того, как они соединятся с восставшими