Данное исследование также показало (на что хотелось бы особенно обратить внимание), что находившиеся в Москве «чины» русского общества связывали с избранием польского принца надежды на прекращение вмешательства Польско-Литовского государства в русские дела и вывод польско-литовских войск с русской территории. Целый ряд условий выработанного в ходе переговоров соглашения обеспечивал сохранение русским обществом под властью нового государя традиционных институтов, а также сохранение Русским государством своей самостоятельности и территориальной целостности. Готовность гетмана Жолкевского пойти навстречу таким требованиям русского общества сделала возможным достижение договоренности. Выработанные под Москвой условия соглашения были затем одобрены дворянством и посадами территорий, признававшими ранее власть царя Василия, а после смерти Лжедмитрия II и городами, признававшими его власть.
По мысли гетмана (что нашло отражение на страницах его записок), избрание Владислава на русский трон должно было положить начало социально-культурному влиянию польско-литовского общества на русское, что привело бы в дальнейшем к сближению общественно-политического строя России и Речи Посполитой, а возможно, и к их объединению в рамках одного политического организма.
Изменения в жизни русского общества в годы Смуты давали для подобных расчетов определенные основания. В последние десятилетия отечественная историческая наука, прежде всего благодаря усилиям Р. Г. Скрынникова и А. Л. Станиславского, отказалась от отождествления кризиса, охватившего русское общество в годы Смуты, с крестьянской войной. На смену ему пришло гораздо более, как представляется, правильное представление о Смуте как своего рода гражданской войне, в ходе которой разные социальные слои и региональные объединения добивались и своего уравнения в правах с другими группами аналогичного социального статуса, и приобретения новых прав.
Если в послевоенной советской историографии зависимое крестьянство совершенно ошибочно рассматривалось как одна из главных движущих сил в событиях Смуты, то это не значит, что противоречия между интересами низов и верхов русского общества вообще не имели значения. Напротив, события Смуты были отмечены повышенной активностью таких социальных групп, как холопы (прежде всего — бывшие военные слуги бояр и детей боярских) и казаки. Холопы, поскольку они не вливались в состав казачьих отрядов, стремились войти в ряды дворянского сословия, занять там заметное место, а казаки добивались для себя такого особого статуса, который мало чем уступал бы привилегированному статусу дворянства. Наконец, годы Смуты были отмечены активностью посадских «миров», стремившихся вернуть себе утраченное в предшествующие годы самоуправление и оказывать влияние на положение тянувшей к городу сельской округи. Наиболее яркое выражение получили такие тенденции в деятельности «всегородной избы» в Пскове. На этом пути происходили подчас достаточно резкие столкновения с местным дворянством, о чем говорят не только известные события в Пскове, но и приведенные в книге свидетельства о положении в Великих Луках под властью Лжедмитрия II. Все это дворянство воспринимало как действия, угрожающие его положению господствующей социальной группы русского общества, и это накладывало отпечаток на его позицию на переговорах с представителями Польско-Литовского государства, на что справедливо указывал еще С. Ф. Платонов.
Вместе с тем хотелось бы акцентировать внимание на активной роли, которую играло в событиях Смуты дворянство отдельных регионов и отдельные дворянские корпорации. Исследование принесло ряд новых доказательств того, что возникший кризис в значительной мере был вызван попытками дворянских корпораций окраин добиться своего уравнения в правах с дворянством исторического центра государства. С этим в значительной мере был связан происшедший в ходе гражданской войны раскол страны на два враждебных лагеря. Кроме того, дворянство стремилось усилить свою роль и значение на местах и обеспечить себе участие в принятии важных политических решений. Об этом говорит получившая распространение в годы Смуты практика назначения воевод — представителей государственной власти на местах из числа местных землевладельцев. Такие воеводы часто оказывались скорее предводителями местного дворянства, чем представителями власти центра. Эти воеводы в ряде случаев получали и думные чины, что давало им формальное право на участие в принятии важных политических решений. Наиболее яркое выражение такие тенденции нашли в лагере Лжедмитрия II, но в стороне от них не остался и лагерь Василия Шуйского, о чем говорит яркий пример Прокопия Ляпунова — предводителя рязанских дворян, рязанского воеводы и думного дворянина. В эти же годы нашло достаточно определенное выражение и стремление дворянства расширить права распоряжения своими земельными владениями. Указ Василия Шуйского, предоставивший достаточно широкому кругу людей возможность превратить в вотчины часть их поместных земель, был очевидным ответом на соответствующие требования со стороны дворянства.
В целом годы Смуты были отмечены всплеском активности социальных групп разного масштаба. Собранные в работе сведения о русско-литовских контактах 1609–1610 гг. содержат целый ряд свидетельств о том, как самостоятельно вступали в контакты с высшими властями Польско-Литовского государства не только дворянские корпорации отдельных уездов, но и отдельные группы влиятельных землевладельцев.
Исследования целого ряда ученых (начиная с С. Ф. Платонова), посвященные развернувшемуся в северной части Русского государства движению за самооборону от польско-литовских войск из тушинского лагеря, показали, что в ходе развития движения постепенно возникали межсословные объединения населения, бравшие в свои руки целый ряд функций, традиционно принадлежавших органам государственной власти на местах.
Центральная власть оказалась не в состоянии управлять по-старому и оказалась вынужденной собирать выборных представителей различных чинов для принятия важных политических решений. Рассмотрение свидетельств о русско-польских контактах 1609–1610 гг. принесло ряд новых доказательств правильности точки зрения тех ученых, кто, как Л. В. Черепнин, относил именно к годам Смуты формирование представления о «всей земле» — собрании выборных представителей разных «чинов» русского общества со всей территории страны как верховном органе власти, единственно полномочном принимать решения, касающиеся судеб страны, в отсутствие монарха и участвующем в решении наиболее важных политических решений вместе с монархом. Эти перемены в сознании русского общества нашли наиболее яркое отражение в проекте договора, предложенном королю Сигизмунду III бывшими сторонниками Лжедмитрия II. Проект предусматривал участие «всей земли» в установлении налогов и принятии новых законов.
В таких условиях русское дворянство закономерно должно было проявить интерес к общественному устройству Речи Посполитой, где дворянство обладало очень широкими сословными правами, а его выборные представители участвовали в принятии важных политических решений. Имеем прямые свидетельства (в частности, в записках С. Маскевича), что разные черты общественного устройства Речи Посполитой в этой среде действительно обсуждались[1342].
Создававшиеся объективной исторической ситуацией возможности для диалога между польско-литовским и русским дворянством не были использованы, так как в восточной политике Речи Посполитой получила преобладание иная тенденция, резко расходившаяся с планами и предложениями С. Жолкевского.
Для всей политически активной части польско-литовского дворянства общим было представление о русском обществе как обществе «диком», «варварском», сформировавшемся в условиях господства «тираннической» власти русских государей. Это общее представление служило, однако, основой для разных выводов. С. Жолкевский и люди, разделявшие его взгляды, полагали, что в тесном контакте с более развитым польско-литовским обществом русское общество сможет изжить свои «варварские» черты. Другие представители правящей элиты Речи Посполитой, напротив, полагали, что такое «варварское» общество может быть лишь неравноправным политическим придатком Речи Посполитой, подчиненным ее руководству. Как представляется, именно убеждения такого рода легли у истоков принятого под Смоленском решения не принимать во внимание достигнутой под Москвой договоренности и добиваться подчинения Русского государства власти самого короля Сигизмунда III. Такое решение, судя по всему, было принято Сигизмундом III при участии его ближайших советников — его фаворита подкомория Анджея Боболы и коронного подканцлера Феликса Крыйского. Они рассчитывали осуществить такие планы, обеспечив себе поддержку русской правящей элиты, расположения которой король рассчитывал добиться, раздавая чины и земли.
По вопросу о роли русской правящей элиты в событиях, последовавших за заключением августовского договора, в отечественной исторической литературе выдвигались разные точки зрения. Если советские авторы в работах послевоенных лет обвиняли боярство в предательстве национальных интересов, то С. Ф. Платонов, по существу, освобождал его от какой-либо ответственности за происшедшее. Исследование показало ошибочность обеих этих точек зрения.
Как уже отмечалось выше, заключение августовского договора не было делом узкого круга представителей знати (так называемой «семибоярщины»), как это традиционно считалось в отечественной исторической науке, однако за последовавшие затем события представители правящей элиты, заседавшие в высшем органе государственной власти — Боярской думе, несомненно, несут полную ответственность. Поведение членов Боярской думы, которые принимали от короля чины и должности и выполняли все чаще исходившие от него распоряжения, убеждало Сигизмунда III в реальности его планов и побуждало его к попыткам осуществить их на практике.
Такое поведение русской правящей элиты находит свое объяснение в особенностях ее положения в обществе. Оторванная от своих связей на местах знать сохраняла традиционную монополию на высшие государственные должности благодаря поддержке высшего носителя государственной власти. В условиях начавшейся гражданской войны правящая элита оказалась неспособной серьезно влиять на положение на местах, а ослабевшая центральная власть была не в состоянии сохранить традиционные прерогативы знати в их полном объеме. Получившая распространение практика назначения воевод из числа местных землевладельцев, авторитетных в среде провинциального дворянства, эти прерогативы прямо ущемляло, как и созыв сословных собраний для решения крупных политических вопросов. Если заключение договора об избрании Владислава было делом не только бояр, то это отнюдь не исключает того, что русская политическая элита связывала с этим соглашением свои особые планы. Поддержка нового монарха должна была вернуть этой элите ее традиционное положение в обществе. Отсюда ее далеко заходящая уступчивость по отношению к Сигизмунду III. Вместе с тем следует отметить, что основная часть этой элиты, прежде всего та, которая занимала свое место в силу традиции, вовсе не разделяла планов подчинения России власти Сигизмунда III, которые разрабатывались втайне от нее.