— Но ведь все они знали его биографию, — возразила я. — Как такое могло произойти?
— Всегда есть детали, подробности, которые не продумаешь сразу. Допустим, «Твой любимый цвет?» или «Любишь ли ты мороженое?». Личность Филиппа развивалась постепенно, по мере того, как пробелы заполнялись, а знакомые черты начинали играть новыми красками в соответствии с предпочтениями участников. Те, кто обладал наиболее выраженной жизненной позицией, влиял сильнее, но если кто-то из них отсутствовал, предпочтения Филиппа тоже менялись. Например, кому-то из них не нравилась какая-нибудь песня, и в присутствии этого человека Филиппу она тоже не нравилась — но стоило тому не прийти, и неприязнь Филиппа как рукой снимало…
Я наблюдала нечто подобное в группе Такмана.
— Значит, Филипп мог появиться, даже если присутствовали не все? — спросила я, вспомнив о появлениях Селии в отсутствие Кена или Марка.
— О да. Оказалось, что Филипп активен, если на сеансе присутствуют только четверо из восьми участников — причем это мог быть кто угодно из группы. — Отсутствие оригинальности в проекте Такмана начало меня разочаровывать. Я гадала, когда же они выйдут за рамки модели Филиппа. Почему Такман так уверен, что кто-то вставляет палки ему в колеса, если его исследование один в один повторяет чужое?
Альберт принялся бродить по комнате, пожирая нас глазами — как будто наш разговор казался ему отвратительным, но он никак не мог оторваться. Бен продолжал как ни в чем не бывало, не замечая, что я гляжу по сторонам.
— Позже участники заметили, что с каждым из них происходят незначительные проявления полтергейста, даже когда они остаются одни, отдельно от остальных.
— Какие проявления?
— Ничего примечательного… Ближе к концу экспериментов участники отмечали движение предметов, мигание света, которое словно отвечало на вопросы, и ощущение, что за ними следят. Это могло быть внушение или взаимное влияние, но группа приписала эти инциденты Филиппу, даже когда они случались одновременно в разных местах. К сожалению, ни одной объективной записи подобных происшествий «на дому» не существует.
И еще показательно, что все сознательные попытки вызвать полтергейст, вместе или по отдельности, ни к чему не приводили. Паранормальная активность начиналась, только если участники просто ждали, расслабившись и не предпринимая никаких попыток создать полтергейст. Они полагали, что рано или поздно это изменится. По их словам, они надеялись добиться появления призрака или тульпы, но не успели — группу распустили прежде, чем были достигнуты серьезные результаты.
— Постой-ка. Что за «тульпа»?
— Ой, прости, — сказал Бен, откашлялся и продолжил: — Тульпа — материализованное воплощение мысли, некий видимый и осязаемый объект, появляющийся из воздуха. Обычно это что-то значительное.
Я откинулась на спинку заваленного книгами дивана и посмотрела на томик в моей руке. Он не был толстым или тяжелым. Я подумала о манипуляциях Такмана и о его затейливой технике.
— Группа встречалась в специально оборудованном помещении?
— Нет, в том-то и дело. К сожалению, они проводили сеансы в обычном доме, почти без записывающего оборудования, без всякого наблюдения и контроля.
— Почему же тогда никто не предположил, что это мистификация?
Бен поерзал и нашел на захламленном столе место, куда пристроить ноги, едва не опрокинув стул. Альберт ушел в тень и прекратил наконец подслушивать.
— Вопрос на миллион долларов, — улыбнулся Бен. — Позже участники продемонстрировали — пусть в мелком масштабе и непоследовательно, — что большая часть их утверждений могла быть правдой. Недавние психологические исследования в области ложной памяти и ожиданий объясняют это взаимным влиянием, но их предметом был традиционный спиритический сеанс, а не сами эксперименты Филиппа, которые при всех недочетах проводились в освещенной комнате с претензией на беспристрастное научное изыскание. Как я уже сказал, никому так и не удалось воспроизвести уровень активности, достигнутый группой Оуэна. У большинства ничего или почти ничего не вышло. Что также подкрепляет версию о мистификации — или о самообмане. Кстати, об эксперименте сняли телевизионную передачу и короткий документальный фильм. С тех пор и пленка, и фильм успели пропасть. Зато в семьдесят шестом году вышла книга, первое издание в мягкой обложке. — Он указал на твердую обложку у меня в руке. — Это экземпляр более позднего издания семьдесят восьмого, дополненного несколькими главами. Тогда многие еще помнили старую телепередачу. Если бы книгу переиздали в последние десять лет в прежнем виде, без документации событий тридцатилетней давности, я был бы настроен скептически, а так… переиздание сразу же после описываемых событий… Сомнения имелись, но обман так и не разоблачили. Даже психологические эксперименты с ложной памятью и взаимным влиянием не доказывают несостоятельность проекта. Ответов уже не найти: некоторые участники тех событий умерли или куда-то пропали, а остальные отказываются обсуждать эксперимент.
Ерунда какая-то. Мутный эксперимент номер один, который породил мутный эксперимент номер два. Я вздохнула.
— Во время экспериментов Филиппа кто-нибудь пострадал?
Бен нахмурился.
— Нет. Если не считать пары-тройки синяков, оставленных разгулявшимся столом. Во всяком случае, мне не известно о каких-либо травмах. А что?
Я пожала плечами.
— Все просто. Очевидно, если ты можешь двигать стол, ты с тем же успехом можешь и покалечить им кого-нибудь…
— Страсти какие! Не думаю, что до такого могло дойти. Это был всего лишь складной карточный стол.
Первой группе понадобилось куда меньше времени и оборудования, чем Такману. Существовали и другие различия, но насколько значительные?.. Да, группа Такмана работала в специально оснащенной комнате под постоянным наблюдением, но что это меняло? Мне казалось, что в таких условиях странностей должно стать меньше, а никак не больше.
Я попробовала зайти с другой стороны.
— Почему ты порекомендовал меня Такману?
Бен заморгал.
— Честно говоря, я сам удивился, когда Такман меня попросил. С тех пор как он перевелся сюда из ВУ, от него не было вестей. Его якобы привлекла моя репутация «эксперта по необъяснимому» — кажется, так он выразился. Он решил, что если уж кто и порекомендует ему непредвзятого, широких взглядов сыщика, то это я. Не уверен, что в его устах подобные определения можно считать комплиментом…
Я косо на него посмотрела.
— Вряд ли.
Губы Бена сложились в подобие улыбки. Со стороны это выглядело так, словно его рот действует на автопилоте, пока хозяин клюет носом.
— Да уж, Такман тот еще фрукт.
— Думаешь?
Внизу загрохотали шаги. Вдруг показался Альберт.
С лестницы донеслись шаги, перемежающиеся кряхтеньем и рычанием. Бен попробовал вжаться в стул, но рухнул на пол, где и остался лежать грудой переплетенных конечностей.
— Ох… Вот засада! Бешеный носорог проснулся. — Он распутался и встал на ноги. — Извини. Обычно после обеда он спит дольше.
— А когда спишь ты?
— Когда Мара дома — то есть около четырех часов вдень, два раза в неделю… Если не ошибаюсь… Брайан, наверное, вырастет, думая, что у отца ранний Альцгеймер, а мама подрабатывает патронажной сестрой.
— Я думала, твоя мать иногда с ним сидит.
Бен покачал головой. Грохот приближался к двери чердака.
— С недавних пор перестала. Она сломала ногу.
Я в ужасе уставилась на него.
— Неужели Брайан?
Бен добрался до двери.
— Нет. Поскользнулась на мокрой от дождя лестнице. Но она у нас крепкая старушка с прочными костями, так что все обойдется.
За стеной раздалось «Гра-а-а!» Брайана, дверь затрещала и с грохотом подалась внутрь. Не успел Бен потянуть за дверную ручку, как в комнату, прямо под ноги отцу, ввалился Брайан.
— Гра-а-а!
Бен изо всех сил старался выглядеть строгим, а в итоге у него лишь съехались «в кучку» глаза.
— Schreckliches kind![8]
Я точно не знала, что это значит, но Брайан принялся с хихиканьем кататься по полу — явно не то, чего добивался Бен.
— Может, тебе стоит переключиться на русский? — предложила я.
— К сожалению, моя мамуля уже успела. Немецкий — мое последнее прибежище, единственный способ выплеснуть эмоции, а когда я зол, грамматика летит ко всем чертям. Скоро придется перейти на финский или выучить новый язык, чтобы не отставать. Как думаешь, как быстро я смогу выучить урду?
Я не знала, серьезно он говорит или шутит.
— Может, попробуешь «поросячью латынь»?[9]
Бен подхватил Брайана на руки.
— Как насчет лягушачьей? Вот существовала бы на самом деле трансфигурация, я бы попросил Мару превратить этого поросенка в лягушку.
Брайан захохотал громче.
— Ква-ква! — выкрикнул он, хлопая в ладоши.
Я спустилась вслед за ними по лестнице, оставив при себе соображения насчет того, что существует, а что нет.
— Похоже, вы прекрасно обходитесь без ведьмы.
Брайан запечатлел смачный поцелуй на щеке Бена, подождал, пока тот спустится на нижнюю ступеньку, вывернулся из отцовских объятий и рванул по коридору к гостиной, вновь войдя в роль носорога.
— Ну вот. Прощай, лягушонок, — вздохнул Бен. — Я, наверное, схожу погуляю с ним в парке, а то он никогда не уймется. Пойдешь с нами или предпочитаешь отдохнуть от нашего зоопарка?
Я почувствовала укол вины, но все же сказала:
— Я, наверное, лучше вернусь к работе, только сперва еще немного тебя помучаю.
Бен, бросившийся было в погоню за злокозненным носорожиком, разрешил:
— Валяй.
— Во-первых, почему стекло — особенно зеркальная поверхность — не пропускает Мглу?
— Что ты имеешь в виду?
— Когда я смотрю сквозь стекло, я вижу Мглу не так отчетливо. Если стекло зеркальное, видимость еще хуже, а сквозь несколько слоев стекла я вообще различаю с трудом… Почему? — крикнула я вдогонку Бену.