— Я верю дивчине. Ее батько был в Запорожье моим побратимом, а она в детстве частенько навещала меня в Стародубе. Она потому и осмелилась бежать, что прослышала от сердюков о моем прибытии под Батурин.
— С поры ее детства минуло невесть сколько времени, и что ныне в голове у беглянки, неведомо никому, кроме нее. Может, она ничем не лучше своей закадычной подружки Мотри Кочубей, удравшей с Мазепой к королю Карлу?
— Я разговаривал с ней, ваше сиятельство, и не сомневаюсь, что ее привели ко мне благие намерения. Конечно, вы имеете полное право не доверять ей, и я полагаю излишним вас переубеждать. Поэтому разрешите штурмовать крепость через подземный лаз мне с казаченьками, и ежели я напрасно доверился дивчине, сам и расплачусь за это. Но отказываться от возможности нанести удар Чечелю там, откуда он его не ждет, считаю верхом безрассудства.
— Значит, веришь дивчине и готов рисковать собственной головой, — проговорил Меншиков, снова беря штоф и опрокидывая его горлышком в кружку. — И надеешься, что я пущу тебя в лаз? Тебя, который сейчас самый ценный для России на всей Украине человек? Да я загоню под землю всех своих полковников, начиная от Анненкова, но сберегу тебя. Зови ко мне дивчину из Батурина, я сам поговорю с ней и вызнаю, что она за птица.
— Она крепко устала, переволновалась и сейчас спит. Да и вряд ли дивчина скажет вам больше, чем мне. А скорее всего, узнав, кто с ней говорит, и вспомнив, чего наслушалась о вас от сердюков, обомлеет от страха и начнет нести всякую несуразицу.
— Представляю, чего могли наговорить обо мне дивчине мазепинские приспешники, — сказал Меншиков и, повернувшись к входу в палатку, крикнул: — Часовой, передай дежурному офицеру, чтобы у меня сей миг был полковник Анненков.
Запыхавшийся Анненков появился в палатке через несколько минут и был встречен вопросом светлейшего:
— Чем занимаются солдаты? Укладываются спать? Поднять всех! Через час назначаю штурм крепости. Командовать им будешь ты, полковник, у нас с ним, — кивнул Меншиков на Скоропадского, — свои дела. Штурм начнешь в двух местах, под твое начало поступают также спешенные драгуны и казаки. Мне подготовить три батальона гренадеров да полковнику оставь... — князь вопросительно посмотрел на Скоропадского.
— Курень атамана Сливы, — подсказал полковник.
— Курень атамана Сливы, — повторил Меншиков. — Кстати, что за батальоны ты намерен мне выделить?
— Свежие, полного состава, еще не побывавшие на штурмах.
— Оставь их себе, а мне сколоти батальоны из остатков гренадер, что успели побывать на обоих приступах. Их уже расстреливали днем на голом поле, рвали на куски ночью бочками с порохом на штурмовых лестницах, так что у них к сердюкам серьезный счет и воевать они станут теперь на совесть. Сколько мыслишь дать им водки перед штурмом?
— Как обычно, по праздничной чарке.
— Чарку выпьешь сам, а моим гренадерам нальешь по полкой кружке. И казаков куренного Сливы не забудь, — добавил князь.
С Марысей, по-прежнему одетой казачком-джурой и прятавшей при посторонних лицо под башлыком, Скоропадский встретился напротив башни у Черниговских ворот крепости. Она была с куренным Сливой, в четырех-пяти шагах за спиной полковника виднелись в темноте Меншиков и командир одного из поступивших в его распоряжение гренадерских батальонов. Сами батальоны вместе с казаками Сливы, чтобы не оказаться обнаруженными противником, расположились в трехстах саженях от вала и были готовы к движению.
— Все в порядке, Марысенька? — тихо спросил Скоропадский, беря ее за руку. — Держись за меня, чтобы не оступиться. И будь внимательна, ошибиться нельзя никак.
— За последние два дня я трижды прошла днем по предстоящему маршруту и запомнила его, — так же тихо ответила Марыся. — Но каждый раз при одинаковом числе шагов оказывалась в разных местах. Как бы поиски пистолета не затянулись.
— Об этом не волнуйся, — успокоил ее Скоропадский. — Куренной отобрал для поисков два десятка самых шустрых своих хлопцев, которые не только пистолет в грязи, а иголку в стогу сена сыщут.
Скоропадский не переоценил возможностей подобранных Сливой казаков. Едва Марыся, завершив счет шагов, остановилась, те с кинжалами в руках приступили к поискам пистолета и быстро справились с заданием.
— Спасибо, королевна, — ласково погладил по плечу Марысю Скоропадский. — Кличь князя, — приказал он Сливе.
— Чем порадуешь, полковник? — поинтересовался подошедший с командиром батальона Меншиков. — Лаз отыскали?
— Мы напротив него. Пора начинать действовать.
— Значит, начнем. Ступай к своим гренадерам и веди их к нам, — приказал Меншиков командиру батальона. — И срочно шли к валу подрывную команду [38]. Отправишь ее, давай полковнику Анненкову сигнал о начале штурма.
Через минуту в стороне, где параллельно валу двигались русские батальоны и курень Сливы, взлетели в небо две зеленые и одна красная ракеты. Не успели они погаснуть, как в двух местах у крепостных стен вспыхнула яростная орудийная и мушкетная стрельба, донеслись крики «Ура!» и «Слава!» — это по сигналу ракет полковник Анненков начал очередной штурм Батурина, отвлекая внимание его защитников от батальонов Меншикова. Почти одновременно со штурмом у обнаруженного входа в крепостные подземелья появились солдаты-минеры с тремя бочонками пороха.
Команда на подрыв прозвучала, когда один из подошедших к валу батальонов залег в полусотне шагов от него, а два других замерли в колоннах за ним. Мощный взрыв разворотил значительный участок вала, полностью разрушив преграждавшую вход в подземелье каменную стену-перегородку. Ворвавшаяся в пустоту подземного коридора взрывная волна покатилась в его глубину, лишь слегка обвалив стены у входа и сорвав с потолка несколько плит перекрытия.
Едва над головами просвистели комья мерзлой земли, разбросанной взрывом по сторонам, Скоропадский и Меншиков оказались у входа в подземелье. Там пахло сгоревшим порохом, из черного зева несло плесенью и столбом валила пыль.
— Факелы, живо! — скомандовал Меншиков подбежавшему командиру передового батальона.
Заполнившее начало подземного коридора облако пыли было настолько плотным, что свет факелов мог пробить его на шаг-полтора. Но это не остановило князя. Не обращая внимания на поднявшуюся со стен крепости стрельбу по бегущим к валу гренадерам, он вырвал из рук ближайшего к нему факел, со шпагой в руке первым шагнул в подземелье. Осветив свое лицо поднесенным факелом, крикнул:
— Вперед, братцы! В крепости полно добра, вина, девок! Возьмете ее на штык — все ваше! Сутки пейте, гуляйте, балуйтесь с девками и бабами! Ура, молодцы!
Пропуская мимо себя хлынувших в подземный коридор солдат, князь прижался спиной к стене, приказал командиру батальона:
— Отправь посыльного к полковнику Анненкову с вестью, что мы в крепости. Пускай усилит свой натиск на стенах, и Чечель запляшет у нас, как сазан на сковородке. И догоняй свой батальон, а я пойду со вторым. Ты, полковник, — посмотрел он на Скоропадского, — отправишься с казаками в город за третьим батальоном, а еще лучше, если вообще откажешься от своего бредового замысла взять в плен Чечеля. Как бы хорошо ни знала твоя дивчина все потайные закоулки гетманского дворца, Чечель не глупее нее.
— Попытка — не пытка, ваше сиятельство, — ответил Скоропадский. — А вдруг повезет?
— Тогда каждый из нас преподнесет Государю свой подарок: я — Батурин, ты — Чечеля...
Скоропадский дождался, когда в подземном коридоре исчез последний гренадер, положил руку на плечо стоявшей рядом Марыси.
— Пора и нам позаботиться о своем подарке царю, как выразился по этому поводу князь. Приступай к счету.
— Приступаю. Только не отвлекай, чтобы я не сбилась со счета.
Выполнять роль проводницы оказалось намного трудней, чем быть спутницей батуринского коменданта. Тем не менее Марыся успешно справилась с этой задачей.
— Пришли, — с облегчением сказала она, приведя казачий отряд к подножию каменной лестницы, от которой начинала свое недавнее путешествие под землей с Чечелем. — Дальше я не была.
Неожиданно она ощутила, что между ней и Скоропадским находится некто ею невидимый. Марыся почувствовала на своем лице его тяжелый взгляд, ей показалось, что он внимательно вслушивается в ее слова, а в один краткий миг она даже различила контуры неясной фигуры, от которой дохнуло холодом. Кто или что это может быть? Куренной Хмара, который в свое время так перепугал ее тогдашнего спутника полковника Чечеля? Но чего ему нужно от нее? А почему от нее? Возможно, призрак запорожского куренного снова поджидает Чечеля или просто бродит по подземелью?
А если все это лишь игра воображения или следствие сильных впечатлений, обрушившихся на нее в последние дни? Но что бы ни явилось причиной ее непонятного, однако крайне неприятного состояния, лучше поскорее выбраться из-под земли и позабыть о Чечеле и его бывшем запорожце-побратиме.
— А, Иванку? Что? — спросила она, почувствовав, что Скоропадский трясет ее за плечо.
— Что с тобой? — в голосе полковника была тревога. — Побелела, дрожишь, в глазах пустота, руки как ледышки. Говорю с тобой, а ты будто меня не слышишь.
— Задумалась, Иванку, — натянуто улыбнулась Марыся, вспомнив, что примерно так, как сейчас сказал о ней Скоропадский, выглядел Чечель при встрече с привидевшимся ему покойным Хмарой. — Да и нездоровится что-то. Наверное, простыла.
— Ничего удивительного — под землей изрядная холодрыга, и вовсю гуляют сквозняки. Теперь мы вполне можем обойтись без тебя, поэтому можешь смело возвращаться на свет божий. Куренной, возьми десяток казаков и проводи пани в мою хату...
Скоропадский остановился не в русском лагере, а в граничившем с ним предместье. Часть его жителей укрылась от русских войск за стенами Батурина, и полковник облюбовал для себя один из лишившихся хозяев просторных домов.
В чистенькой, уютной горнице топилась печь, знакомый Марысе джура помог ей снять мокрую верхнюю одежду и сапожки, по ее просьбе сбросил с кровати на пол к печи пуховую перину, открыл две бутылки вина — испанского хереса и токайского. Принес поднос с жареной курицей, копченым свиным боком, поздними яблоками и грушами, медовыми ватрушками и сдобными коржами.