прямо направились на них. Каково же было наше изумление, когда мы вместо аула увидели кладбище Кара-Гур с четырехугольными памятниками, увенчанными коническими крышами, которые мы и приняли за юрты.
Досада была ужасная, проводника не было, пришлось возвращаться обратно.
— Господа, — вдруг позвал нас поручик А., — посмотрите, что это?
Мы все стали вглядываться. На небольшом пригорке, саженях в двухстах от нас, виднелась группа всадников, в бинокль нетрудно было разглядеть их поподробнее. Двое были в красных мундирах, с белыми шляпами на голове, каковые носят обыкновенно англичане; остальные походили не то на киргизов, не то на афганцев, только трудно было разглядеть их, так как они очень скоро скрылись. Двое же наблюдали за ними в бинокль.
— Ей-богу, англичане, — сказал А — нов, — господа, идите скорее в лагерь, необходимо выслать разъезды. Какая досада, что мы были пешими.
— А что, если они сейчас атакуют нас — ловко ведь будет? — спросил один из компании. — Ведь мы без оружия.
— А манерки да чайники? Будем отбиваться ими.
— Неужели вы думаете, — заметил я, — что если это англичане, то они могут допустить подобную халатность с нашей стороны? Ведь это действительно глупо, во время похода, в военное время, не зная, где противник, гулять за бивуачной линией даже без шашек — это, вероятно, мы первые только практикуем и не без риска посидеть на колу или быть прирезанными, как собака. Ну, господа, идем. — И мы, стараясь не оглядываться, направились к бивуаку.
Солнце садилось, когда мы подошли к постам. А — нов направился к начальнику отряда докладывать о случившемся, а мы поспешили приготовиться к рекогносцировке.
Начальник отряда пожурил нас за подобное халатное отношение к оружию и приказал немедленно выслать казаков, поручив произвести тщательное исследование, кто это были виденные нами люди. Начальником разъезда был назначен А — нов, а я отправился в числе прочих пожелавших участвовать в рекогносцировке. Уже совершенно стемнело, когда мы в сопровождении проводника въехали в довольно узкое ущелье, миновав кладбище, с которого были видны незнакомцы. С левой стороны шумела река Мургаб, а справа черною массою стояли молчаливые великаны.
— Господа, — сказал, обращаясь к нам, А — нов, придавая своему голосу особенную важность и сильно понизив его. — Мы разделимся. Вы, — обратился он ко мне, — с пятью казаками поедете по берегу самой реки, а мы поднимемся сюда, — указал он наверх, — и будем стараться съехаться с вами у реки. Будьте осмотрительны, вот именно здесь, на этом месте, стояли виденные нами люди. С Богом!
Я в сопровождении казаков спустился к реке. Путь был очень неудобный, местами приходилось прямо спускаться в реку и рисковать быть унесенным вместе с лошадью. Темнота была полная — ни зги не видать. То и дело лошадь проваливалась в какую-нибудь яму или попадала в топкое место. Наконец из-за хребта гор стал выплывать красновато-желтый диск месяца, его свет, играя на воде затейливыми змейками, осветил все ущелье, стало сразу светло, как это бывает только в горах, и мы прибавили шагу.
— Смотри! Смотри! — услышал я за собою голос казака.
— Да где? — спрашивал другой.
— Что увидали? — беспокойно спросил я.
— Люди, конные, — отвечал казак. Я вгляделся в темноту и действительно рассмотрел силуэты всадников. Мы на минуту остановились, сердце мое билось.
— Заряди винтовки, — сказал я и взял револьвер в руку. — Вперед!
Мы тронулись рысью. Всадники шарахнулись в сторону и поскакали, мы бросились за ними. Стрелять я не приказал. В одно мгновение мои казаки оцепили скакавших. Держа револьвер наготове, я подъехал к ним и расхохотался. Передо мною с искаженными от страха лицами стояли два киргиза, сошедшие с лошадей, и, почтительно сложивши руки на животе, ожидали своей участи.
Конечно, я сейчас же учинил им допрос: откуда они и зачем были здесь? Сначала киргизы запирались, говорили разные глупости, затем же сознались, что были проводниками у афганцев, которые сегодня покинули их аул.
— А далеко ваш аул отсюда?
— Нет, недалеко, — отвечали киргизы, — даже и собак слышно. Действительно, слышался отдаленный лай. В это время к нам подъехала другая часть нашей партии, и мы вместе направились в сопровождении пойманных киргизов в аул. Страшным собачьим лаем приветствовали нас несколько злейших псов, бросившихся на наших лошадей.
— Кит, кит[35], — разгоняли киргизы собак, как бы боясь, что им достанется за подобную дерзость их степных сторожей.
В довольно большой юрте мы уселись вокруг горевшего костра, пока гостеприимный хозяин согревал нам кунган с чаем. Голод мы испытывали ужасный, но есть было нечего. Страшная беднота царила в ауле — не было даже лепешек, и только несколько кусков верблюжьего сыру было предложено нам аульным старшиною, но мы до него и не дотронулись; однако казаки поживились-таки и здесь, казалось бы, уж тут-то нечем было поживиться — нет, они и здесь нашли, что можно стянуть. На крышах юрт лежало множество комков величиною с яйцо творогу из бараньего молока — это так называемый крут (бараний сыр), который киргизы едят зимою, предварительно насушив его за лето. Так казаки, проезжая мимо юрт, совали крут во все карманы.
Расплатившись с хозяином, мы поехали к бивуаку.
— Ты что там ешь? — спросил А — нов оренбуржца.
— Крут, ваше благородие.
— Откуда ты его достал?
— Да нешто мало его по кибиткам на крышах валяется.
«Валяется», — подумал я, и мне стало противно — это все равно что у нищего суму украсть.
— Вот я тебе поваляюсь, — сказал А — нов, и действительно наказал казака как следует. Прибыв домой, если можно так назвать наши палатки, мы ничего не нашли — какао было выпито, а от пельменей и следа не осталось; погрызли сухарь и успокоились.
Между тем с Яшиль-куля приходили все более и более тревожные слухи. Каждый день к начальнику отряда являлись аличурские кочевники и жаловались ему на насилие афганцев, которые, притесняя киргизов, выдвигали свои посты далеко за нашу границу. Но и на китайской границе было также неспокойно. Китайцы, узнав о нашем появлении на Памирах, выслали с восточной части Памира несколько ляндз[36] во главе с Джандарином и выстроили крепость Ак-Таш, грозя отряду, стоявшему на реке Мургабе, в случае отделения его части на Яшиль-куль внезапным нападением.
Ввиду этих обстоятельств полковник Ионов решил предпринять две рекогносцировки в глубь Памиров — одну под своим личным начальством произвести на озеро Яшиль-куль в сторону афганцев, а другую, под командой капитана Скерского, через Ак-Таш и Большой Памир на то же озеро, где оба отряда и должны были соединиться. 4 июля выступил рекогносцировочный отряд Скерского, а 7 — третья рота 2-го Туркестанского линейного батальона, саперная команда, вторая сотня оренбуржцев и взвод конногорной батареи под командой самого начальника отряда двинулись к переправе Шаджан. Остающиеся роты с музыкой провожали отряд верст за десять вверх по реке Мургабу и около переправы, напившись чайку, простились с уходящими товарищами, а кругом гранитные великаны с снежными вершинами мрачно смотрели на небольшую серую кучку людей, дерзавших так смело бороться с их суровою, грозною природою.
7. УЖАСНЫЙ ПЕРЕХОД. МЕСТНАЯ ЛЕГЕНДА. СТЫЧКА С АФГАНЦАМИ
— Афганца поймали, — сообщил мне на другой день после пере-правы поручик Баранов, разбудив меня в 5 часов утра.
Я вскочил как ужаленный, так как мне послышалось: «Афганцы идут».
Поняв, в чем дело, я побежал к кружку солдат, обступивших человека в красном мундире, около которого с победоносным видом стоял киргиз. Афганец был еще молодой человек, с правильными, красивыми чертами лица. Он дико смотрел исподлобья на столпившихся солдат и, видимо, еще не вышел из состояния неожиданности, попав врасплох в наш лагерь.
— Где его взяли? — спросил я у киргиза.
Тот только этого и ждал, потому что начал, как трещотка, передавать мне подробности поимки афганца.
— Ехал я, таксыр, по ущелью, — говорил киргиз, — гляжу, а передо мной, точно из земли вырос, афганец. Испугался я ужасно, да вдруг вспомнил, что русские солдаты близко. «Кайда урус?»[37] — спрашивает меня афганец. Ладно, думаю, скажу я тебе, где русские. «Ничего я не слыхал об урусах», — говорю я афганцу. «Ну, так проводи меня в ближайший аул», — говорит он. «С удовольствием», — говорю я, а сам и думаю: как же, сведу я тебя, собаку, в аул! Уже начинало светать, когда мы подъехали к казачьим шатрам. «Нема бу?» (что это такое?) — испуганно спрашивает меня афганец. «Урусляр (русские)», — говорю я ему, а сам посмеиваюсь в душе, как ловко провел я афганца. Оторопел он, да и хотел скакать обратно, но было уже поздно: двое казаков держали под уздцы его лошадь, и разведчик был стащен на землю. Киргиз кончил и протянул мне свою руку. «Дай, тюра, силяу-ман байгуш сан тюра»[38], — сказал он. Я положил на его ладонь монету, и он, скорчив гримасу от удовольствия, стал кланяться, приговаривая: кулдук, кулдук, таксыр[39].
Афганца повели в юрту начальника штаба, куда направился и я. Допрос пленного производился через переводчика.
— Откуда ты? — спросил полковник Верещагин.
— С Аличурского поста, — ответил афганец.
— А много вас там?
— Больше, чем вас, — соврал афганец.
— Да ты говори правду, — рассердился на такой ответ полковник.
— Афганцы не врут! — обиженно ответил пленный.
— Не известно ли тебе, почему афганцы поставили свой пост на Аличуре?
— Ничего мне не известно, я простой солдат и послан разузнать, где русские, и если бы не проклятый киргиз, то я бы не попался вам в руки.
Афганец держал себя непринужденно, говорил заносчиво и, видимо, был ужасно раздосадован, что так глупо попался в ловушку.