Мое сердце подпрыгнуло аж до глотки, рука сжалась в кулак, и я чуть отвернулся, словно избегая удара.
– Нет, – сказал я.
Да.
Это был «Эль Камино». Наш «Эль Камино». Поскольку он был припаркован тылом к нам, я видел ноль на пятне сигаретного ожога на панели над радио. Всю дорогу от Арканзаса в тот первый раз я смотрел на это пятно, воображая, что однажды оно достаточно разогрелось, проплавило заднее стекло, вытекло на панель и с шипением проделало этот кратер в виниле.
Либби открыла рот, словно хотела что-то сказать, но получилось что-то вроде зевка, когда ты хочешь вздохнуть, но не можешь.
Думаю, это особое ощущение для вервольфов.
Если мы действительно те, кто мы есть, из-за того, что мы подцепили что-то от летучих мышей, тогда это сосущее чувство под нашим нижним рядом зубов, вероятно, древний эхолокационный инстинкт. Это то, что ты используешь, когда хочешь издать очень тихий звук или найти кого-то, кто его издает.
Это то, что ты делаешь, когда ты один, но не хочешь так.
Я схватил Либби за руку, потащил ее в машину, и поскольку Грейс-Эллен не знала этой педали, потому что «Эль Камино» был припаркован на гладком бетоне, и поскольку Рыжий прикрутил головку блока цилиндров 427 к этой 396, «Эль Камино» скрежетнул шинами, когда мы стронулись с места, и дернул носом, когда Грейс-Эллен дала по тормозам, остановившись в резком утреннем свете.
– Это невозможно, – сказала, наконец, Либби.
Но это было. Это было уже десять лет.
Поскольку все необходимые Грейс-Эллен квитанции оказались в кабинете Рэйфорда, я выбил локтем окно в двери.
– Он узнает, что мы тут побывали, – сказала Грейс-Эллен.
– Нет, если я первой увижу его, – ответила Либби.
Грейс-Эллен подумала об этом, подумала еще немного, затем осторожно просунула руку в окно и открыла дверь.
Мы вошли следом за ней, сели в кресла клиентов, пока она просматривала квитанции за много лет.
– Смотри только нужные. За прошлую неделю.
Грейс-Эллен не ответила, раскладывая какую-то сложную схему на полу.
– Ну? – сказала Либби.
– Тс-с, – ответила Грейс-Эллен.
Либби зашипела сквозь зубы, встала из кресла, вернулась в приемную. Кулер там гортанно заклокотал, затем снова.
– Надо пить как можно больше воды перед тем, как обернуться, – сказала Грейс-Эллен, не поднимая взгляда от счетов и квитанций. – Иначе твоя кожа… постареешь раньше срока.
Я откинулся в кресле, изучая потолок и понимая, что я даже не знаю, сколько еще предстоит узнать.
– Я встречался с вервольфом, который делал поддельные серебряные пули, – сказал я ей, словно пытаясь войти нос к носу в блиц-игру, пан или пропал.
– Это всего лишь легенда, – сказала она, ни на йоту не заинтересовавшись, все еще занимаясь своими раскопками.
– Но это правда.
Она раскладывала их, похоже, по цветам, но затем проверяла по размеру, затем тщательно складывала по датам, словно одно неверное дыхание могло уничтожить то, что, по ее мнению, она искала.
– Этого не может быть, – сказала она.
Ее пальцы дрожали.
– Что твой муж делал с овцами? – спросил я чуть тише, поскольку Либби была поблизости, но больше потому, что я все еще не был уверен в том, что она поступила в Огасте правильно.
– Овец едят, – сказала Грейс-Эллен, слушая вполуха.
– Я говорю об овцах, – сказал я.
– Что-то не так, – сказала она, наконец, положив последнюю квитанцию, как самую плохую карту таро и отрываясь от расклада ради большей картины, лучшего обзора.
– Эй, – крикнул я в другую комнату, поскольку Грейс-Эллен ничего не сказала вслух. Только, как я понимал, что-то решила у себя в голове. Словно перепроверяла. Словно пыталась отговорить себя от чего-то.
В дверях появилась Либби, отирая рот запястьем.
– Такого не может быть, – сказала Грейс-Эллен.
– Объясни, – сказала Либби.
Грейс-Эллен коснулась стопки зеленых счетов.
– Они наверняка нашли другого поставщика, – сказала она. Глаза ее слезились. Она переводила взгляд с меня на Либби, словно мы могли сказать ей, что это неправда, что бы там ни было.
– Это про ресторан, в который они ходили? – сказала Либби, входя в комнату.
Грейс-Эллен бросилась вперед, протягивая руку, чтобы остановить Либби, чтобы та снова не перемешала бумаги.
– То… то, где они брали свои химикаты, – сказала Грейс-Эллен. – Свои пестициды, приспособления, все такое.
– А если бы они не поменяли поставщика? – сказал я, тоже вставая. Только из-за напряженности в комнате. Из-за всего, что будет сказано.
Она положила обвинительный счет к остальным того же цвета и размера.
– Если бы они не поменяли поставщика, – сказала она, – то что они распрыскивали последние две недели?
– Что ты хочешь сказать – что бы они?.. – сказала Либби, но осеклась, глаза ее стали раскаляться. – Нет, – сказала она.
Грейс-Эллен тяжело дышала, готовая расплакаться. Отрицательно покачала головой, но это означало противоположное.
– Они все время хотели, чтобы Трайго работал на них… – сказала она, поднимая взгляд, словно ожидая, что кто-то из нас отрицательно покачает головой в ответ на ее мысли.
– Что? – сказал я.
– Трайго, он… он был большим бахвалом, – сказала она, издав короткий лающий смешок. От чего ее глаза заблестели.
– Нам знаком этот тип, – сказала Либби, поощряя ее продолжать.
– Он всегда… он всегда был таким, когда ходил пить пиво… туда, где набивают оленьи головы.
– К таксидермисту, – встрял я.
– Если Трайго мочился в ливневую канализацию, расползались все аллигаторы.
– И змеи, – добавила Либби.
Я кивал, вспоминая, как крысы выскакивали из-под трейлеров, когда Даррен начал описывать окрестности.
– Потому он и был им нужен? – сказала Грейс-Эллен, переводя взгляд с Либби на меня и обратно. – Из-за этой мочи?
– Они поняли, кто такой Даррен, – сказал я. Кто-то должен был понять.
– Тогда он должен был быть на месте, верно? – сказала Либби, и когда плечи Грейс-Эллен дрогнули и она всхлипнула, Либби шагнула вперед, по всем этим квитанциям и счетам. Она подняла Грейс-Эллен на ноги, и, поскольку та все еще плакала, ударила основанием ладони по стене рядом с головой Грейс-Эллен, и все бизнес-сертификаты и лицензии Рэйфорда и фотографии с рыбной ловли, и карнавальные карикатуры посыпались на пол.
– Где ключи? – прорычала Либби.
Грейс-Эллен кивнула на приемную. Теперь слезы вольно текли по ее щекам.
Либби повела ее впереди себя, и они словно ушли.
Я пустился бы следом, но вернулся к квитанциям и счетам. К стопке, убедившей Грейс-Эллен.
Эта стопка охватывала три года.
Я просмотрел ее, осознал, какими обычно были объемы заказа по сравнению с наиболее свежими. Разница была как небо и земля. Цены не снизились ни разу по сравнению с новым поставщиком. Насколько я мог сказать, они даже полезли вверх.
А затем, поскольку я мог, поскольку Грейс-Эллен это сделала, я просмотрел в обратном порядке счета за три года, просматривая один за другим.
Вот опять, за три месяца: стоимость заказов падала на восемьдесят, девяносто процентов. На две, затем на три тысячи долларов.
Словно появился другой поставщик. Словно появился другой источник.
– Трайго, – сказал я и посмотрел на дверь, через которую Либби проталкивала Грейс-Эллен.
Я выпустил этот счет, и тот упал, и двинулся на шум, который они уже подняли впереди.
Как оказалось, основное пространство БНП представляло собой склад. Впереди была приемная и кабинет Рэйфорда – всего лишь маленькая часть первого этажа, отгороженная для посетителей.
Настоящая БНП была огромной. Настоящий каток с установками химической промывки у каждого столба, постерами и календарями на стенах, ловушками для мух везде, где было возможно, два фургона-«жука», припаркованных наискосок прямо на линии высоких гаражных дверей, открывавшихся на какую-то другую заднюю улочку.
Либби подняла нос, чтобы обнюхать всю машину.
– Разве они не должны держать его где-то под рукой? – сказала она Грейс-Эллен. – Он должен быть где-то рядом.
– Они за это потеряют лицензию, – сказала Грейс-Эллен, вытирая нос, словно ненавидя себя за слезы.
– Они больше потеряют, – сказала Либби. – Проверь фургоны, – сказала она мне, показывая подбородком на две машины.
Внутри было полно химикатов, которые даже я мог почуять, и в зажигание были вставлены ключи. От моего веса жучиные усики задвигались и задергались, их тени извивались на бетоне. Но там не было ничего, даже когда Либби сунула туда голову и глубоко втянула воздух.
– Тогда мы просто подождем, пока он не приедет со своей охотничьей поездки, – сказала Либби и снова обошла склад, все еще раз проверяя, пронюхивая. Я сел за неуместный здесь стол для пикника вместе с Грейс-Эллен в середине всего этого.
– Мне жаль твоего мужа, – сказал я.
Она тронула мою руку кончиками пальцев, затем повернула голову на единственный в этом огромном пространстве внешний шум – Либби упала на колени, держась за ручку двери. Ее плечи вздрагивали. Теперь она была последней из помета.
– Не смотри на нее, – сказал я Грейс-Эллен. Та все же посмотрела еще раз, затем повернулась и уставилась на большое кольцо с ключами.
– Хмнх, – хлюпнула она.
Я посмотрел на то, о чем она говорила. Ключи?
Она отцепила одну связку, протянула их мне, сказав:
– Они вот от этого.
Фургона. Того, что без ключей в зажигании.
– И? – сказал я.
– То есть… то есть они висят не на месте, – сказала она. – Они должны быть на стене, там. На том третьем крючке. Им пришлось бы искать их.
Я взял ключи, тоже рассмотрел их. Просто ключи.
– Не против? – сказал я и пошел с ними к фургону. Либби подняла взгляд. Грейс-Эллен пошла за мной.
Я залез на водительское сиденье, засунул квадратный ключ в зажигание, повернул на четверть оборота. Недостаточно, чтобы завести стартер, только чтобы заработали гудки и звонки и зажглись фары.