Штурман. Еще разок! Поднажмем!
И, скребнув брюхом по круглому краю апареля, машина катится вниз. Над морем она взлетает на миг стоймя и бухается в воду.
Все это продолжается начиная с того момента, как летчик садится в кабину, и кончая исчезновением машины, секунд сорок — сорок пять. В эти секунды водителю «москвича», стоящему рядом со своей подругой возле груды вынутых из машины вещей и бутылок, которые выглядят на разоренной и дымной палубе так утешительно, становится почему-то неуютно. Мокрая и грязная команда тушит огонь, водителя цистерны на корме раздирает борьба между страхом и долгом, а на этих двоих, которые ничем не заняты и стоят с видом превосходства над всем человечеством, никто не обращает внимания. Первым делом водитель «москвича» подбрасывает ногой светлое летнее пальто девушки, так, чтобы оно упало на бутылки. Потом он пробует свистеть, но на фоне рева цистерны и сердитого шипения воды этот свист кажется дурацким и неуместным даже ему самому. Полуотвернувшись от подружки, он цедит сквозь зубы слова, исполненные горечи и сожаления:
— Проспал! И как это я проспал такое?!
Девушка. Подумать только! Что же?
Водитель «москвича» (смотрит на нее как на неодушевленный предмет). Что — что? Это я должен был вести цистерну, а не летчик! Я!
Девушка. Подумать! А тогда что?
Водитель «москвича». Тогда? Пойми, дура, упущенный поступок, возможность совершить поступок никогда не повторяются, никогда...
Девушка смотрит на него пораженная. Она не привыкла к резким виражам человеческой мысли, каждый новый горизонт ее пугает.
Парикмахерша оперлась на поручни, в двух шагах от нее — Тийу и стоящий на посту возле своей коляски инвалид. Она смотрит на воду, где, как воспоминание о сброшенных машинах, переливается всеми цветами радуги слой масла. Если кто тут и сгорел дотла, так это она. Она стискивает зубы, она смертельно несчастна, но и в этой несчастности не теряет своей холодной расчетливости. Она надеется, что инвалид и ее дочь станут мостом между ней и доцентом, которого она не должна и не хочет лишаться. Всхлипывая, она поглядывает украдкой на дочь и на инвалида и как-то бочком старается к ним приблизиться.
По мере того как она пододвигается к ним, Тийу, по-прежнему цепляясь за пиджак инвалида, старается отступить от нее подальше. Девочка прячется за ним, как за деревом при игре в прятки. Инвалид все время остается между ней и матерью, в нем вся надежда и поддержка девочки. Победив свои слезы, парикмахерша подходит к ним вплотную. На лице ее появляется материнская улыбка.
Парикмахерша. Тийу!
Тийу прячется к инвалиду под пиджак.
Парикмахерша. Тийуке, доченька моя!
Инвалид. Что тебе надо?
Парикмахерша (со своей судорожной улыбкой). Разве нельзя матери, несчастной матери, посмотреть на своего ребенка...
Тийу (выглядывая с умоляющим видом из-под полы). Дядя, я не хочу. Сегодня не хочу! И завтра не хочу! Никогда не хочу!
Инвалид. Ребенок не хочет. (Сердитым и требовательным шепотом.) Оставь ее в покое!
Парикмахерша (снова всхлипывая). Какой бессердечный ребенок! Чего я только не потеряла сегодня! А ты воспитал девочку таким бессердечным поросенком...
Инвалид. Если твоя дочь — поросенок, подумай, кто ты сама!
Цистерна не закрывает больше грузовика, и его хорошо видно. Одним боком он прижат к переборке туннеля под мостиком, другим — к туристскому автобусу. Белоснежная переборка, как и потолок туннеля, покрыта жирной копотью. Брезент фургона разодран, видны железные прутья каркаса. Грузовик похож на полусгоревший дом, крыша которого обвалилась, но стропила уцелели.
Открытого огня уже нет, но хлопок злобно дымится, заволакивается темными ядовитыми клубами. Кузов и кабина заляпаны закопченной пеной.
Панорама с воздуха. Приближается другой паром, ему осталось пройти несколько десятков метров. Ветра почти нет, и дым сносится влево очень медленно, но подходящий паром все же учитывает направление ветра и подходит с правого, то есть с наветренного борта. Все на его борту в боевой готовности: команда со шлангами в руках и в брезентовых робах выстроилась на левом борту. Оба парома сближаются все плотнее.
Капитан нашего парома спускается с мостика и идет на правый борт шлюпочной палубы.
Капитан второго парома (в рупор). Как у тебя?
Наш капитан (тоже в рупор). Сам справлюсь. Скидываю машины за борт.
Капитан второго парома. Что у тебя горит?
Наш капитан. Грузовик с хлопком. Ближе не подходите. Сейчас кончим!
Капитан второго парома. Добро!
Капитан кидает взгляд вниз, на носовую палубу. С одной цистерной покончено, теперь «спасательная команда» во главе со штурманом и боцманом направляется к другой. С верхней палубы хорошо видно, что задохшийся и ушедший куда-то вниз огонь уже не так опасен, поскольку другая цистерна находится метрах в десяти от него. Если сначала сбросить за борт грузовик, то цистерну можно оставить. Капитан поднимает рупор:
— Штурман, боцман! Сперва сбросьте в море грузовик с хлопком, а потом посмотрим!
Боцман, штурман и летчики идут первыми, остальные — следом. Подойти к машине с хлопком почти невозможно. Ее надо стронуть с места своим ходом или на буксире. Кабина грузовика полна дыма.
Миг растерянности.
Капитан ВВС. Бак может взорваться.
Темноволосый летчик. Дурацкая смерть.
Боцман. Загнали, словно пробку. Дело дерьмо.
Штурман. Мы ее выведем.
Внезапно появляется водитель грузовика. Он мрачен и неразговорчив, вид у него убитый.
Водитель. В море?
Штурман. Приказ капитана. В море.
Водитель. Ну, попадись мне эти, которые груз подожгли... А нельзя ли...
Боцман. Не торгуйся. Нельзя! (Просительно.) Не побоишься завести машину?
Водитель. Если бензобак взорвется, то... (Показывает на небо.)
Между боцманом и водителем грузовика опять появляется доцент.
Доцент (вытирая вспотевшие руки). Я включу. Я обязан!
Штурман. Что-о-о? Обязан?
Доцент. Да! (Хватается за ручку дверцы.) Именно я обязан.
Водитель «москвича», стоявший в нарочито небрежной позе, вытягивается при появлении доцента чуть ли не в струнку и делает шаг вперед.
Водитель «москвича» (девушке). Я им покажу!
Да, преодолев последний внутренний барьер, он размашистым шагом подходит к боцману и водителю грузовика.
Водитель «москвича» (отстраняя доцента). Вы! Да у вас машина при погрузке заглохла! Я вам покажу, как...
Он распахивает дверцу и лезет в кабину. Оглядывается через плечо на людей вокруг машины, и все в нем — жесты, выражение лица, посадка головы — становится театральным, им руководят две противоположные силы: подавляемый страх и желание держаться бесшабашно. Сквозь душный дым он замечает парня с комсомольским значком, следящего за ним пытливо и удивленно.
Водитель «москвича». Будешь класть венок, отметь: в трудный момент показал себя...
Голос капитана. Кончайте митинг! Трогайтесь!
Штурман (выходя из себя). Или покажи нам, или убирайся! Какие сейчас речи?!
Водитель «москвича» захлопывает дверцу. Театральные жесты уступают место нервной суетливости. Мотор с первого раза не заводится. Каждый, отступив в сторону и выжидательно сжавшись, прислушивается к холостому реву стартера с таким видом, будто этот рев исходит из его собственного тела и мучителен, словно боль.
Небольшая пауза. Глаза водителя «москвича» слезятся, он закашливается. Он снова жмет на стартер, но мотор не включается.
Мотор заводится лишь на третий раз.
Медленно, очень медленно длиннотелая машина выезжает из тупика. Углом своего кузова она срывает зеркальце с туристского автобуса и выдавливает левое стекло водительской кабины. Водитель «москвича» сгорбился над рулем, губы его шевелятся: подбадривая себя, он непрерывно ругается.
Водитель «москвича». Я им покажу! О черт, я им покажу!
Какая длинная машина! Ее безобразный, обгорелый и мокрый насквозь кузов появляется из-за туристского автобуса дециметр за дециметром, и люди расступаются перед машиной. И вот она выехала на пустую палубу целиком, на всю длину дымящегося тела. Мотор работает на высоких оборотах, и шланги посылают ей вслед свои струи. Водитель, почти зажмуривший глаза, пытается попасть передними колесами на апарель. Он высунул голову в окно и смотрит на палубу, медленно движущуюся под колесами назад.
Водитель «москвича». Еще метр. Черт! Я им покажу! Еще полметра! (В его груди пылает безграничная жертвенность.) Я им покажу!
Он отчетливо видит, как первые колеса медленно вкатываются на апарель. Его рука тянется к зажиганию, нога жмет на тормоз.
В тот же миг внизу взрывается бензобак. Левый бок кабины подкидывает, в открытое окно кабины врывается пламя. Водителя кидает к правой дверце, и, закрыв лицо руками, он застывает, скрюченный, на сиденье.
Яростный голос капитана. Вытащите водителя из кабины. Машину немедленно в море!
Перед взрывом люди полукольцом следовали за машиной. Внезапно весь апарель и даже кусочек моря в его проеме охватывает огонь. Все застывают на месте. Грузовик стоит так неудачно, что железный край высокого фальшборта, являющийся как бы стеной ворот, то есть апареля, позволяет открыть дверцу только наполовину. Потерявшего сознание водителя кое-как вытаскивают из машины, относят на несколько шагов в сторону и осторожно кладут на палубу.
Голос капитана. Грузовик в море! Быстрее, штурман!
Сквозь открытую дверь мостика доносится голос с другого парома.
Капитан второго парома. Разреши идти в порт!
Наш капитан (себе). Катись к своей бабушке! (В рупор.) Грузовик в море!
Жена капитана (робко). А тот паром не может тебе помочь?
Капитан