Жена улыбается, кладёт руки ему на плечи и массирует их, пока он ест.
26. Сон Филипа
Филип голышом лежит на глади озера. Лунный свет заливает его лицо. Он спит. Всё тихо. Постепенно вода вокруг него окрашивается в красный цвет, и он медленно начинает тонуть. Филипа охватывает паника. Он открывает рот, хочет крикнуть, но не может издать ни звука, а лишь небыстро исчезает под красной, мутной водой.
27. Общая спальня
Филип рывком садится в кровати. Он шамкает ртом, хватая воздух. Взгляд упирается точно в Аслака и Пребена. Они наклоняются над ним. И шепчут.
ПРЕБЕН. Ты знаешь, кто на самом деле этот крестьянин и его жена?
Филип мотает головой.
ПРЕБЕН. Они поставщики ангелов.
ФИЛИП. Поставщики ангелов?
ПРЕБЕН. Они уносят нежеланных детей в лес умирать.
АСЛАК. Вот поэтому ты и здесь.
ПРЕБЕН. Не настучишь на нас?
Филип качает головой.
АСЛАК. Точно не нажалуешься, выблядок?
Филип таращится на них, онемев от ужаса. Они стягивают его с кровати и снова волокут к дырке в полу. Прижимают к ней лицом. Филип видит: крестьянин стоит, склонившись над плитой, голый, сзади жена, голая, она трахает его.
28. Утро. Столовая
Мальчики стоят у своих мест и хором поют. Крестьянин дирижирует. Они распевают «Всё в рощах цветёт». Бледный Филип молча стоит между Аслаком и Пребеном, которые поют во всю глотку.
Вдруг крестьянин останавливает пение и смотрит на Филипа.
КРЕСТЬЯНИН. Ты не поёшь?
Филип не отвечает. Крестьянин подходит ближе.
КРЕСТЬЯНИН. Ты не хочешь с нами петь? Ты что, лучше нас? А? Ты лучше всех нас?
29. День. Поле
Филип один в поле, он копает. Мы видим его сверху, маленький человечек посреди голого, серого ландшафта.
ГОЛОС ШКОЛЬНОГО ВРАЧА. Дневной рацион увеличивается. Восемьдесят граммов мяса, масло, жареный картофель, почки и мужские яички вкрутую.
Филип смотрит на небо. Начинается дождь. Мальчик швыряет лопату и со всех ног припускает в сторону леса.
30. Ранний вечер. Лес
Запыхавшись, Филип останавливается в чаще, прислоняется к стволу дерева. Ни звука. Он озирается. Никто не преследует его. Он идёт дальше.
И замечает наконец, что лес полон мальчишек Они сидят на земле, полуодетые, синие от холода. Некоторые уже мертвы. Другие ждут смерти.
Филип снова оглядывается. На опушке леса стоят крестьянин с женой, рука об руку, в лучших своих нарядах, и улыбаются ему.
31. Вечер. Хутор
Филип моется в общей душевой, смывает с себя грязь и землю. Он один здесь. Филип провожает глазами грязную воду, она кружится в сливе, как в воронке. Он щупает складки жира на животе.
До него доносится «Всё в рощах цветёт», поют рядом. Филип сразу закрывает воду, псалом раздаётся слышнее. Пение приближается. Филип тянется снять с крючка полотенце. Но не успевает. Перед ним вырастают Аслак и Пребен. Они поют и водят по нему глазами. Потом становится тихо.
Пребен снимает с крючка полотенце.
АСЛАК. Ты что, лучше нас?
ФИЛИП (шёпотом). Нет.
ПРЕБЕН. Полотенце тебе нужно?
ФИЛИП. Да. Спасибо.
Пребен протягивает ему полотенце, но не даёт, отдёргивает руку. Филип стоит голый. Пытается прикрыться руками.
АСЛАК. Ты уверен, что ты не лучше нас, а?
ФИЛИП. Я не хочу становиться толще. А хочу выше.
Пребен и Аслак переглядываются и принимаются хохотать. Потом тянут его за собой в спальню, к дырке в полу. Заставляют его опуститься на колени и тычут лицом в дырку.
Филип видит, кухня пуста. На плите пускает пузыри закипающий чан с водой.
Филип вскрикивает. Крик обрывается. Пребен натуго завязывает ему рот полотенцем. Аслак стоит на коленях позади него.
ГОЛОС ШКОЛЬНОГО ВРАЧА. Тот, кто не соблюдает диеты Вейра Митчелла, попадает в преисподнюю для дистрофиков.
Лицо Филипа искажают боль и страх.
32. Утро. Общая спальня
Филип стоит у окна и смотрит вниз, на двор. Выходят Аслак и Пребен, жирные и вежливые, в парадной одежде, с чемоданами, и жена. Они останавливаются у флагштока, на котором реет флаг.
Во двор въезжает грузовик останавливается. Жена со слезами на глазах прощается с Аслаком и Пребеном. Они забираются в кузов и устраиваются там со своим багажом.
Из кабины с картонным чемоданом в руке вылезает маленький мальчик недоросток, кожа да кости. Это Барнум, которого мы уже знаем, которого выставили из кино. Он напуган и затравлен. Жена сердечно привечает его.
Крестьянин увозит Аслака и Пребена.
33. Утро. Двор хутора
Наконец Барнум вырывается из рук жены. Она наклоняется к самому его лицу.
ЖЕНА. Ну, Барнум, станешь настоящим толстяком.
Она берёт Барнума за руку и ведёт его в дом. Он поднимает глаза на окна. И видит Филипа. Он видит округлившееся от еды лицо мальчика на верхнем этаже, который смотрит на него.
Хор мальчиков поёт: «Бог есть Бог, хоть люди все мертвы».
Барнум упирается, норовит вырваться. Жена затаскивает его в дом.
34. Вечер. Кинотеатр
Билетёр выволакивает Барнума из зала в фойе. На заднем плане слышно фильм, мальчики поют «Бог есть Бог». Барнум вырывается и взбегает по лестнице. Билетёр устремляется за ним, но спотыкается о ступеньку. Барнум распахивает дверь и попадает в узкий тёмный коридор.
Барнум останавливается и оглядывается. Видит столб света, наискось прорезавший темноту. Он идёт в его сторону. Ощупью пробирается на свет, вперёд.
35. Утро. Хутор. Столовая
Филип сидит во главе стола. Теперь он самый толстый. Лицо лопается от жира. Он уписывает еду за обе щеки.
Крестьянин стоит за ним, похлопывает его по спине.
Входит Барнум, прозрачный от худобы, напуганный, и садится в самом конце стола.
ГОЛОС ШКОЛЬНОГО ВРАЧА. Первый день. Шесть тридцать. Пол-литра молока, оно выпивается, медленно, в течение сорока пяти минут.
Барнум смотрит в кружку, там молоко, серое, непроцеженное, с хлопьями жира.
36. Вечер. Кинотеатр
Барнум в середине столба света. Он мечется. Он в панике.
Он пытается сдвинуть полосу света. Машет руками.
Из зала свистят, топают и матерятся.
Мы видим дёргающуюся тень Барнума, почти заслонившую экран.
37. Вечер. Хутор. Общая спальня
Филип стоит у кровати Барнума. Филип голый и толстый. Барнум перепуган, сна ни в одном глазу.
Филип стаскивает его с кровати, припирает к стене, утыкает лицом в пол.
38. Кинотеатр. Вечер
Барнум открывает низкую дверь. МЕХАНИК, пожилой дружелюбный мужчина, стоит в глубине тесной маленькой каморки, почти чулана, и следит за тем, чтобы плёнка крутилась.
Барнум заходит в каморку.
БАРНУМ. Я не хочу смотреть дальше.
МЕХАНИК. Что ты говоришь?
БАРНУМ. Я не хочу смотреть дальше.
МЕХАНИК. А я думал, ты хотел досмотреть.
БАРНУМ. Больше не хочу.
Механик печально смотрит на него.
МЕХАНИК. Я не могу остановить фильм раньше, чем он кончится. Ты и сам понимаешь.
39. Ночь. Кухня на хуторе
В дырке в потолке виден глаз Барнума. Широко распахнутый глаз прижимается всё плотнее к дырке, всё сильнее, и наконец выскакивает и падает вниз, в чан с кипящей на плите водой.
40. Вечер. Кинотеатр
Барнум присаживается. Механик стоит рядом с бобиной, которую надо будет сменить.
БАРНУМ. Я думал, здесь ты решаешь.
МЕХАНИК. Барнум, ты должен досмотреть до конца.
БАРНУМ. Не хочу.
МЕХАНИК У тебя нет выбора.
БАРНУМ. Я думал, ты Бог.
Механик меняет бобину.
МЕХАНИК. Да, я Бог. К сожалению. Но выбора нет и у меня.
Механик поворачивается к Барнуму.
МЕХАНИК. Ты мне как будто знаком. Я не видел тебя раньше?
БАРНУМ. Разве ты не всех видишь?
МЕХАНИК. Память у меня неважнецкая. Старею, понимаешь.
Механик заглядывает в окошко.
МЕХАНИК. Скорей иди сюда! Бегом!
Барнум подходит к нему и тоже смотрит в окошко. Далеко внизу он видит экран: в поле трудятся дети, весёлые, прилежные, нарядно одетые. Птичьи трели. К ним крестьянин подводит Барнума с большой чёрной повязкой на одном глазу. Он встаёт в ряд работающих, слева от Филипа.
На заднем плане темнеет лес, он похож на высокую плотную тень.
МЕХАНИК. Понял теперь, кто ты такой.
Механик кидает на Барнума быстрый взгляд, улыбается.
МЕХАНИК. Важно не то, что ты видишь, а то, что ты думаешь, что ты видишь.
Барнум берёт железную коробку из-под фильма и что есть силы запускает ею в голову механика. Тот оседает на пол.
Барнум вырывает плёнку из аппарата. В зале свистят и возмущаются.
41. Вечер. Зал кинотеатра
Чёрный экран, пустой зал погружён в темноту. Зрители ушли. Но остались их вещи: куртки, шоколадные обёртки, зонты, перчатки, ботинок, шарф. Ни звука.
Вдруг на экране возникает дёргающаяся полоска света.
И нам показывают-таки старую, заезженную, чёрно-белую плёнку: дверной косяк в детской комнате. Лесенка из засечек, рядом написаны число и год. Последняя — 04. 09. 1962.
ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ТЕАТР
Расписал нас гравёр в мастерской на Пилестредет. Мы выбрали медную дощечку, на которой чёрными буквами значилось «Вивиан и Барнум». Я бы предпочёл «Вие — Нильсен», звучит лучше, но не стал перечить Вивиан. Мастер завернул дощечку в коричневую бумагу и положил рядом четыре шypyпa. Я расплатился, мы пошли домой и прикрутили её на нашу дверь. Вивиан и Барнум. На почтовый ящик внизу я сразу приклеил бумажку, на которой от руки написал наши фамилии: Вие и Нильсен. То была наша помолвка. А теперь свадьба. Вивиан и Барнум значилось на двери квартиры на втором этаже небольшого типового красного кирпича дома на Бултелёкке, вход со стороны улицы Юханнеса Брюнса. Квартиру (комната с альковом и балконом) устроил нам папаша Вивиан. На балконе мы и сидели. Стояла ранняя осень, суббота, воздух был чистый, прозрачный и тёплый. На западе сразу за домами виднелся шпиль Стенспарка, Блосен, мои края, где разворачивается наша история. На юге блестел фьорд, неподвижный и бесцветный, словно уже замёрзший. Я откупорил первую бутылку шампанского и наполнил бокалы. На крохотном газончике внизу копошилась соседка, она помахала нам перемазанной в земле рукой. Я выпил. Вивиан смежила глаза и откинулась назад. Свет стал шафрановым на её лице. Душа у меня пела, радостно, как никогда прежде, впервые хмельная беззаботность и сиюминутное умиротворение, алкоголь и время сплелись в более высокое единство. — Сколько времени человек должен быть пропавшим, чтобы его объявили умершим? — спросил я. — Всю жизнь, наверно, — ответила Вивиан, не разлепляя глаз. Я плеснул в бокал ещё. Выпил. За