ер левой. По окончании маневра их Величества изволили пройти вдоль линии всего флота, причем им отданы были королевские почести с салютом. По проходе всей линии, “Conde del Venedito”, в сопровождения мелких судов, вошла в реку Уэльву, а большие суда возвратились в Кадикс.
Было 1 ½ часа, когда суда взяли курс на Кадикс и находились в 55 милях от него. Чтобы засветло войти на рейд, надо было увеличить ход. Крейсер имел пары только в трех котлах, так как предполагалось, что в 12 час. от р. Уэльва повернуть назад, это расстояние было бы 42 мили и время достаточно, чтобы вернуться в Кадикс. Между тем повернули назад в 1 ½ часа и прошли далее за Уэльву 12 миль. Крейсер увеличил число оборотов до 60, не увеличивая числа котлов, и шел все время по 12 ½ узла, не отставая от английского отряда и находясь от него в 2-х кабельтовых; правее шел американский крейсер “Newark”, а левее французский броненосец “Amiral Baudin”; итальянские крейсера сначала были сзади, но потом обогнали, видимо, ввели еще котлы в действие.
Германский крейсер “Prinzess Wilhelm” обогнал всех миль на шесть или семь. По наведенным справкам, оказалось: германский крейсер имел пары в 3-х котлах из 4-х и шел самым полным ходом, “Vesivio” имел пары во всех котлах, “Amiral Baudin” во всех котлах, а также и английские суда, причем “Australia” имела возможно полный ход. По словам командира “Australia”, его корабль год не был в доке.
“Amphion” и “Phaeton”, видимо, легко могли увеличить ход на узел или еще более, но, идя в строе кильватера, должны были уменьшать ход. Один только германский крейсер пришел на рейд раньше других, все же остальные вместе. С заходом солнца все иностранные суда стали на якорь на внутреннем рейде, испанские же суда и португальский корвет за темнотой стали на якорь на внешнем рейде и перешли на внутренний 29 сентября утром.
В 12 час. коммерческий пароход “Pelayo”, приняв командиров и офицеров со всех иностранных и испанских судов, отправился на реку Уэльва; там рассчитывали, что “Pelayo” выйдет с рассветом и прибудет в Уэльву к 10 час. утра. В 1 час был назначен прием у ее Величества, но за неприбытием королевы, иностранные адмиралы, командиры и офицеры представлялись в 11 час. вечера в гостинице Colon (Колумб).
По прибытии в 5 час. в Уэльву офицерам предложено было поместиться на большом испанском пароходе “Ferdinand Lopez”, где мы и прожили двое суток. При этом для сообщения с берегом пользовались особенной любезностью французского адмирала, представившего в наше распоряжение миноносец.
В гостиницу Colon собрались к 10 час. и все представители местных властей, и военачальники, а в отдельном зале местное провинциальное общество. По прибытии ее Величества первыми представлялись офицеры иностранных судов, потом местные власти, и затем их Величество изволили выйти в общий зал, где представлялось местное мужское и дамское общество. В половине первого часа их Величество изволили отбыть на лодку. Все пристани и город были очень хорошо иллюминированы, а также и суда, стоящие в реке. Кроме испанских лодок, там стояли: “Partenore”, “Vaulour”, миноносец “Dragon”, “Scout”, “Zaragoza”, американский крейсер “Bennington” и каравеллы “Santa Maria”, “Pinta” и “Nina”.
30 сентября, в 9 час. утра, каравелла “Santa Maria” была отбуксирована к устью реки, а в 11 час. Их Величество на лодке “Conde del Venedito” перешли в устье реки, к монастырю “Rabita”, где останавливался Колумб перед отправлением в море и около которого теперь поставлен монумент в память этого события. Освящение монумента должно было произойти в присутствии их Величества. При проходе их Величества суда расцветились флагами и салютовали.
В 11 ½ час. все иностранные офицеры и командиры на французском миноносце “Dragon” отправились к монастырю “Rabita”. В час дня их Величества изволили съехать на берег, причем произведен салют со всех судов и с пешей батареи на берегу. По прибытии в монастырь их Величества выслушали краткую молитву и переехали к памятнику, около которого была устроена эстрада и королевская ложа, в которой за королевским семейством поместилось министерство, а впереди почетный караул из испанских гардемарин.
Когда их Величества изволили войти в ложу, то архиепископ произвел освящение памятника и объявил именем ее Величества, что король жалует прямому потомку Колумба, Христофору Колону, носящему почетное звание первого адмирала испанского флота, орден Золотого Руна.
По окончании церемонии их Величества отправились в монастырь, который подробно осмотрели. От монастыря остались одни развалины, теперь он восстанавливается в прежнем виде и пока еще необитаем, но полы уже восстановлены в их первоначальном виде, а также многие украшения, разрисовка стен и изразцовые панели по стенам.
По осмотре монастыря их Величество отбыли в колясках на пристань, а оттуда на лодку, причем суда и береговая батарея салютовали. Переодевшись, их Величество опять съехали на берег, причем опять был произведен салют. На пристань были собраны все войска, стоявшие шпалерами вдоль дороги до монастыря, которые потом были переведены в Уэльву.
Офицеров доставили в Кадикс на пароходе “Pelayo”, куда прибыли в 5 час. вечера. Так как мною было сделано распоряжение, чтобы все расчеты с берегом были закончены к моему возвращению и крейсер готов к выходу в море, то я немедленно отдал прощальный визит испанскому адмиралу Оканья и командиру французского броненосца Марешалю, чтобы еще раз поблагодарить его за внимание к нам. Ночью развел пары. Утром 2 октября с приливным течением вывел фертоинговую скобу и в 6 ¾ час. снялся с якоря, имея пары в трех котлах. Выйдя в море и видя, что оно спокойно и нет причины ожидать большой волны, которая заставила бы уменьшить ход, ввел в действие четвертый котел, чтобы воспользоваться спокойным морем и скорее дойти до Шербура.
Переход сделан при благоприятных условиях.
Командир капитан 1 ранга Чухнин
В морях и океанах
Отъездом наследника со свитой 21 мая на украшенных цветами тройках (в тот же день на “Корейце” отправились в Иокагаму принц Георг и командир Домен — их путь лежал через Америку в Европу) жизнь на “Памяти Азова”, как и на всей эскадре, потеряла все то многоцветье непрерывного праздника, в котором она протекала минувшие семь месяцев. Наступила проза боевой подготовки и жизнь по далеко еще не обжитой и казавшейся очень неблагоустроенной (особенно после Японии) окраине России. Можно лишь разводить руками, читая откровенно непатриотические слова, которые по поводу Владивостока и его людей позволял себе в письмах Ф.В. Дубасов. Город, его люди, климат вызывали его крайне неудовольствие и раздражение. “Мы осиротели”, — писал и Г.Ф. Цывинский.
4 июня проводили уходивший в Россию “Адмирал Нахимов”. На нем в Японию отправился начальник эскадры, чтобы сдать командование сменявшему его вице-адмиралу П.П. Тыртову (1836–1903).
Летние месяцы и осень “Память Азова” провел во Владивостоке, изредка для учений и стрельб выходя в Амурский залив. 7 ноября пришли для докования в Иокогаму, 16 декабря вместе с “Владимиром Мономахом” для зимней стоянки в Нагасаки. 15 ноября “Память Азова” прибыл в Гонконг, 28 марта в Чифу, 30 марта — в Нагасаки. Здесь 4 апреля проводили уходивший в Россию “Владимир Мономах”. “Память Азова” остался единственным крупным кораблем в сильно поредевшей эскадре. Ее теперь вместе с ним составляли лишь четыре канонерские лодки, которые и продолжали нести задачи представительства русского флота в водах обширного театра. Уже 9 октября из Иокагамы для возвращения в Россию редким экзотическим маршрутом — через Сидней и Фольклендские острова — ушел “Джигит”.
Летом 1892 г. ожидалось подкрепление — крейсера “Дмитрий Донской” и “Витязь”. Эскадра продолжала оставаться чисто крейсерской. Ее корабли, как повторилось в официальном отчете, каждый год с 1 мая по 1 октября плавали у собственного побережья, занимаясь учениями, которых нельзя было производить в иностранных портах, выполняли дефектные работы и изучали бухты собственных вод. Остальное время корабли проводили в портах Японии и Китая, пополняя знания о них офицеров. Малые корабли обязательно посещали Тянь-Цзинь, Ханькоу и Фучаго, откуда поступали большие партии чая для русских торговцев 5 мая 1892 г. в командование только что прибывшего во Владивосток “Памяти Азова” вступил капитан 1 ранга Г.П. Чухнин (1848–1906). Ранее он отличился образцовым командованием в 1886–1890 г. канонерской лодкой “Манчжур”, которую благодаря почти фанатической преданности долгу и обязанностям службы (сродни П.С. Нахимову), сумел довести (и в боевом, и техническом отношении) до пределов совершенства. Так, лично обследовав состояние котлов корабля, он добился от механика устранения всех недостатков и с законной гордостью в вахтенном журнале записывал: “После моего осмотра машина переродилась, пар с 50 поднялся на 70, обороты с 70 до 80, а ход 7 до 8 уз.” В предания флота вошло поразившее всех отчаянное плавание “Манчжура” без лоцмана в продолжение двух недель по неизвестным шхерам китайских рек. В книге А. Беломора “Вице-адмирал Григорий Павлович Чухнин” (СПб, 1909 г.), составившей обстоятельную картину его подвижнической жизни и службы, немало сказано и о переменах, которые он совершил, командуя крейсером “Память Азова”.
В равной мере достойно, настойчиво и въедливо входил он во все стороны жизни, быта, техники, организации службы, обучения и воспитания матросов и офицеров морской практики, штурманского искусства и боевой подготовки. Это была разительная противоположность того образа “службы”, которого, судя по описанию Г.Ф. Цывинского, придерживался, например, образцово цензовый командир “Владимира Мономаха” О.В. Старк (1846–1928, Гельсингфорс), который сменил допекавшего всех офицеров Ф.В. Дубасова. “Спокойный и молчаливый флегматик имел характер типичного финлядца, ничему не мешая и ни к кому не придираясь, предоставлял флотской службе идти своим порядком”. Ночевал этот командир всегда на берегу при жене, на фрегат являлся к подъему флага и “после завтрака уезжал домой до следующего утра” (Г.Ф. Цывинский, с. 122).