У себя в гетманщине Мазепа почти не видел хлопов с тех пор, как пришли шведы. А вот недавно встретились ему слобожане, пожилые, женщины, ребятишки на чёрном от копоти снегу, многие босиком и в страшном рванье. Шли в слезах, а шведы подгоняли ударами шпаг. И вдруг он встретился взглядом со взглядом старухи. Не скрывая своей ненависти, та прижимала к себе ребёнка, кажущегося мёртвым. Сотник Гусак — с недавнего времени, вместе с Герцыком, не отходивший от Мазепы — взмахнул саблей. Старуха упала от одного этого движения. Мазепа даже разозлился на себя самого. Зачем смотрел на старуху — её глаза по-прежнему пронизывали ему душу. Конечно же, баба мелькнула только, но привидение обвиняло, будто бы он накликал беду. Будто бы он желал лиха родной земле. Нужно было оправдываться. Это напомнило споры с Орликом, который, если точнее сказать, и не спорит вовсе, но вечно напивается и многозначительно молчит, всем своим видом показывая, что он, Мазепа, в чём-то крепко виноват.
Захватив на Слобожанщине значительные города и сёла, шведские полки длительное время кружили вокруг Охтырской крепости, где русские посадили гарнизон, а предместье выжгли. Король не замыкал крепость в осаду. Мазепа с ним соглашался: пустая задержка, если русские удирают, если их косят болезни. Может, вымрут и так. Крепости упадут, как падает созревшее яблоко.
Так рассуждая, Мазепа избегал думать о Веприке. Избегал оставаться с Орликом наедине.
Король торопился вперёд. На разбитой дороге офицеры доложили Мазепе, что его величество направился к Красному Куту, где с драгунскими полками обретается царский генерал Ренне. Мазепе захотелось собственными глазами увидеть триумф короля. Посмотреть после этого открыто в глаза Орлику. Шведская кавалерия — вот сила, которой доступна окончательная победа! Мазепа заторопился вперёд и к вечеру увидел речку Мерлу.
Часть сердюков рысила в королевском авангарде, часть ом держал при себе, в арьергарде, — так по-французски называются передовые и замыкающие войска. Утоптанный снег, трупы русских и шведов давали понять, что где-то недалеко гремит упорное сражение. Мазепа отдал полковнику Горленку нужные приказы, а тот — есаулам. Войско пошло со всеми предосторожностями. За рекой в густые тучи садилось красное солнце. Закатные столбы пронизывали тучи и предвещали мороз. Вдруг из-за Мерлы, из-под красных столбов, выскочила конница, к удивлению — шведская!
— Берегись!
Горленко еле успел отвести казаков в овраг. Мазепе в душу закралось плохое предчувствие. Через мгновение в том же овраге он узнал от хмурого шведского полковника с перевязанной головою, который съехал вниз и заговорил по-немецки, что шведы оставили в осаде короля.
— Короля?
— Мы атаковали московитов вплоть до городских валов. Король вырвался вперёд. Да кто-то из шведов не выдержал отпора московитских пик... Король теперь на речке, на мельнице. — Полковник поморщился от боли. — Посланы гонцы к генералу Крузе. Он приведёт свои полки.
Выбравшись снова на шлях и осматривая сердюков, Мазепа готовился услышать о смерти короля, о пленении. Полагал, сойдёт с ума, если получит такое известие, или сразу же умрёт. На холодном ветру затекли руки и ноги. Не мог сидеть в седле, был уверен, что свалится под копыта. Потому указал Гусаку на строения за кучами взъерошенных ветром деревьев. Шведские драгуны отнесли его и положили на обугленные доски. Он лежал и шептал молитвы, одновременно вслушивался в долетавшие звуки. Упала ночь. Землю сковал мороз. В голове тягостной болью отдавался каждый удар копыт о твёрдый снег и каждый недалёкий шаг. Однако ночь принесла желанную весть, её поведал Гусак: мрак и полки генерала Крузе выручили короля. Или, может, донеслась до Бога молитва? Ещё спустя какой-нибудь час уже сотник Герцык восхищённо рассказывал, как он летел в авангарде рядом с королём!
— Русские умирают от заразы, пан гетман! Трупы вдоль дорог лежат кучами. Путь на Москву открыт!
Мазепа слушал лежа, силился заверить себя, что услышанное оправдывает его в глазах Орлика, в глазах тех, кто засомневался в силе Карла XII, — но в голове стучало: король погонит московитов, а здесь... Где взять силы против черни?
Невзирая на позднее время, он отправился к королю и поздравил его с успехом: изрублено столько московитов!
— Отсюда недалеко до того места, ваше величество, где прошёл с фалангами Александр Великий!
То была неправда, но король повеселел.
— Через день начну наступление большими силами! — сказал он доверительно. — Генерал Крузе пойдёт в авангарде. Наконец найдено место, в которое можно проникнуть с войском без потерь. Муравский шлях ведёт к Москве!
Король впервые намекнул гетману и генералам о своих намерениях. Он снова был Богом — Мазепа возле него утешился.
Для Мазепы в сожжённом селе отыскали полусгоревший сарай. Он там заночевал.
А наутро ему показалось, что загремели царские пушки. Старика вынесло во двор. Сквозь косой ливень глаза ослепило сверкание сломанной в нескольких местах тоненькой трещины. В блеске испуганно присели шведские огромные кони, уже припомнившие летние грозы и знающие, что за таким слепящим блеском обязательно раздаётся вселенский грохот. Диво — зимой ударил гром! И сердюки, и шведы, дрожа от холода, с ужасом всматривались в небо.
Под дождём, тоже измокший и согнутый в пояснице, на пепелище появился в сопровождении небольшого эскорта генерал-квартирмейстер Гилленкрок. Уже под соломенной стрехой, отводя встревоженные глаза, выдавил из себя не торжественной латынью и не праздничным французским, а тихо, словно бы подобострастно, по-немецки:
— Ваша светлость! Будьте осторожны в разговорах с его королевским величеством. Не раззадоривайте Азией. И так у него богатая фантазия. Шведская корона будет благодарна за сдержанность. Это слова и графа Пипера. Мы с вами люди образованные. Мы...
Мазепа покраснел. Гилленкрок намекает на последний ночной разговор?
Гилленкрок, забыв о гоноре, попросил уже на латыни:
— Вы один в состоянии, ваша светлость, убедить его королевское величество повернуть армию назад в гетманщину.
У Мазепы запело на душе. И это — слова графа Пипера?
— Да... Можем...
Ему показалось, что неспроста перед глазами до сих пор стоит образ старухи, у которой в руках мёртвый ребёнок, неспроста посреди зимы загрохотал гром, и он подумал, что король, человек богобоязненный, тоже должен правильно толковать Божье знамение: сейчас не стоит испытывать судьбу, чтобы не попасть в западню на старинном Муравском шляхе.
К вечеру от ливня и растаявшего снега вздулись реки. Низкие места начали исчезать под водою. Всё переменилось, будто это были иные, незнакомые земли. Шведы с ужасом озирались вокруг, не зная, куда придётся двигаться завтра. А Мазепа со смущением соображал, как приступить к королю с предложением, на которое не отважился даже граф Пипер.
3
Никто из адъютантов и высоченных ростом преображенцев не знал, скольких лошадей из обоза могли поглотить весенние воды. Но за Белгородом неожиданно побежали твёрдые широкие дороги, и кони уже не пробивали чёрную поверхность своими острыми подковами, а летели и летели, преодолевая вёрсты, будто догадывались, что от их стараний зависит судьба всего русского государства. Царь с ещё большим нетерпением торопил ямщиков. На речках, правда, снег темнел и оседал. Кое-где настоящими озёрами проступала чёрная вода. Можно было надеяться, что и Дон готовится сбросить с себя свой зимний панцирь. Над землёй уже колыхалось марево, чудились громадные подобия кораблей под белыми грозными ветрилами, с рядами пушек — от такого дива царь забывал о сне, еде, а на последних вёрстах неожиданно вырвал из рук ямщика ремённые вожжи и врезал кнутом по спинам взмыленных коней: «Но! Но!» — да ещё с такими страшными ругательствами, что они по уму и не всякому ямщику.
Преображенцы на санях казались спокойными гордыми орлами. Адъютанты передёргивали острыми плечами. Кабинет-секретарь Макаров сидел нахохлившись, будто сыч. А на возникшем перед городом Воронежем первом земляном валу — всего один хромой капрал. Он завидел высокого человека, завертел головою, продирает глаза. Привидение? Царь?.. А кнут?.. Коней подгонял?
— Где команда?
— Там... там...
Капрал тыкал рукою в сторону полосатого сооружения, откуда доносилось весёлое пение. Царю понадобился десяток шагов, чтобы вытащить оттуда молодого синеглазого офицера. Тащил он его за густые волосы, а тот в бреду отмахивался, словно от назойливых мух, разевал слюнявый рот, а сказать ничего не мог. Только в глазах, по-детски, — крупные, как добрые горошины, слёзы.
— Где команда? — прохрипел царь, швыряя офицера в песок под ноги хромому капралу.
— Отдыхает! — неожиданно громко пропел офицер, не поднимаясь, однако вытянувшись в струну и в лежачем положении.
— Отдыхает? А швед? Кто встретит?
Офицер не знал, куда бежать. А был готов драться даже со шведами.
— Поднимай команду на вал!
Разбрасывая копытами снег, из-за невысокого леска вырвалось несколько троек. Кони ещё и не остановились, а снег уже покрылся роскошно одетыми людьми, половина — в партикулярном платье, половина — в военных мундирах. Это те, кто отвечает за постройку и оборону кораблей. Узнавали Макарова в санях — вихрем на вал.
— Господин полковник! Государь!
— Наши головы к твоим ногам!
— Ну-ну, — оглянулся царь, на миг оставив без внимания офицера. — Я сейчас просто бас, корабельный мастер! А где оборона? Это — оборона? Да швед возьмёт вас как мокрых котят!
— Государь! — прозвучало тревожно. — Неужели швед за тобою прёт?
— Указ был? — снова побурело царёво лицо. — Где оборона? Где пушки?
— Государь! — выступил наперёд флотский командир, плотный, в простой моряцкой одежде. — Мы как один встанем!
Он указал рукою на человеческие массы, занятые работой. Царь тоже смотрел туда.
— Шведа пока сдерживают, — ответил царь. — Он хочет захватить эти корабли. А султан придерживается мира, пока здесь корабли.