Вдруг вялые расплющенные шланги оживают, начинают извиваться, как змеи, становятся тугими и круглыми: заработало давление в шесть атмосфер.
Поверх машин хлещет пенистая белая вода.
Капитан (кусая губы, матросу). Вызови радиста!
Матрос убегает.
Штурман. Что ты задумал, старик, что ты хочешь делать?
Капитан. Вызову второй паром.
Приходит радист.
Капитан. Маркони, немедленно вызывай второй паром. Мы горим. Пусть возьмет пассажиров.
Радист. Есть, капитан. (Уходит.)
На мостик врывается боцман, глаза у него налились кровью, он весь мокрый.
Боцман (скороговоркой). К этой заразе не подберешься! Так по-дурацки загнали машину — ни с какого боку не подступишься. А чертов хлопок горит вовсю. И впереди, в самом дальнем конце от кормы, автоцистерны! Они хоть пустые?
Капитан (с усилием). Нет, обе полны бензина. Обе.
Боцман (скороговоркой). Что за гад пустил их на паром! Мы же взорвемся! Мы же вот-вот взорвемся! Набить пассажирский паром автоцистернами! Сроду еще не плавал на таких свинарниках! Кто их погрузил? У меня трое детей.
Капитан (резко). Не ори. (Штурману.) Марш — вниз! Четыре шланга на эту горящую телегу и два — на ее бензобак, для охлаждения, и пока не...
Боцман. ...пока мы не взорвемся!
Штурман. Можно исполнять, капитан?
Капитан. Нет, погоди. Пассажиров загоните в салоны и вниз. Сколько поместится. На корму их сейчас не перегонишь. Стой! Если попадется морда поотчаянней, оставь на палубе, пригодится!
Штурман уходит.
Радист (появляясь в двери). Второй паром выходит. Радиограмму в Таллин дать?
Капитан. Нет! Там и без того узнают раньше времени.
Матрос (врываясь без стука). Капитан, к машине не подберешься!
Капитан. Сдерите брезент, откройте борта. Выкиньте хлопок в море!
Матрос. Невозможно. Впереди машины!
Боцман. Нельзя. Разворошим огонь. Бензин! Если мы не решимся сразу, то...
Капитан. То... да... Нет, иного пути нет, иного нет. (Хватает рупор.) Первый апарель — к спуску. Первый апарель — немедленно к спуску!
Боцман. Что ты делаешь?
Капитан. Сброшу машины. «Волгу», коляску, «виллис», «москвич», потом обе цистерны и, наконец, грузовик с хлопком. Больше ничего не остается!
Боцман. Больше ничего не остается, капитан.
Апарель опускается. И поскольку в этом дымном чаду на мостике обмен репликами, команды капитана, все действия, все движения фантастически стремительны, спуск апареля кажется мучительно медленным. Апарель опускается. И перед паромом дециметр за дециметром открывается кусок синего моря. От дыма и потоков воды, хлещущих поверх машин, синева эта стала густой и темной. На мостике уже тяжело дышать.
Пассажиры на носу сбились еще плотнее. Те, кто стоит близко к горящей машине, стараются протиснуться вперед, а те, перед которыми разверзается огромная пасть апареля, видят впереди только гибель и, хватаясь за соседей или за поручни, жмутся назад. Обе группы и на правом и на левом борту уже начали утрачивать чувства коллективизма, эгоизм страха постепенно берет верх, самоконтроль слабеет. Глаза у кого расширены, у кого зажмурены, рты плотно стиснуты или полуоткрыты. Вся эта борьба за пространство в двух противоположных направлениях протекает безмолвно, бессловесно, без всякой брани. Страх эстонца безголос, таким он остается и сейчас, когда троном овладевает ее величество Паника.
Капитан с боцманом стоят плечом к плечу — молодой капитан и видавший виды боцман. Сейчас они ровесники. Блеск капитанского мундира кажется неуместным на мостике, где клубится удушливый дым и где глаза у штурвального так слезятся, что он видит компас как бы сквозь туман.
Апарель опущен, море ждет. В дымном поле зрения капитана и боцмана — ставшее устрашающе близким после спуска апареля море, машины, которые капитану предстоит сбросить за борт, и люди. И капитаном овладевает вдруг последнее сомнение.
Капитан (боцману). Не запросить ли Таллин?
Боцман. О чем?
Капитан. Ведь не меньше шести, нет, семи машин сбрасываем.
Боцман (яростно и в то же время по-отечески). Если боишься давать команду, скажи, я отдам. А Таллин Москву запросит. Москва подумает и ответит: решайте сами. Уже лучше я несогласованно останусь в живых, чем согласованно сгорю. Давай команду или проваливай с мостика!
Капитан берет рупор и медленно-медленно поднимает его. Но где-то на уровне плеча рука его обретает решительность, на лице проступает каждый мускул, и раздается громкий механический голос команды.
Капитан. Слушать меня! Никакой опасности нет. Огонь ликвидируется. На носу — соблюдать спокойствие. Осторожнее: вы же столкнете людей в море! (Пауза.) Слушать мою команду: «Волгу», «москвич» и «виллис» снять со скорости и ручного тормоза! Открыть дверцы! Инвалида попрошу выйти из коляски! Водителям цистерн и грузовика с хлопком — подойти к своим машинам. Все названные машины будут сброшены в море. В случае противодействия стреляю без предупреждения. Сохранять спокойствие! (Боцману.) Может, я чего не так сказал или пропустил?
Боцман. Скомандуй — «тихий вперед». «Стреляю без предупреждения» — это было к месту. (Кладет руку ему на плечо.) Что поделаешь? Уж если идти под суд, так лучше, чтобы нас не обвиняли и мертвые!
Капитан. Где бензобак у грузовика с хлопком?
Боцман. Впереди снизу. За кабиной.
Капитан. Нельзя ли оторвать его и выбросить в море?
Боцман. Нельзя. Машина прижата к самой переборке — не подберешься.
На мостике полно дыма, два человека, кажущиеся совсем серыми, стоят плечом к плечу и смотрят на палубу, где колышутся темные и плотные волны едкого дыма.
Боцман. Жарковато тут становится. Не перейти ли к аварийному штурвалу?
Капитан. Оттуда ничего не видно.
Боцман. Если автоцистерна взорвется, мостик взлетит.
Капитан. Оттуда ничего не видно. (Штурвальному.) Выдержите вы тут наверху или отправить вас вниз, к аварийному штурвалу?
Матрос. Если вы выдержите, то и мне положено.
Боцман (кидает через плечо, уходя). Значит, машины — за борт!
Капитан. За борт.
Боцман уходит. На мостике остаются капитан и штурвальный. Паром идет вперед самым малым ходом, и море за бортом движется все медленнее и медленнее: глубокое, сверкающее, враждебное.
Кормовая часть палубы. С того момента как матрос сообщил капитану: «Товарищ капитан, мы горим!» — события тут пошли своим ходом. На корме, где собрался народ из промкооперации, четыре велосипедистки, два сельделова и два военных летчика, вид наполненного дымом туннеля и обжигающее людей слово «огонь» произвели сначала такое же впечатление, как и на носовой палубе: многие бросились к корме, прижались спиной к апарелю и не спускают глаз с палубы, откуда грозит удар. Но здесь, в отличие от носа, отсутствие порядка не сменяется мгновенно беспорядком, здесь воцаряется на миг как бы ничье время, тот временной вакуум, из которого есть лишь два выхода: к отчаянию или к дисциплине. Да, здесь возникает такой вакуум, и он не приводит к отчаянию.
На левом борту порядок сохраняется благодаря двум летчикам, которые остаются стоять там, где стояли, и каждый, кто протискивается мимо них, незаметно для себя прихватывает от обоих частицу смелости. Даже после того как все уже пробираются на корму и видят оттуда лишь молодые шеи летчиков и аккуратно подстриженные затылки, два этих человека в форме, оставшиеся на своем месте, продолжают действовать на всех успокаивающе. А деловитый сухой тон их разговора создает видимость сохраняемого порядка.
Темноволосый летчик. Хлопок?
Капитан ВВС. Огнетушители! Машина в самом дурацком месте.
Темноволосый (срывает с грузовика, водитель которого куда-то исчез, огнетушитель и, пробираясь между машинами, кричит назад). А ты, Алеша, отведи женщин в пассажирский салон на правом борту. Если что-нибудь взорвется, то и весь левый борт взлетит.
Темноволосый исчезает.
Капитан ВВС. Гражданки женщины. Прошу вас наверх, в пассажирский салон. Понимаете — в пассажирский салон. Не понимаете... Вот ведь история!
Капитан ВВС берет двух женщин под руку и подводит их, испуганных и упирающихся, к двери пассажирского салона на правом борту. Вторая пара дается ему легче — женщины идут за ним покорно, прикрывая платками рты и носы. И когда в туннеле начинают бить крест-накрест потоки вспененной воды из шлангов, люди успокаиваются, им кажется, что опасность немного отступила.
Темноволосый летчик, весь мокрый, покрытый копотью, возвращается назад с пустым огнетушителем.
Темноволосый. Огонь ушел вглубь, и с этой пустяковиной (показывает на огнетушитель) ничего не сделаешь. А впереди автоцистерны как раз напротив.
Капитан ВВС. Не хотел бы я оказаться в шкуре капитана.
Темноволосый. Не хотел бы я вообще тут оказаться!
Они продолжают спокойно стоять, за спиной у них остались только картежники из туристского автобуса.
На правом же борту ядром сохраняемого спокойствия оказались два сельделова и четыре филологички. Как только туннель стал серым от дыма, сельделовы спрятали девушек у себя за спиной: сейчас они стоят перед ними лицом к парому в виде символического заслона. И девушки не присоединились к протискивающимся на корму пассажирам, они стоят за спинами бородачей и смотрят на сгущающийся дым, на неистовое хлестание белой воды.
Реет. Что там такое, молодые люди?
Первый сельделов. Какая-то телега загорелась. Хлопок — паршивая штука, хуже не бывает...
Маль. Боже мой, как интересно!
Реет. Прелесть! Неужели мы горим?
Второй сельделов (со всей серьезностью). Веселиться не с чего. Впереди — автоцистерны!