Она пошла за Этьеннет через узкую приходную в гостиную, низкую комнату, с множеством разнокалиберной мебели и разными безделушками, очевидно, занесенными сюда из другой, большой квартиры.
Этьеннет тотчас объяснила:
– Видишь, мы плохо живем, но я не хотела кое-как сбывать более ценные вещи, когда меняли квартиру. Теперь я постараюсь гитарой заработать на помещение для всего этого.
– Именно о гитаре и твоих песнях я и зашла поговорить с тобой. Вчера в Опере я почти не видела тебя. Вот что я придумала, послушай и скажи, сгодится ли? Максим Шантель через несколько дней уезжает из Парижа…
– Молодой человек, с которым ты под руку выходила после Оперы?
– Да. Он влюблен в меня, годится мне, и я хочу выйти за него… Это между нами. Так видишь, он на днях уезжает в свое поместье в Пауту. Ты поймешь, что я хотела бы сделать вечер при нем.
– Конечно.
– Он возвратится в середине марта. У нас целый месяц для приготовления к празднику, который я хочу устроить очень скоро при его приезде, чтобы тотчас же завладеть им, потому что он странный человек: достаточно ему провести несколько недель в одиночестве, и он совсем одичает. Ты должна приготовить свой репертуар и туалет. Времени как раз достаточно.
– Какая ты добрая! – сказала Этьеннет, опять целуя подругу.
– Да вовсе я не добрая. Это ты такая прелестная, что приятно услужить тебе. И притом, ведь, мы с тобой союзники. Бедная моя, – прибавила Мод, помолчав, – знаешь, наши положения более схожи между собой, нежели ты думаешь. Обе мы страдали из-за низкого эгоизма мужчин… Обе живем именно там, где бы вовсе не желали. Обе ждем от судьбы освобождения. Так будем помогать друг другу!
Этьеннет ответила, улыбаясь:
– Я твоя слуга, располагай мной. Тебе еще не требуется наша квартира? Когда ты придешь? Я приготовила твою комнату; хочешь взглянуть?
– С удовольствием, – ответила Мод, довольная, что Этьеннет сама заговорила о настоящей цели ее посещения, так как сейчас, прощаясь с Жюльеном, в виду предстоящего кризиса, она поняла, что не следует раздражать его, и окончательно привела в восторг, обещав видеться с ним у Матильды Дюруа.
Этьеннет взяла со столика маленькую лампу и пошла впереди Мод.
– Видишь, – проговорила она, – тебе не надо даже проходить через гостиную. Из прихожей ты входишь в столовую, где никогда никого не встретишь. Вот твоя комната.
Это была комната средний величины, с туалетным столиком.
– Надеюсь, это не твоя комната? – спросила Мод.
– О, нет, моя около мамы.
И, немного покраснев, Этьеннет прибавила:
– Это была комната Сюзанны. Прошлый год она приезжала к нам; она была не здорова, у нее грудь слаба. Пробыв у нас с месяц, она влюбилась в одного актера, и не было никакой возможности удержать ее.
– Где она теперь? – спросила Мод рассеянно, осматривая комнату и мебель.
– Мы не знаем… Думаем, что в Лондоне, с этим актером. Бедная Сюзанна!
Этьеннет вытерла навернувшиеся слезы.
– А мама твоя, где спит?
– За гостиной и моей комнатой. А так как мама не может вставать целый день с кровати или кресла, то ты видишь, что у нас совершенно спокойно.
– А прислуга?
– Прислуга, – сказала Этьеннет, улыбаясь, – простая девушка, которая все делает с моей помощью; да она, впрочем, почти не отходит от мамы. В тот день, когда тебе понадобится комната, предупреди меня телеграммой. Я дам ключ и тебе не надо даже будет звонить.
Все это она говорила совершенно наивно и просто, счастливая, что может услужить подруге, не входя в оценку услуги. Этьеннет, такая чистая, не понимающая смысла подобных интриг, стала или равнодушна, или снисходительна к нравам окружавших ее, так как с детства привыкла к такому отношению. Она была печальным продуктом этого Парижа, который творил в других сферах плоды «полудевства» в роде Мод, Сесиль Амбр и маленьких Реверсье.
Подруги вернулись в гостиную. Мод засобиралась уезжать.
– Каково, уже без четверти семь! С этим снегом мне надо двадцать пять минут на дорогу до дома. А одеться! На все не больше часа осталось. Прощай.
– Прощай, если нельзя иначе… Видела ты сегодня Поля? – спросила Этьеннет уже в прихожей.
– Нет. А ты видела, маленькая скрытница?
– О! он у нас бывает почти каждый день, но если бы ты знала, как все это прилично! Сегодня он заезжал после завтрака. Мы говорили о тебе. Он с братом придумал собрать нас в Шамбле до отъезда Максима Шантель. Мать твоя будет хозяйничать, и я приду с ней. Ты слышала?
– Нет, но это очень мило со стороны Гектора… так как идея, вероятно, его?
– Обоих, кажется. Ты понимаешь, Поль старается как можно чаще показываться со мной в порядочном обществе.
– Так значит… Это брак?..
– Боже мой… Я думаю, что Поль начинает настолько любить меня, что думает об этом.
– Желаю успеха!
– И тебе также, милая!
Подруги поцеловались. Мод быстро сошла с лестницы. Экипаж ее катился довольно скоро, потому что снег перестал и превратился в грязь под влиянием потеплевшего воздуха, Усевшись в углу кареты, запрятав руки в муфту, и поставив ноги на грелку, Мод предвкушала сладость успеха и, веря в будущее, вспоминала свидание с Жюльеном сегодня и мечтала о предстоящем в комнате Сюзанны Дюруа.
Глава 5
Максим де Шантель, поставив свою трость в углу, чтобы показать, что место занято, вышел из вагона на платформу Северной дороги. Поезд, с которым он отправлялся в Шамбле, отходил через пять минут.
Он стал осматривать вагоны первого класса, в надежде увидать там семейство Рувр; они также должны были обедать в Шамбле.
Однако их не было; вероятно, уехали утром. Поезд был почти пуст, несмотря на прекрасную весеннюю погоду, быстро сменившую собою холод, что должно бы расположить парижан к загородной прогулке.
Максим не видал Мод после свидания во Французской Опере; вчера и сегодня он находился в таком болезненном состоянии духа, что не мог уже сомневаться в необходимости для него этой женщины. Он страдал и не хотел никому доверить своей муки. Присутствие матери, которую он обожал, и сестры, так ревниво охраняемой и воспитанной им, почти тяготило его; он чувствовал на себе их взгляды с любовью и тревогой, устремленные на него. Ах, эти мысли, которые замыкают уста – эту дверь души, если можно так выразиться! Это не было капризом его чувства, который легко разгоняется ветром, как дым любви, – это было какое-то наваждение с первого же дня их Сент-Амандской встречи; оно захватило его ум и сердце и оно должно было выхватить его из его уединенной жизни и бросить туда, где бурным ключом кипят больные страсти.
Кондуктора уже затворяли двери вагонов. Максим, войдя в купе, нашел его наполовину занятым толстой блондинкой сомнительной внешности; она говорила по-французски с примесью итальянского с двумя молодыми женщинами, в таких же, как и у нее бросающихся в глаза нарядах. Это были мадам Аврезак и дочь ее Жюльета. Максим узнал их, видев у Рувров в первый свой визит. Но они не узнали его. «Что удивительного? Меня даже не представили им, – подумал он, – тем лучше, не придется разговаривать с ними».
Жюльета, нагнувшись в окно, позвала:
– Господин Аарон!
Банкир подбежал, запыхавшись и обливаясь потом. Он вошел в вагон в ту минуту, когда поезд уже тронулся.
«И этот не узнает меня», – подумал Максим.
Действительно, толстяк посмотрел на него круглыми, близорукими глазами и не поклонился.
– Вы тоже едете к нашему Тессье? – спросила итальянка.
– Да. Поль пригласил меня, – отвечал Аарон, продолжая задыхаться. – У нас есть общее дело… У них великолепное имение. Вы, вероятно, знаете, мадам Учелли?
– Дорогой мой! Я часто бывала там, когда герцогиня де ла Спецциа приезжала в Париж. A вот мадемуазель Аврезак и Жюльета будут, кажется, в первый раз.
Максим невольно прислушивался. Горестное предчувствие подсказывало ему, что будут говорить о любимой им женщине. Он хотел бы заранее запретить им произносить ее имя. И, как нарочно, сейчас же услышал его.
– Знаете, – говорила мадам Аврезак, – ведь, мадам Рувр хозяйничает в Шамбле?
– Лежа в кресле, – заметила Жюльетта.
– О! сага, ведь, известно, что Мод всем распоряжается в этом маленьком мирке, – возразила мадам Учелли. – Мать ничего не значит, это просто ноль. – Она произнесла oune zerro, прорычав букву «r», как будто хотела этим нулем уничтожить бедную мадам Рувр. – Поль Тессье, – продолжала она, – был другом покойного мистера Рувр… товарищ, друг детства. Мод он знал совсем маленькой: он очень любит ее.
Аарон, наклонив к трем дамам свое гнусное, красное, как кирпич, лицо и понизив голос, сказал, однако, достаточно громко, что Максим мог расслышать:
– А брат его Гектор Тессье, кажется, тоже очень хорош с мадемуазель Рувр? Чтобы жениться, конечно, – добавил он, сам испугавшись своих слов.
– Altro – вскричала итальянка… – Наш Гектор женится на Мод? Он слишком парижанин для этого, слишком… как у вас говорят… a la coule… Особенно на ней!
– Господин Гектор не любит молодых девушек, которые флиртуют с кем-нибудь, кроме него, – решила Жюльета.
– Но, – сказала мадам Аврезак, – разве уж Мод так флиртует? Я нахожу, что она держит себя очень прилично.
За такое банальное слово защиты Максим готов был поцеловать ее ручки. Мадам Учелли возразила:
– Она очень твердая… Как вы говорите? очень «roublarde»… та! А молодой Летранж… А румынский граф, неизвестно за что убитый? А теперь этот красавец Сюберсо… Di mio! Ведь, этого, вы, наверно, не будете отрицать?
– Ба! – произнесла мадам Аврезак снисходительным тоном, – теперь все… молодые девушки флиртуют. Это сейчас в моде. Жюльета говорит, что молодые девушки, у которых нет флирта, не выходят замуж. А по моему, и те, у которых он есть, тоже не выходят.
– Ты права, мама, – сказала Жюльета, – нас не хотят более. Зато если мы не выходим замуж, так, по крайней мере, мы развлекаемся немного. Все-таки тоже хорошо.