Эта живая стена из тысяч людей понемногу начала двигаться, выбирая удобную позицию для боя. Шведские колонны были остановлены Реншельдом и развернуты для марша в обратную сторону. Следовало также выбрать направление для атаки и выйти на нужную позицию для перестроения войск из походных колонн в линию. Карл заметил Реншельду, что наиболее верным было бы атаковать кавалерией драгун Боура, которые стояли ближе всего к шведским войскам. Реншельд не согласился с мнением короля, высказавшись за атаку русской пехоты. Король, как ни странно, уступил Реншельду, чего ранее с ним не случалось. Карл пошел на попятную, и, как оказалось, напрасно. Ведь шведская кавалерия была теперь намного многочисленнее пехоты, в которой в строю после всех понесенных ею потерь в этот день оставалось всего 4–5 тысяч человек. Да и русская кавалерия только недавно пришла в себя после неудачной ретирады из-под редутов. Опрокинув конницу Боура, можно было бы ударить кавалерией русскую пехоту во фланг и тыл, с одновременной атакой пехотной линии с фронта. Как бы все тогда сложилось? Тем не менее шведские колонны повернули вспять и двинулись в обратном направлении, чтобы успеть занять позиции и развернуть фронт перед приближающимися русскими линиями. Шведы хотели успеть развернуться к бою первыми. Когда до русских линий оставалось около километра, Реншельд приказал Левенгаупту начать разворачивать пехоту в линию. Часть конных полков заняла свое место на левом фланге строя. Однако вскоре оказалось, что кавалерия Крейца не может стать на правом фланге пехоты, так как ей не хватает места для маневра – мешал Будищанский лес. Генерал Крейц разместил свои 52 эскадрона не правее линии пехоты, как предусматривалось, а позади нее. Левенгаупт, с ужасом осознав, что ему придется начинать свою атаку без поддержки кавалерии, продолжил разворачивать свою пехоту в линию. В отличие от русской шведская пехота разворачивалась только в одну линию [9] , но и для этого людей не хватало. Чтобы увеличить длину фронта, батальоны «растягивали» как могли. Шведский батальон размещался на протяжении целых ста метров по фронту. При этом интервалы между батальонами оставляли в 50 метров. Всего шведская линия заняла 1450 метров по фронту, тогда как российская – 2150 метров! Для увеличения длины фронта нужно было спешить часть кавалерии, но та находилась позади пехоты в скученном состоянии, так что прибывающие новые эскадроны только увеличивали сумятицу. Тоненькая синяя линия из 10 батальонов пехоты с большими интервалами между ними казалась жалкой ниточкой по сравнению с массивным строем русской армии, где в строю стояло почти 22 тысячи пехотинцев при поддержке целой артиллерийской армады. Правда, к шведской линии спешили два батальона вестманландцев, которые возвращались после неудачной попытки вызволить Росса и находились еще немного позади шведского левого фланга. Крайними на правом фланге шведского строя стояли батальоны гвардии. Это была наемная, элитарная часть – лучшая часть шведской пехоты, но сейчас она была сильно разбавлена солдатами из тех расформированных полков, которые присоединились к армии с корпусом Левенгаупта. Над полком развевались белые ротные знамена. Форма этого полка, особенно у офицеров, отличалась необыкновенной нарядностью, но сейчас гвардейцы напоминали толпы оборванцев, как, впрочем, и все остальные полки, ожидавшие начала атаки. Левее гвардейцев стоял сводный батальон Скараборгского полка (остатки двух батальонов слили в один), затем батальон Кальмарского, также сводный, следом еще два батальона лейб-гвардейского полка, к которым примыкали два батальона Упландского полка. Левее расположились солдаты единственного батальона Естьетского полка, так как другого уже не существовало. И наконец, замыкающим левофланговым шел второй батальон Нерке-Вермландского полка. Первый батальон этого полка остался с генералом Россом и разделил участь других батальонов его отряда. Вот, собственно, и вся пехота той «огромной» шведской армии, которую в нашем воображении рисовали многие именитые историки прошлых времен, как империи Романовых, так и эпохи советских генеральных секретарей. Эти жидкие батальоны должны были броситься на стоявшие в километре русские многотысячные плотные ряды и победить! Трудно представить, что ощущали все эти люди перед боем, здесь, за тысячи километров от родной земли после годов мытарств по необъятным лесам и полям Восточной Европы, после голодных и холодных зимовок, трудных маршей по болотам и лесным чащобам, бесчисленных боев и столкновений. На что они надеялись и как представляли свое будущее? Можно лишь с уверенностью сказать, что примеров подобной стойкости и храбрости в истории крайне мало. Наверное, даже Реншельд испытал раскаяние. Во всяком случае, он попытался загладить свою грубость в отношении Левенгаупта, предложив тому помириться перед атакой. Левенгаупт же фактически совершит моральное предательство своих бывших солдат, заявив впоследствии: «С этими, так сказать, несчастными и наивными баранами, которые шли на заклание, я должен был атаковать целую вражескую пехоту».
Перед самой атакой командующий пехотой спросил у Реншельда: «Желает ли Его Высочество, чтобы я немедленно выступил против врага?» Фельдмаршал коротко бросил в ответ: «Да, немедленно!» Левенгаупт громко, скорее для окружающих, воскликнул: «Тогда выступаем во имя Господа, и пусть поможет нам Бог!». Было начало десятого. Солнце поднялось уже достаточно высоко и начало припекать головы солдат, покрытые черными треуголками. Вокруг с тревожными криками носились птицы, не понимая, откуда взялось столько двуногих существ, которые согнали их со своих гнезд еще до восхода солнца.
В шведских рядах зазвучали трубы, забили барабаны, знаменосцы подняли повыше стяги – и строй двинулся в сторону неприятеля. В те времена солдаты еще в ногу не ходили, только несколько десятилетий спустя в прусской армии осознают, что передвигаться на поле боя в ногу легче и войска движутся быстрее. Тогда появилась возможность быстро перестраиваться, менять направление движения прямо на ходу и уменьшить расстояние между шеренгами в линиях. При этом один ряд солдат не натыкался на другой, да и уставали они при движении меньше. Барабанным боем задавался нужный ритм движения, и солдаты могли непроизвольно ускорять шаг либо замедлять его. В Северную войну все перестроения пехоты совершались гораздо дольше и требовали от офицеров и сержантов значительно больших усилий. Строй, кое-как держа равнение, двинулся в сторону русских линий. У шведов еще оставался пусть и незначительный, но все-таки шанс спасти положение. Оставаться на месте и предоставить инициативу русской армии они себе позволить не могли: батарея из четырех орудий большого вреда русской армии нанести была не в состоянии, испорченный порох делал бесполезным ружейный огонь. Оставалась испытанная временем шведская тактика – энергичная атака холодным оружием. Главной составляющей этой атаки в шведской армии был высокий боевой дух ее солдат. Солдаты других армий того времени не любили сходиться в рукопашной. Большинство сражений XVIII века больше походит на своеобразную огневую дуэль двух армий. Линии пехоты сходились на расстояние ружейного выстрела и вели огонь до тех пор, пока нервы солдат одной из сторон не выдерживали и они начинали подаваться назад. Тогда армия, у которой боевой дух был выше, переходила в атаку холодным оружием. Как правило, противник разворачивался и начинал отступать, и если у армии не хватало резервов, чтобы остановить продвижение врага, то его прогоняли с поля боя. Кавалерия также часто увлекалась стрельбой с лошадей из укороченных ружей. Ее чаще использовали для преследования разбитого врага, чем для массированных кавалерийских атак. Исключение составляла шведская армия. Солдат морально готовили к рукопашной схватке. Главным было быстро и хладнокровно приблизиться к противнику – у того чаще всего просто сдавали нервы. Видя решительно настроенных приближающихся шведских солдат, враг, не принимая удара, просто бросался в бегство. Именно так не выдержали первого шведского броска врукопашную саксонцы при Фрауштадте, и, побросав ружья, они сбежали, оставив отбиваться от шведов одну русскую пехоту. На это, видимо, и рассчитывал Реншельд, посылая свою пехоту в эту атаку. Но хватит ли у нее морального духа завершить ее?
Шведская пехота вначале двинулась размеренным шагом. Ей нужно было сперва преодолеть 700–800 метров. После этой отметки строй шведской пехоты попадал в зону эффективного русского огня вначале артиллерийского, а затем и ружейного. Чтобы сократить потери, с расстояния в 200 метров нужно было начинать двигаться особенно быстро и у самого строя вражеской пехоты перейти на бег.
Строй русской пехоты остановился, находящийся впереди него Петр со свитой из генералов наблюдал за приближением шведов. Царь был внешне спокоен, в полковничьем зеленом мундире гвардейского Преображенского полка, перевязанном голубой лентой ордена Св. Андрея Первозванного, в высоких черных кавалерийских ботфортах, он придал своему лицу особую торжественность. Петр Алексеевич хотел, чтобы все видели: царь спокоен и в победе не сомневается. Его спокойствие должно было внушить уверенность в предстоящей победе каждому солдату. Наконец царь дал приказ офицерам занять свои места, развернул лошадь и стал во главе строя второй линии одной из пехотных дивизий.
Тем временем артиллеристы засуетились в промежутках между батальонами. Установив орудия на позициях, они быстро зарядили свои пушки и стали ожидать команды для начала стрельбы.
Первыми заговорили русские мортиры и гаубицы, находившиеся на огневых позициях в лагере. Они имели наибольшую дальность обстрела. Затем присоединились пушки крупных калибров. Мортиры и гаубицы в основном метали гранаты. Однако точность попаданий их была невелика. Гранаты врезались в землю, бешено крутясь и шипя, пока горел фитиль, затем они с громким треском разрывались, разбрасывая вокруг множество мелких осколков. Кто оказывался неподалеку, мог спастись, просто упав на землю. В таком случае солдат получал чаще всего контузию от разрыва бомбы, но осколки его не задевали. В противном случае шансов остаться в живых было немного. Затем в шведский строй стали влетать ядра. Вначале они со свистом проносились над головами, но вскоре все чаще стали врезаться в шведские шеренги. От прямого удара смерть наступала почти мгновенно. При удачном попадании ядро большого калибра выбивало из шведских рядов по 3–4 человека. Солдаты смыкали ряды и смахивали кровь погибших товарищей со своих лиц, продолжая движение в нарастающем темпе. Кошмар начался, когда до русского строя оставалось не более 200 шагов. С этой отметки нужно было почти бежать, чтобы преодолеть оставшееся расстояние до того момента, пока артиллеристы успеют перезарядить пушки и сделать еще один залп.