— Кто таков?
— А, трегетренец. Прибился в конце жнивца. Видать, из благородных.
— Из благородных? А что ж в шайку полез?
— А его не больно спрашивали. Небось рад по уши, что мешок с головы сняли. У таких, как ты, отбили.
— Чего-чего? — Капитан петельщиков нахмурился. — У кого отбили?
— А везли его шестеро с такими вот веревками. — Вырвиглаз хотел ткнуть в аксельбант Валлана, но руки связаны, и он просто мотнул головой. — Мы их стрелами потыкали. А он Бессону глянулся.
— Где дело было? — вполголоса проговорил подошедший Квартул, расслышав лишь две последние фразы разбойника.
— А в Восточной марке… — Вырвиглаз начал говорить и замолк, сообразив, что его не слушают.
Чародей и Валлан смотрели друг на друга.
— Не может быть, — прошептал петельщик.
— А почему не может? — сквозь зубы отвечал жрец. — Сразу надо было…
— Тихо, — капитан предостерегающе приложил палец к губам и погромче добавил: — Сотник Хродгар, можешь идти. Мы его сами допросим. Лабон, готовь железо.
— Что ты надумал? — удивленно спросил Квартул, когда копейщик ушел, оставив их вчетвером.
— А чего тут думать? Сейчас пятки припалим — он ровно бурокрылка запоет. Не остановишь, — ответил вместо капитана Лабон.
— Что за чушь?! — возмутился жрец. — Он наврет вам с три короба!
— И не такие правду говорили.
— А как ты проверишь? Тут просчетов допускать нельзя. И так уже… — Квартул махнул рукой. И вдруг взял петельщика за рукав: — Я его проверю.
— Чего? Каким таким манером? — хмыкнул Лабон.
— Я могу войти в его сознание. Взять его память и сделать ее своей.
— Вы, чародеи, и вправду так можете? — уставился на него Валлан.
— Можем. Отцы-Примулы не очень разрешают об этом говорить. Но сейчас не до того. Мы теперь одной веревкою связаны.
— Ну, брат-чародей, я тебя всё больше и больше уважаю, — вполне серьезно проговорил Валлан. — Скоро бояться начну.
Лабон расхохотался над шуткой командира, запрокинув голову и обнажая пожелтевшие от курева, но крепкие зубы.
Вырвиглаз сделал отчаянную попытку удрать — толкнул полусотенника плечом, прыгнул в сторону, но покатился, сбитый ловкой подножкой. Лабон хоть и смеялся, а не зевал. Никогда.
— Я тебе! — прижал он беглеца коленом к земле.
— Может, ему ноги сперва обрубить? — задумчиво произнес Валлан и потянулся за секирой.
— Нет! Нет, нет, не надо! — зачастил ардан.
— Перестань, — поморщился Квартул в адрес Валлана. — Тебе надо, чтоб он с ума сошел прежде времени?
— А что, тогда не получится?
— Да откуда ж я знаю? Чтоб наверняка ответить, нужно опыт поставить. И лучше не один… — Жрец вытащил из маленькой сумочки-кошеля, висящего на поясе, хрустальный шарик, затем второй.
— Ладно, — осклабился капитан. — Помощь нужна?
— Подержите его. Просто подержите. — Ладони чародея потянулись к моментально схваченному за плечи разбойнику.
— Что, и без амулетов обойдешься?
— Обойдусь. Тут силы заемной не надо. Много не надо. Мне шариков хватит.
Квартул вздохнул и плотно прижал хрустальные шарики к вискам Вырвиглаза. Тот дернулся, забился в руках петельщиков, а потом закатил глаза и замер.
Серебряные блики призрачным одеянием разукрасили резные листья дубов-исполинов. Превратили в седую шкуру матерого волка-одинца шелковистую мураву у перекрученных тугими узлами корней…
На освещенном участке тропы появился всадник.
Простоватое, нахмуренное лицо… Неспешно рысящий конь… Темный плащ, рукав кольчужной рубахи…
Второй… Коричневые табарды с пламенем Трегетрена. Веревочные аксельбанты…
Третий всадник. С мешком на голове.
А потом ударили стрелы. Заржали кони. Упали с седел утыканные оперенными древками люди.
Кроме одного!
Меч полутораручник взлетел над замотанной мешковиной головой пленника, но не достал. Потому что человек без лица выслал коня вперед в отчаянном прыжке.
Прыгнул с ветки могучий веселин — косая сажень в плечах, борода до глаз. Петельщик отмахнулся раз, другой. Разбойник упал, но в спину смельчаку-гвардейцу уже вонзилась стрела.
— Что там? — нетерпеливо спросил Валлан.
— Не мешай, собьешь. — Квартул дернул плечом.
Освобожденный сидел под деревом, втягивая полной грудью ночной воздух и угрюмо глядя перед собой в одну точку. Мешок с его головы, понятное дело, сняли.
— Как звать-то тебя, паря? — Ни словечка в ответ.
— Слышишь меня, что ли? — Молчание.
— Дать бы ему по ребрам, — это Вырвиглаз, не запуганный, не обмякший, а наглый, с длинным ножом в руке. — Гонору-то поубавится!
Короткая схватка. И вот уже рыжий ардан скулит в палой листве, баюкая сломанное предплечье…
— Ай верно! Будешь Живоломом! — Новонареченный пожал плечами. Живоломом так Живоломом…
Чародей оттолкнул от себя голову лесного молодца. Сунул шарики в мешочек. Брезгливо вытер ладони об одежду.
— Ну?
— Он. Я его узнал. Живой, значит.
— Проклятие! — Валлан бросил пленного, выпрямился во весь рост. — Вот оно как вышло! Живой!
— И что делать теперь будем? — Чародей потеребил губу.
— Что делать? — Петельщик сжал кулаки. — Исправлять ошибки. Хродгар! Сотник Хродгар!
Командир отряда подбежал рысцой, придерживая колотящийся о ногу меч:
— Слушаю, господин барон!
— Давай два десятка лучников, десяток копейщиков. И бить шайку.
— Не мало? Я бы всей силой ударил.
— Ты бы ударил? Ты как шел в Турий Рог, так и пойдешь… — отмахнулся Валлан. — Лабон!
— Здесь, командир!
— Берешь десяток наших. Кого хочешь. Хоть всех самых лучших. Понял?
— Понял, командир!
— Берешь людей сотника — три десятка. И чтоб ни один лесной молодец не ушел. Понял?
— Так точно, понял.
— А голову одного ты мне в мешке привезешь.
— Энто которого? Я ж не чародей. В башке у ардана не копался.
— Вот этот червяк покажет. — Квартул несильно пнул по ребрам еще не пришедшего в себя ардана. — У него счет к нему есть.
— А ты проследи, чтоб наверняка. Понял меня? — веско прибавил капитан
— Понял, понял. Когда выходим?
— А если рябяты поели, прямо сейчас. Он покажет.
— Не сбрешет? Не подосланный?
— Не подосланный, — улыбнулся жрец. — У него все резоны тебе помогать имеются.
— А мы в Трегетройм. — Валлан снова посуровел. — Пора веселинам показать, кто с честной сталью знается, а кто только бороду горазд по ветру полоскать.
Глава 4
Бессон почесал затылок:
— Что за название дурацкое? Щучий Плес.
— А волк его знает, — пожал плечами Крыжак. — Может, рыбка клюет знатно?
— А по мне, так не Щучий, а Сучий Плес. Не глянется деревня. Ну никак не глянется. Так бы петуха красного и подпустил.
— Окстись, Бессон. Ты ж не остроух какой — лють над безвинными тешить. — Крыжак потрепал коня по шее, поправил прядку гривы, выбивающуюся из-под потника.
Третий всадник, застывший на пологом пригорке, молчал. Думал о чем-то своем. Каштановая борода отросла на зависть даже веселинам. Нестриженые и давно не чесанные кудри удерживались от падения на глаза широкой вышитой лентой, сложенной вдвое, — на манер арданских воинов. Жители Повесья предпочитали заплетать на висках косички. Трейги стриглись коротко. Самая распространенная прическа как у благородных воителей, так и у поселян-землепашцев — под горшок.
Парень, прозванный Живоломом, сочетал во внешности приметы всех трех народов, населявших Север материка. Масть трейговская — темная, борода веселинская — пониже ключиц, повязка на голове — арданская. С виду — наемник наемником, перекати-поле бесприютное, привыкший силу рук и клинок за звонкую монету продавать тому, кто дороже предложит. Вот только башка варила у него вовсе не как у простого наемника. И местность вдоль трейговской стороны Ауд Мора он знал прекрасно. Так что уже к яблочнику Бессон понял — обходиться без Живолома ватага не сможет никак. Ну ни под каким видом.
— Что молчишь-то? — буркнул главарь лесных молодцев задумавшемуся парню.
— А что болтать попусту? Деревня как деревня. Не бедная. Можно сказать, богатая. Гляди. Вон трактир. Не иначе как для купцов, в Ард'э'Клуэн путь держащих, построен. Значит, выгоду поселяне имеют с него, и немалую. Фураж, людской харч… А вон глянь, чуток правее — кузня. Тоже не в каждой деревеньке ее построят. Телеги чинить, коней ковать. Нет, деревня богатая.
— Сказать хочешь, разживемся? — осклабился светлобородый, коренастый Крыжак.
— Тебе на жизнь мало? — вскинул бровь Живолом.
— Не, ну… — замялся веселин.
— Фураж возьмем, харч людям возьмем, — сказал, как отрезал, парень, — а больше не вздумай. Мало селян утесняют?
— Ты что-то сильно о землепашцах печешься, — хохотнул Бессон. — Мы ж всё-таки разбойники, лесные молодцы. Нам убивать и грабить полагается.
— А оно тебе надо? Убивать и грабить? Корову зарезать можно и сожрать, а можно доить. Так ведь? — Живолом улыбался во весь рот. — Да что я тебе рассказываю? Ты ж, Бессон, сам хвастался — по понятиям живешь, лишнего зла не творишь.
— Верно, — кивнул главарь. — Ни к чему зло плодить. Пускай его богатеи плодят — им не привыкать. Но деревня эта мне не нравится.
И три пары глаз всадников вновь принялись обшаривать расстелившуюся перед ними деревеньку. Щучий Плес имел форму широкой подковы — левое крыло следовало вдоль бегущего рядом с опушкой тракта, а правое спускалось к самому краю заливного луга у реки. Внутри подковы укрывались огороды, обнесенные невысокими плетнями, и выгон. Однако ни коров, ни овец что-то не наблюдалось. Не бегала меж домами и птица, не сновали ребятишки. Тихой и безлюдной выглядела деревенька Щучий Плес — полтора десятка домишек, трактир и кузня. Только над крышей небольшого, чисто беле