Все это происходит одновременно с уже описанными действиями летчиков.
Первый сельделов. В общем и целом — проваливайте! Ступайте наверх, в пассажирский салон. Нет, лучше вниз, там надежнее. И прихватите с собой всех женщин и детей.
Маль. Никуда мы не пойдем. Мы не боимся.
Второй сельделов. Осел тоже не боялся. Горит же! И бензин рядом. Неужели не видите, какая тут полундра...
Маль (девушкам). Уведем женщин!
В один миг они протискиваются в толпу, прижавшуюся к апарелю, и собирают вокруг себя всех женщин, кого беря за руку, кого подталкивая, все время успокаивая их и приговаривая: «Женщины, давайте уйдем! Мы тут мешаем! Пойдем вниз, там нет дыма!» И, шагая впереди, как гренадеры, уводят всех, обращаясь с теми, кто мог бы им быть матерями, словно с детьми. Женщины послушно и безропотно следуют за четырьмя девушками, которые знают, что им делать. Девушки встают на страже по обе стороны двери, и если какая-нибудь женщина медлит или начинает сомневаться, девушки без лишних церемоний вталкивают ее в салон. К тому моменту, когда штурман сбегает вниз, на корме устанавливается какое-то подобие порядка. Загнав в салон последнюю женщину, девушки возвращаются на свое место за спинами сельделовов. Их самым сильным чувством по-прежнему остается любопытство: все происходящее на пароме еще не дошло до их сознания.
Из той самой двери, в которую они загнали женщин, выходит штурман. Это уже не тот человек, который зубоскалил с девушками и командовал, это вконец отчаявшееся существо, с трудом сохраняющее самообладание и отдающее приказы просительным тоном.
Штурман (сельделовам). Ребята, нам нужна помощь. Капитан просит.
Первый сельделов. Раз капитан приказывает, будет сделано.
Штурман. С носа надо половину машин спихнуть в море.
Второй сельделов. Да-а?
Подходят летчики. Штурман обращается к ним на ломаном русском языке.
Штурман. Товарищи летчики, прошу помощи!
Темноволосый. Чего просить? Приказывайте!
Штурман. Пройдите на нос. Помогите столкнуть машины в море.
Капитан ВВС. Ясно. Еще что?
Штурман. Всё. (Указывая на правую дверь.) Пройдете низом. Не выпускайте пассажиров на палубу — на носу и без того полно народу.
Сельделовы и летчики уходят.
Штурман, одинокий и несчастный, на несколько секунд оцепенел. За спиной у него шипят потоки воды, поднимается вверх густой дым. Но вот штурману удается встряхнуться, его вяло обвисшие руки сжимаются, разукрашенное лицо обретает осмысленное выражение. На корме остались только восемь человек: четыре картежника из туристского автобуса и четыре девушки.
Штурман (картежникам). Мужчины, на нос! Помогите столкнуть в море машины.
Заведующий мельницей. Чего? Столкнуть в море? С ума сошли!
Худой. Я толкать не могу, у меня грыжа!
Двое других. А где пробраться? Мы идем!
Штурман (указывая на правую дверь). Сюда. Скорее. (Заведующему мельницей, смотрящему вслед двум партнерам.) И вы тоже! Не человек — гора, а там силенка нужна.
Заведующий мельницей. Сколько платите?
Штурман. Иди к черту! Взлетишь на воздух, вот тебе и плата!
Заведующий, испуганно поглядывая на штурмана, скрывается за правой дверью.
Штурман. И чтобы вы тоже исчезли! Очистить палубу!
Худой с радостным вздохом скрывается.
Девушки стоят молча. Наконец-то они поняли, что могут взорваться. Шипучая смесь белой водяной пены с дымом и влажный удушливый запах перестали быть экзотикой. Все четыре помрачнели и ждут распоряжений штурмана.
Штурман. Вы... Убирайтесь отсюда. Тут и без вас тошно.
Маль. Капитан, мы пойдем поможем!
Реет. Поможем толкать.
Маль (по-борцовски согнув руку и подставляя штурману под нос свои бицепсы). Попробуйте! Силенка у нас есть!
Штурман. Помощь нужна. Что ж, помогите! За мной, шагом-арш!
Все пятеро во главе со штурманом скрываются за правой дверью. Корма совсем пуста. Чайки больше не следуют за дымящимся паромом. Килевой воды почти не видно — паром идет вперед самым малым. Море, сплошь усеянное солнечными бликами, сверкает красиво, насмешливо, враждебно. Наступил такой час, когда в роли единственного трагического героя оказался паром, как существо мужского пола, когда идти на риск и принимать решения остается только мужчинам и когда единственными злодеями драмы стали огонь и беспощадное море.
Панорама с воздуха.
По проливу, зажатому между берегами, идут два парома: между ними — полмили. Первый из них, чей спущенный апарель выступает вперед, как тупой клюв, кажется неподвижным. Он не вздымает носом волн, не оставляет сзади килевой воды. На его носу двумя гроздьями застыли люди, тускло поблескивают крыши автомобильных кабин, а на корме — ни души, одни машины. Стекла командного мостика не сверкают на солнце. Сверху кажется, что вся верхняя палуба, командный мостик и спасательные шлюпки окутаны серым туманом. Но если чуть опуститься и посмотреть на паром сбоку, то будет видно, что из-под мостика с обоих концов поднимается дым.
Палуба второго парома пуста, лишь на носу стоит группа людей. Он идет полным ходом. Расстояние между паромами непрерывно сокращается.
А теперь — носовая палуба. Вернемся назад, ко времени, предшествовавшему кульминационной команде капитана.
Капитан. Слушать меня! Никакой опасности нет. Огонь ликвидируется. На носу сохранять спокойствие. Не толпитесь, вы же спихнете людей в море.
И молчаливо толкавшиеся люди, снова став коллективом, как по команде, обращают свои лица к мостику. Толпа уже не толкается, она ждет. На левом борту, где стоят четверо из «москвича» — водитель со своей девушкой, их друг и парень с комсомольским значком, — в поведении и в чувствах произошла перемена. Если до сих пор двое первых не очень старались скрывать свой страх: ведь смелость - стадное чувство, а их страх — это страх индивидуальности, то после первых же слов команды они вновь напялили на себя маски отважного безразличия.
Водитель «москвича». Так чего орать, если нет опасности!
Девушка. Только-только началось интересное, и все! Вот тоска!
Но парень с комсомольским значком, сохранявший спокойствие, и его сосед по машине слушают капитана с волнением. Инвалид смотрит через плечо на мостик и тоже напряженно слушает, прижав к себе ребенка. Председатель колхоза, стоявший возле своего «виллиса», повернулся на звук рупора. Доцент и парикмахерша хоть и сидят рядом, далеки друг от друга. После первой же фразы капитана оба вздрагивают — команда обрушивается на них из окна машины, как удар кулака.
Голос капитана. Слушать мою команду! «Волга»!
Парикмахерша. Чего они хотят?
Доцент. Тихо! Слушай!
Капитан. «Москвич»!
Девушка. Опять нас! Кошмар!
Водитель «москвича». Выньте бутылки.
Капитан. «Виллис»!
Председатель колхоза. Все-таки...
Капитан. Снять машины со скорости и ручного тормоза! Дверцы оставить открытыми.
Парикмахерша. Господи, что же это такое?
Доцент. Машину скинут в море.
Парикмахерша. Нет! Они не имеют права!
Капитан. Инвалид, попрошу покинуть коляску! Водителям цистерн и грузовика с хлопком — вернуться к своим машинам. Все названные машины будут сброшены в море. В случае противодействия стреляю без предупреждения. Сохранять спокойствие!
При последних словах капитана парикмахерша начинает действовать. Нагнувшись над коленями доцента, она открывает левую дверцу. Потом грубым сильным толчком пытается выпихнуть доцента из машины. Тот смотрит на нее непонимающе.
Парикмахерша. Выходи!
Доцент. Брось!
Парикмахерша. Выходи, идиот!
Выдергивает ключи из замка зажигания.
Доцент. Все равно же машину столкнут за борт.
Парикмахерша. Не столкнут! Нашу машину не столкнут!
И она попросту выпихивает его из машины, так что он шлепается задом на палубу. Она захлопывает и запирает изнутри дверцу. Ее движения точны и стремительны, ее действия при всей их бессознательности выглядят тщательно продуманными.
Доцент встает и пытается открыть дверцу, но кнопка на ней уже опущена. У левой задней дверцы — тоже. Парикмахерша еще туже затягивает ручной тормоз, проверяет, включена ли скорость, запирает заднюю правую дверцу, а потом, торопливо взглянув на заднее сиденье, хватает с него коробку со шляпкой, выбирается справа из машины в сторону инвалидной коляски и запирает снаружи дверцу. Рука ее дрожит, ключ не сразу попадает в замок, лицо у парикмахерши каменное и злое. Она бежит к багажнику, убеждается в том, что он заперт, и, зажав ключи в руке, подходит к несчастному, ошарашенному доценту.
Доцент. Дай ключи.
Парикмахерша. Не дам! Не будет машины, так и тебя не надо!
Они стоят совсем близко. За спиной доцента зияет синяя бездна. Доцент что есть силы стискивает руку жены, но парикмахерша гибким кошачьим движением высвобождает руку и с размаху кидает ключи в море.
Парикмахерша. Доставай, если хочешь!
В это время инвалид открывает у себя правую дверцу и нежно высаживает ребенка.
Инвалид. Надо выйти, Тийу! Выбросят нашу тележку!
Тийу. В море, на самое дно?
Инвалид. Да, на дно. Выходи!
Тийу выходит и пробирается в толпу. Инвалид отпускает ручной тормоз, включает скорость и, найдя ощупью костыли, тоже выбирается и останавливается рядом с коляской. Левая нога отнята у него почти до бедра, и сейчас, на костылях, он выглядит несчастным и беспомощным человеком, для которого потеря коляски — истинная трагедия. Посмотрев на нее с лаской, он вынимает из замка ключи, потом замечает на стекле пыль и начинает стирать ее носовым платком.
Голос капитана