Оказалось, ничего. За ограду выбрались, пока я размышлял да воспоминаниям предавался. Сотник и Мак Кехта коней ускорили. И наши с Гелкой за ними поспешили.
С одной стороны, всё верно. Чем быстрее мы подальше от фактории окажемся, тем лучше. Но с другой — как же трясло меня с непривычки! Неужто за эти муки я кровью и потом заработанные самоцветы отдал?
Каждый шаг коня отдавался ударом мне, как бы это помягче выразиться, под седалище. Не успевал мой многострадальный зад вернуться, как его встречал следующий удар, кажется, вдвое сильнее предыдущего. И так раз за разом, шаг за шагом. От тряски все внутренности спутались в один клубок — не разберешь, где кишки, а где печенка. Зубы приходилось держать стиснутыми, чтоб не клацать, как с мороза. А земля рябила и смазывалась цветными пятнами перед трясущимися глазами.
Да я лучше пешком! Хоть на край света! С любыми мешками на горбу! С любыми попутчиками! Желвак так Желвак. За счастье покажется. Лишь бы не на проклятой скотине. За что их люди любят? В песнях поют о конях — спутниках и соратниках воинов — едва ли не чаще, чем о любви к женщине.
Я глянул на моих спутников.
Гелка тряслась наравне со мной. Вцепилась обеими руками в луку. Коса трепещет за плечами, как хвост спасающейся от своры лисички. Но держится Гелка, не отстает ни на шаг. Мне даже стыдно малость стало. Ребенок может, а я что?
Сотник и Мак Кехта ехали легко и непринужденно. Немного по-разному. Пригорянин на каждый шаг коня приподнимался чуть-чуть — кулака не просунуть — на стременах. И похоже, никаких усилий на это не затрачивал.
Сида же от седла не отрывалась. Сидела как влитая и тряски будто не чувствовала. Умудрялась поводья держать в одной руке, а другой пристраивала поудобнее мечи.
Что значит — прирожденные всадники! Мне таким никогда не стать, но, делать нечего, учиться нужно. И я, мысленно ругая на все корки свою неприспособленность к благородному искусству верховой езды, угрюмо трусил в хвосте спутников. Кажется, начинается новый этап в жизни. Век живи, век учись, Молчун.
Черно-белая сука ткнулась острым носом человеку в колено. Дорога на Юг излечила ее от излишней недоверчивости, от постоянного ожидания пинка, удара, боли. Добрая кормежка и размеренный бег рядом с неспешно рысящими лошадьми превратили изможденное существо с отвисшими до земли сосцами в ладного и верткого зверя, налили шерсть здоровьем и блеском, а облезлую палку хвоста закрутили задорным бубликом.
— Чего тебе, Тучка? — Широкая ладонь Валлана накрыла всю голову собаки. Сука прищурилась и вытянулась в струнку от желанной ласки.
— Знамо чего, — усмехнулся гнилыми зубами курносый низкорослый петельщик. — За малыми соскучилась.
— Ты, Рохля, меньше треплись. Лучше корзину принеси. — Лабон оторвал внимательный взгляд от клинка, по которому, наверное, в сотый раз проводил точильным камнем.
— Будет сполнено, командир.
Воин трусцой отправился выполнять приказ.
Валлан потянулся, хрустнув суставами. Задрав голову, посмотрел на солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листья дуба. Лагерь поредевшего отряда петельщиков если и не бурлил бивачной жизнью, то довольно живенько ею копошился. Бойцы чистили коней, чинили износившуюся за безостановочный переход сбрую — страдали почему-то всё больше путлища и приструги, — наводили блеск на брони и оружие.
— Все готовы, ежели что?
— А то? — усмехнулся полусотенник. — Рябяты не подведут. Пятеро в кустах с самострелами. Еще шестеро будут вроде как лошадей чистить. При полном оружии, само собой.
— Годится, — кивнул капитан. — Ты со мной будешь. Рядом. Жердяй пускай придет.
— Понял. Щас распоряжусь.
— И чародея разбуди. Не помешает. Хватит ему прохлаждаться.
— Понятное дело…
К ним быстрой походкой направлялся высокий петельщик, вроде бы и не худой, а какой-то мосластый, с темно-русой, неровно обрезанной бородкой. Его коричневый табард имел зашитую прореху на левом боку и тщательно застиран. Не доходя до начальства пяти положенных шагов, боец поднял сжатый кулак до уровня плеча — отсалютовал.
— Дозвольте доложить?
— Говори. — Валлан вперился взглядом в воина.
— На подходе. Конных егерей — одиннадцать. И баба.
— Тю! — удивился Лабон. — Что за баба?
— Не могу знать. По одеже — знатная.
— Не, баба — это хорошо, — хмыкнул полусотенник. — Я за бабами уже стосковался…
— Треплись меньше, — резко оборвал его Валлан.
— Понял. Молчу.
— Значит, так, воин… Как тебя? Тьфу, всё забываю…
— Рогоз, мой капитан.
— Значит, так, Рогоз. Гостей ко мне. Да сильно не торопитесь. Шагом, шагом… Всё понял?
— Как есть всё!
— Выполняй!
Рогоз развернулся на каблуках. Принятый в отряд петельщиков недавний старатель с Красной Лошади по непонятной причине находил особый шик во внешней атрибутике воинской службы. Начищенные бляхи конской сбруи, строевой шаг, словечки команд и салют командирам. Может, с детства мечтал, да жизнь не заладилась?
— Погодь чуток, Рогоз, — вмешался Лабон. — Жердяя там пхни ногой в бок — пущай сюда идет. Токмо бегом. И чародея пусть с собою прихватит, а то все бока наш мудродей отлежит.
— Слушаюсь.
Глянув вслед Рогозу, Валлан поинтересовался у помощника:
— И как служится ему?
— Рогозу-то?
— Рогозу, Рогозу.
— Служит не тужит. Старательный. Прямо из-под себя службу рвет, ровно кобель лапами роет. Рябяты болтают — с прибабахом..
— Он с прибабахом, а они нет? Тоже ведь службу тащат.
— Старые бойцы давно службу поняли. Знают, где приналечь надобно, а где и спустя рукава можно.
— Да? Распустил бойцов, полусотенник. В десятники метишь?
— В десятники? — Лабон ногтем расправил усы. — Можно и в десятники. Я и рядовым служить могу. А что до бойцов, так рыба завсегда где глубже ищет, а человек — где легче. За что ж их винить, когда не во вред делу, само собой?
— Ладно, тебя затронь… Так что там новенький?
— Ну, так а я про что? Служит, ровно не за жалованье, не за страх, а по обету будто бы. Одно слово — старательный.
— С оружием как?
— С мечом — хреновато. Выучился пока себя по ногам не бить. А вот из самострела — белку в глаз свалит.
— Ладно. Ты приглядывай за ним. Не может такого быть, чтоб просто так с нами напросился.
— Сделаю, командир. Я сам не верю таким. Свой интерес у каждого быть должен. И есть.
— Вот-вот.
Валлан порывисто вскочил на ноги, одернул табард, поправил знак отряда на плече. Почти одновременно к дубу подошли Квартул, сопровождаемый тощим, длиннобудылым петельщиком Жердяем, и Рохля с большой корзиной и вьющейся в ногах пегой собакой.
— Прибыли? — деловито осведомился маг.
— Вон идут. — Капитан кивнул в сторону пятерки приближающихся мужчин, одетых в бело-зеленые накидки, и статной черноволосой женщины.
— Впереди — Брицелл, — прошептал Лабон, обращаясь к чародею. — Он теперь у конных егерей за старшего. Толковый мужик, но — себе на уме.
— А он тебе на уме должен быть, трепло? — Валлан внимательно наблюдал, как Рохля выкладывает из корзины на траву двух толстых, по-волчьи серых щенков. Вообще-то раньше их было шестеро, но дорогу пережили два кобелька — самые крепкие и здоровые. Или самые счастливые.
— А что за женщина? — также шепотом спросил у Лабона Квартул.
— Баба-то? — хмыкнул полусотенник. — Да кто ее знает? Одно могу сказать — хороша. Лопни моя печенка, хороша!
Гости приблизились.
Брицелл выглядел рядом с Валланом мелковато, хотя превосходил своих егерей почти на полголовы. Но даже на фоне Валлана безобидным он не казался. Жесткий взгляд голубых, но блеклых, словно вьщветших глаз. Резко очерченные губы и крылья носа. Светлая курчавая борода. Бронзовое от загара лицо… С Юга, из Озерной империи. Наемник. Впрочем, конные егеря у Экхарда все наемные. На первый взгляд возраст капитана егерей перевалил за сороковник. Самое время, чтобы становиться вождями и предводителями армий.
— Имею честь видеть Валлана, восьмого барона Берсана?
Валлан слегка поклонился:
— Ты не ошибся.
— Я — Брицелл Постум, капитан гвардии конных егерей его королевского величества Экхарда Второго, монарха Ард'э'Клуэна. Со мной миледи Бейона, канцлер его королевского величества…
Против воли брови трейгов поползли вверх.
— Довольно, Брицелл. — Властным жестом Бейона остановила гвардейца. — Очевидно, в Трегетрене как-то не принято, чтоб женщина занимала столь высокий пост в государстве. Господа петельщики полны недоумения.
— Отнюдь нет, миледи. — Валлан сопроводил слова вторым, чуть более глубоким, поклоном. — Я удивлен не этим. Я удивлен приставкой Второй к имени короля Ард'э'Клуэна. И уж не менее удивлен смещением Тарлека Двухносого. Но об этом позже. Мои помощники, — капитан петельщиков обратил внимание Бейоны и Брицелла на застывших за его спиной людей, — Лабон — полусотенник гвардейской роты его величества Витгольда, короля Трегетрена, сюзерена Восточной марки. Квартул — королевский лекарь.
В глазах Брицелла промелькнуло понимание, смешанное с озадаченностью. Уж он-то, типичный уроженец Империи, прекрасно понимал значение имени целителя и никак не ожидал встретить соотечественника-жреца. Бейона довольно равнодушно скользнула взором (не взглядом, а именно взором) по серому пропыленному гамбезону и щупловатой фигуре чародея и вернулась к петельщикам.
— Коль так получилось, что, будучи гостем в вашем королевстве, я принимаю вас в своем лагере как почетных гостей, — продолжал Валлан, — предлагаю присесть. Хотя ничего более удобного, чем седла, у нас не найдется.
— Мы благодарим тебя, Валлан, восьмой барон Берсан, — ответила за всех Бейона, — и принимаем приглашение.
Она величаво присела, расправила складки юбки-брюк из темно-синего камлота, перебросила через плечо косу, плотно обмотанную прошитой серебряной нитью тесьмой, улыбнулась. У всех без исключения от ее улыбки поползли мурашки между лопаток. Лабон даже незаметно щипнул себя за ногу через штанину, чтобы не пялиться, как деревенский паренек, впервые в жизни попавший на ярмарку.