Жена капитана. Я здесь.
Капитан. Ладно. Теперь один черт.
Жена капитана. Но я всегда буду здесь, понял?
В этот миг «Волга» исчезает в море. Капитан проводит рукой по глазам.
Капитан. С первой кончено. (Жене.) Если можешь, оставайся. Это нелегко.
Капитан снова подносит рупор ко рту, на этот раз голос его звучит неуверенно, почти просительно:
— Инвалидную коляску — за борт!
Жена капитана. Какие жуткие приказы приходится тебе отдавать! Безногий человек...
Капитан (резко поворачиваясь к ней). Я же сказал: оставайся, если можешь. (В рупор.) Поживее! (Опять поворачивается к жене, чтобы не смотреть на носовую палубу.) В жизни моряка бывают два кошмара: пожар на борту и плохая жена на суше. Все остальное — обычная норма. Меня отдадут под суд.
Жена капитана. Я остаюсь, остаюсь... Я остаюсь.
Носовая палуба.
Голос капитана. Коляску — за борт!
Девушки пятятся от коляски. Свыше их сил толкать эту маленькую машину, им стыдно смотреть на человека, грузно опирающегося на костыли, и на Тийу, ухватившуюся за его пиджак и сжимающую в другой ручонке ключи.
Голос капитана. Поживее!
Летчики, боцман, штурман, двое из промкооперации и сельделовы становятся кольцом вокруг коляски и полностью заслоняют ее. Темноволосый летчик говорит что-то боцману, и тот кидает взгляд на правый борт, где примерно на фут от палубы возвышается металлическая платформа с кнехтами и лебедкой для поднятия апареля. На этой платформе и стоят сейчас инвалид, Тийу и парикмахерша. Боцман меряет взглядом платформу. Пожалуй, коляска поместилась бы на ней, если поставить ее стоймя или боком.
Боцман. Эту блоху мы закинем туда. (Инвалиду.) Отойди-ка. Малость помнем твою тачку, зато не утонет.
С неожиданной, почти юношеской легкостью инвалид отходит шага на два. Тийу следует за ним, не выпуская полы его пиджака. Лишь парикмахерша с безучастностью разоренного дотла человека все смотрит на воду, над которой вьется дым.
Штурман. Эй вы! Посторонитесь! Мы поставим туда коляску!
Парикмахерша. А почему мою машину не поставили?
Боцман. Я сброшу тебя за борт, чтобы под ногами не путалась.
Доцент (беспомощно). Пожалуйста, повежливее, пожалуйста.
Парикмахерша. Бандиты! (Отходит в сторону.)
И мужчины поднимают коляску на платформу, словно игрушку, но поскольку и в длину и в ширину платформа маловата, коляску ставят стоймя на нос. Инвалид подходит к ней и придерживает ее руками, чтобы она не покачнулась и не упала назад.
И вот подходят к «москвичу». Инвалид берет за руку Тийу и говорит ей убеждающе и доверительно, словно взрослой:
— Видишь, Тийу, какие люди добрые. Они очень добрые.
Тийу. А мамы тоже люди?
Инвалид. Мамы тоже люди.
Тийу. Мамы не бывают добрые...
Туннель под мостиком полон густого влажного дыма. Придушенный огонь упорствует и, несмотря на то, что грузовик с хлопком и цистерна рядом с ним находятся под перекрестной атакой шлангов, что вся палуба тут покрыта пеной толщиной сантиметров в двадцать, грузовик не перестает дымиться. Парень с комсомольским значком лежит на палубе. Он устроился так, чтобы удобней было наблюдать за бензобаком и поливать его. Он ничего не видит, кроме белесого луча струи и колес машины.
На мостике опять серо от дыма, как в Лондоне. Жена капитана зажала рот платком. Глаза ее слезятся, но, хотя ей очень хотелось бы уйти с мостика и оставить мужа одного, она все-таки не уходит.
Капитан (штурвальному). Выдержишь?
Штурвальный. Выдержите вы, так и я выдержу. Уже гаснет или нет?
Капитан. Наверно, гаснет. (В рупор.) «Москвич» и «виллис» — поживее! Освободите дорогу цистернам.
Мужчины сталкивают «москвича» в море. Девушки хотели помочь, но не нашлось свободного места. Они стоят у поручней, серьезные, решительные, задумчивые и в то же время возбужденные. Рядом с ними стоит водитель «москвича» со своей подругой. Они следят за всем происходящим безучастно, и когда над апарелем мелькают в последний раз протекторы задних колес, водитель «москвича» издает вздох облегчения.
Водитель «москвича». Кончено с этой рухлядью.
За борт сталкивают старый заслуженный «виллис». Председатель колхоза идет рядом с ним и бормочет:
— Поосторожнее, ребята, поосторожнее. Надежная, честная машина...
Тем временем парень и девушка снова оккупировали кровать штурмана. Они мирно полеживают рядом — счастливые, свободные, охваченные ленью. Девушка чувствует себя повзрослевшей и более женственной. Не будь парень рядом с ней таким верзилой, с них можно было бы писать «Мадонну с младенцем». В каюте поразительно тихо. Девушка потягивается.
Девушка. Как это хорошо — жить, и все. Просто жить.
Парень (откровенно). Говори что хочешь, но любовь — штука мировая.
Девушка. Как верно ты говоришь, как красиво.
Парень. У меня сейчас в душе и в голове такая каша, что я могу говорить только чистую правду. Совсем, понимаешь, поглупел.
Девушка (придвигаясь к парню). Я тоже. Мне и говорить-то не хочется. Поцелуемся!
Носовая палуба, на которой после исчезновения четырех машин освободился большой кусок пространства, выглядит жутко. Зияет апарель, за которым виднеется море, ожидающее новой жертвы. Поскольку паром почти не движется, море вокруг кажется застывшим, еще более застывшим, чем сам паром. И хотя людей на носу много, над каждым нависло одиночество беды.
Если посмотреть на паром с апареля, то теперь, после того как машины перестали закрывать грузовик с хлопком, несчастье стало обнаженнее. Туннель под мостиком черно-сер от дыма, под машинами и вокруг них пузырится вспененная вода. К счастью, она не заливает носа, слегка задравшегося вверх после того, как машины сбросили в море.
Девушки-филологички стоят рядышком, у них за спинами водитель «москвича» с подругой. Их молчаливый спутник присоединяется к летчикам, все остальные стоят вокруг штурмана. Ни у кого нет охоты подходить к цистерне, находящейся в такой близости от грузовика с хлопком и все время поливаемой из шлангов.
В кабину правой цистерны уже сел ее молодой водитель и завел мотор.
Голос капитана. Цистерна, трогайтесь своим ходом с места!
С чувством облегчения все как один переходят к безопасной цистерне на правом борту.
Голос капитана (нетерпеливо). Эта пусть подождет! Там ничего не горит. Возьмемся за другую — и поживее!
Все поворачиваются. Девушки, первыми подошедшие к правой цистерне и уже засучившие по-мужски рукава, оказываются теперь последними. Они не рвутся вперед. Как всем людям с трезвым рассудком, вторая цистерна, куда более опасная, чем горящий грузовик, им тоже внушает страх.
Капитан видит, что люди идут ко второй цистерне неохотно и словно бы крадучись, что расстояние между штурманом и остальными увеличивается, что боцман и тот замедлил шаг. Более того, ему понятен их страх, и в душе он как бы подталкивает их сзади и грудью и силой воли, и потому он говорит в рупор безучастно и подчеркнуто казенно:
— Товарищ штурман, поскорее отправьте эту цистерну ко всем чертям!
Штурман. Слушаюсь, товарищ капитан! (Своей команде.) Прошу вас, возьмемся! Девушки! Ну же!
Люди подходят к цистерне. Кабина пуста, водитель исчез.
Боцман. Водитель пропал!
Капитан. Пусть кто-нибудь заведет мотор!
Штурман. А ну-ка, красавицы, спихнем эту бомбу в море!
И еще недавно такие острые на язык девушки послушно идут за ним.
Вся эта «спасательная команда» — боцман, штурман, летчики, молчаливый парень из «москвича», двое свободных водителей, девушки — полукругом обступают цистерну. Миг растерянности. Цистерна велика и тяжела, ее левый край так плотно прижат к борту, что к нему не подступишься. Сзади тоже нет места, чтобы толкать. Там переборка и горящий грузовик.
Из-под цистерны вылезает парень с комсомольским значком. Он весь грязный и мокрый. Сейчас на палубе нет места страшнее того, где он лежал. Натянутый прыгающий шланг обдает стекла мостика шипящей струей, но парень тут же опускает его вниз.
Парень с комсомольским значком. Оттолкните ее! Она все загораживает.
Водитель цистерны одиноко стоит на корме, курит и смотрит на воду. Ему страшно, ох, как ему страшно и как он старается это скрыть от самого себя!
Боцман. Эта шваль смылась. Приволок на паром смерть, а сам исчез, пес паршивый. (Оборачивается назад.) Кто водит машину? Заведите ее и строньте с места. Руками ее не столкнешь.
Внезапно между двумя летчиками появляется доцент. Выглядит он нелепо и беспомощно, руки его дрожат, но голос звучит твердо.
Доцент. Я умею водить. У меня есть права. Мой долг...
Боцман. Долг долгом. Еще кого нет?
Доцент. Я учился... Я должен.
Девушка (водителю «москвича».) Атс, ты же понимаешь в машинах. Выручи этих лопухов. Подумать только...
Водитель «москвича» (кусая губы, в сомнении). Этой марки я не знаю.
Внезапно цистерну и всех людей вокруг окутывает удушливый дым. Почти ослепнув от дыма, доцент пытается открыть дверцу кабины и сесть за руль.
Капитан ВВС, щурясь, наблюдает за интеллигентской беспомощностью доцента.
Капитан ВВС (по-русски). Позвольте, боцман, мне. (Доценту.) Извините, но, наверно, я лучше знаком с такими машинами. (Влезает в кабину.) Я строну с места. А потом будете толкать!
Боцман. Давай, Вася, давай!
Мотор сразу же начинает реветь. Штурман, согнувшись в дыму, выбивает ногой чурбаки из-под задних колес. Цистерна чуть ли не скачком срывается с места и направляется прямо к апарелю. Летчик глушит мотор, выпрыгивает из кабины, и все, кроме водителя «москвича» с его подружкой, инвалида с Тийу и парикмахерши, изо всех сил толкают машину сзади. Длинная серая сигара медленно движется вперед и вкатывается передними колесами на апарель.